Александровский cад - Пиманов Алексей Викторович - Страница 8

– Здравствуй, Ксюша, – обратилась она к провизорше и огляделась по сторонам.

Ксения, пухленькая блондинка лет сорока, подняла голову и улыбнулась.

– Привет.

Шумакова зачем-то смахнула невидимую пыль с прилавка и спросила:

– Ну как, готово?

– Конечно, – спохватилась провизорша и, тоже оглядевшись вокруг, открыла стол. Вынув из него маленькую баночку, она быстро передала ее Шумаковой.

Лидия Васильевна, не мешкая, убрала флакон в сумочку.

– Спасибо, подруга… Я тебе чего-нибудь должна?

– А, пустяки, – отмахнулась Ксюша.

– Тогда я побежала.

Лидия Васильевна направилась к выходу.

– Лида, обожди.

Ксюша догнала ее на ступеньках аптеки и, волнуясь, сказала:

– Ты, знаешь, будь аккуратна. Не забывай – это все ж таки яд. Достаточно одной капли – и уже не откачают.

Шумакова безучастно выслушала подругу.

– Я понимаю. Повисла неловкая пауза.

– Ну, пока? – Первой нарушила молчание Лидия Васильевна и, не дождавшись ответа, зашагала прочь.

Но Ксюша не отставала:

– Лида-Лидия Васильевна остановилась.

– Ты чего? Ксюша замялась:

– Да я., ничего… Слушай, а у тебя с Пашей все в порядке? Шумакова насторожилась:

– Ты это к чему?

Ксюша многозначительно посмотрела на сумочку Шумаковой.

– А-а-а, ты про это? В порядке! – усмехнулась Лидия Васильевна. – В порядке, как никогда!

И она, звеня каблучками, зашагала по улице 25-го Октября в сторону Кремля.

В каморке Варфоломсева за столом сидел Лешка и рисовал на листе бумаги путь, который они прошли с Таней по подземелью. Герман Степанович прихлебывал чай из блюдечка, особенно не следя за тем, что делает его воспитанник.

– Так мы прошли… Тут тупиковая штольня, – Лешка нарисовал два квадратика и провел четкую линию, – а вот тут мы голоса услышали.

Старик почесал подбородок и усмехнулся.

– Вам смешно, а мы такого натерпелись, – обиделся Казарин.

Герман Степанович похлопал парня по плечу:

– Ничего. В твоем возрасте страх – это нормально. Но Лешку это не особенно утешило. Он взял портфель и направился к двери.

– А монах-то все равно существует, – вслед ему бросил Герман Степанович. – Голову даю на отсечение.

Казарин кисло улыбнулся и вышел на улицу.

На дворе смеркалось. Лешка пересек бывшую Императорскую площадь и направился в арку Большого Кремлевского дворца. Он шел не спеша, втягивая в легкие запахи вечернего города.

Дома уже ждал отец с ужином. Квартирка Казари-ных сильно отличалась от хором Шапилиных. И размером, и обстановкой. Пара маленьких комнаток с видом на двор Большого Кремлевского дворца была обставлена с аскетическим мастерством: две железные кровати, стол, три табурета, несколько стульев, полки для книг, шкаф, буфет, старинная печь на крохотной кухоньке – вот, собственно, и все.

– Что у нас в меню? – спросил с порога Лешка. Владимир Константинович накрывал на стол. На вопрос сына он галантно согнул руку, набросил на нее полотенце и с видом заправского метрдотеля произнес:

– Сегодня и ежедневно в нашем ресторане вы можете отведать: хлеб белый, из отборного пшеничного зерна, масло вологодское, взбитое по старинному французскому рецепту, картофель, тонко нарезанный, поджаренный до золотой корочки. Подается, кстати, на сковородке…

– Кстати, горит ваш картофель, – срезал Лешка отца.

Владимир Константинович кинулся к керогазу, чтобы спасти подгорающий ужин.

Через несколько минут отец и сын уже готовы были приступить к скромной трапезе. Единственное, что придавало ей лоск – серебряные столовые приборы, которые лежали по обе стороны от двух фарфоровых тарелок с гербом по середине.

– Ну что, начнем? – пародируя Лемешева в образе Ленского, спросил Казарин-старший.

– Начнем, пожалуй! – в тон отцу пропел Лешка. Неожиданно в дверь постучали. Владимир Константинович отложил вилку и громко произнес:

– У нас не заперто!

Дверь отворилась, и на пороге появился Варфоломеев.

– Мое почтение! Я, кажется, не вовремя?

– Что вы, Герман Степанович, заходите, – Лешка вскочил из-за стола и бросился накрывать на стол для гостя.

Казарин-старший сдержанно кивнул Варфоло-мееву:

– Проходи, Герман Степанович, отужинай с нами.

– Премного благодарен…

Варфоломеев прошел по комнате и водрузил свою сгорбленную фигуру на стул. Лешка удивленно поглядывал на старика. Еще десять минут назад они виделись, но тот и словом не обмолвился, что собирался к ним в гости.

Повисла неловкая пауза, нарушаемая лишь стуком кастрюль и тарелок в буфете, который издавал Лешка. Старик вдруг взял в руки приборы и стал внимательно изучать, близко поднося их к своим близоруким глазам.

– Хорошие вещицы – начало XIX века.

Надо заметить, что любая старая вещь, попадающая в руки Германа Степановича, становилась поводом для профессионального изучения.

– Я тебе всегда завидовал, Володя: кусочек ушедшей эпохи, а как смотрится. А я вот ничего не сохранил.

Казарин-старший внимательно посмотрел на старика и очень отчетливо произнес:

– Ну. во-первых, старая жизнь ушла безвозвратно, и не о чем вспоминать. А, во-вторых, ничего я не сохранял. Посуда на Тишинке куплена, по отучаю.

– Да ну? – то ли с усмешкой, то ли всерьез произнес старик и поводил пальцем по тисненному золотом вензелю с буквой «Т» на дне тарелки.

Герман Степанович часто заходил к Казариным по вечерам. Приходил он, конечно, к Владимиру Константиновичу. Однако сказать, чю они были большими друзьями, Лешка не мог. Он замечал, что отец почему-то всегда в первые минуты тяготился присутствием Варфоломеева. Но потом глаза его добрели, и они долго болтали о разных вещах. При этом Лешке иногда казалось, что между ними есть какая-то тайна.

– Я чего пришел-то? Про тарелки говорить? – спохватился Варфоломеев.

– Откуда нам знать? – отозвался Владимир Константинович.

Герман Степанович рассмеялся.

– Я, Алексей, собственно говоря, к тебе пришел. Здоровьем я что-то занемог. Ты ушел, а давление у меня как прыгнет!

Герман Степанович засунул руку под свою бессменную душегрейку и прислушался к биению сердца. Затем он обвел всех печальным взглядом и продолжил: