Шрамы (ЛП) - Райт Крис - Страница 52

Подробности были неполными. Некоторые из символов тускло светились, словно машина работала на основе неполной или ненадежной информации. У дисплея был скорее вид древнего манускрипта, чем инфопланшета — значки были витиеватыми, символы — загадочными. Некоторые были абсолютно непонятными, другие то появлялись, то исчезали.

Тем не менее, данная информация была намного подробнее, чем любой из виденных Есугэем галактических каталогов.

— Как они это делают? — спросил Кса’вен.

— Ни у одной авгурной станции нет такого радиуса действия, — заметил Хенрикос.

— Согласен, — ответил Есугэй. — Они прослушивают варп. Эти флоты глубоко в эфире, их присутствие известно тем, кто находится здесь.

Есугэй посмотрел на сектор Чондакс. Он был пуст. Вокруг свирепствовали отдельные участки варп-штормов, последние угольки долгого пекла.

— Так не пойдет, — тихо сказал Кса’вен. Он повернулся к Есугэю. — Этого не может быть. Они не могут просто знать подобные вещи. Иначе война уже бы закончилась.

Есугэй кивнул, проследив за тянувшейся от Чондакса траекторией. Ему показалось, что он краем глаза заметил обрывочное эхо чогорийской символики, и сосредоточился на ней.

— Что-то еще нужно, — смущенно произнес он.

Хенрикос фыркнул.

— Молитвы и просьбы?

— Не смейся, — отозвался Есугэй, его взгляд следовал за окольным маршрутом. Назад к Чогорису? Точно нет.

Кса’вен осторожно приблизился к медным сферам.

— Творец погоды, — позвал Саламандр. — Разве разумно оставлять машину включенной?

Есугэй снова услышал шипение и сразу же сконцентрировался. Он стремительно обернулся и увидел, что сферы сильно сверкают темной энергией.

— Возможно, и нет, — ответил он, снова направив разум в сердце машины. — Скоро увидим.

Его разум вернулся внутрь устройства, туда, где светились символические руны в тумане полуреальности. Он приступил к остановке процесса, и первая эмблема погрузилась во тьму.

Шипение усилилось. Есугэй видел то, что походило на пару глаз, появившихся из миазмов. Прежде ему уже встречались подобные глаза, но только в видениях. Сердцебиение участилось.

Провидец бури потянулся ко второй руне, закрывая ее разумом так, словно тушил пламя свечи рукой.

Она не исчезла, продолжая интенсивно пылать, затем медленно повернулась и уставилась на него.

— Отключай, — услышал он издалека голос Кса’вена.

Есугэй еще больше сосредоточился. Руна упрямо оставалась на своем месте. Кольца дыма вокруг нее продолжали уплотняться, образуя очертания в наполовину присутствующем мраке. Из бормотания выделился голос — единственный, звериный и безумный голос кого-то разъяренного и рвущегося сквозь пласты пассивности к своей добыче.

— Отключай! — закричал Кса’вен.

Есугэй не видел, что происходило в помещении. Его разум еще глубже погрузился в варп-интерфейс машины. Из тьмы появилось лицо — вытянутое, с широким лбом и обтянутое кожей цвета крови — квинтэссенция человеческих кошмаров.

Оно встретилось с взглядом Белого Шрама, и в ее глазах отразилась вся боль, вся мука, весь ужас миллиона миров. Есугэй попытался вырваться и не смог. Существо видело его.

Его злобные глаза прищурились. Сверкающая плоть затвердела.

А затем пасть растянулась хищным кошачьим оскалом.

Смерть никогда не вызывала ужаса у сына Чогориса. До прибытия повелителя человечества она была повсюду — в кровавых междоусобицах, почетных убийствах, на охоте, из-за нужды, болезней. Люди степей относились к ней спокойно, не жалуясь и не воспевая. Они не воздвигали мавзолеи убитым, но оставляли тела на волю ветрам и птицам-падальщикам.

В этом, как и во всем остальном, Хан стал един со своей приемной родиной. Он столкнулся с сотней смертей, прежде чем прошла его неестественно короткая юность. Зрелость принесла еще больше кровопролития, совершенного в основном руками самого примарха, и он встретил его с той же невозмутимостью. Джагатай никогда не горевал — смерть была порядком вещей, неизменным принципом вселенной. Ее следовало приветствовать, потому что она уменьшала болезни, забирала сильную душу, прежде чем та могла стать слабой, смерть готовила почву для новой поросли.

Шептали, что даже примархи умирали. Даже боги.

И, тем не менее, смотреть на то, во что превратился радужный город Магнуса из стекла и кристалла, было тяжело. Хан шел по хрустящей под его ногами серебристо-серой пыли, глядя на хмурые облака, несущиеся над почерневшими остовами старых зданий. Над далеким северным горизонтом беспрестанно сверкали молнии, напоминая трещины в другой, чужой реальности. Периодически раздавался низкий рокот грома: мир бился в конвульсиях предсмертной агонии.

Вокруг Хана развернулся веером его кешик. Воины двигались так же настороженно, как и примарх, белые доспехи придавали им вид призраков во тьме. К ним уже цеплялась пыль, покрывая и пачкая бело-золотые доспехи.

Окутанные энергией клинки терминаторов сверкали бледно-голубым цветом. Воины водили перед собой стволами комбиболтеров, которые тихо выли, когда прицельные сетки проводили полузахват полуцелей. Тизка, которую Магнус некогда гордо называл Городом Света, превратилась в призрак.

Хан следовал во главе группы, непринужденно сжимая в правой руке клинок дао. Его длинный и испачканный пылью плащ на меху не колыхался. Дисплей шлема окрашивал путь впереди в фальшивые цвета, хотя даже они не могли уменьшить гнетущее чувство абсолютной темноты. Облачный покров был настолько плотным, что вполне возможно Белые Шрамы пробирались по недрам какого-то колоссального шпиля улья.

— Впереди что-то есть, — доложил по воксу один из терминаторов кешика.

Цинь Са поднял руку, и воины остановились.

— Подробности.

Терминатор ответил через несколько секунд: — Нет, ничего. Ложный сигнал.

Такое происходило много раз. Сенсоры были бесполезны, обезумев из-за сильной радиации и атмосферных помех.

Хан продолжал идти. Он едва узнал некоторые здания. Они возвышались вокруг ползающих у их оснований бронированных фигур. От сооружений остались только остовы с черными стенами и тлеющими внутри обломками. Примарх заметил среди руин старые обозначения: имперскую символику, просперийские эмблемы «ока», стилизованные свидетельства пиетета перед древними и тайными знаниями.

— Еще тела, — доложил Цинь Са, когда они двигались по длинному бульвару, ведущему к центру города.

Хан уже увидел их. Большинство были скелетами обычных людей, их кожу и мышцы испарило какое-то ужасное оружие. В пыли уцелело несколько элементов доспехов: полусферические шлемы, наплечники, сапоги.

Некоторые трупы были намного крупнее. Керамит сохранился лучше, чем панцирная броня, и многие детали алых доспехов полностью сохранились. У большинства были змеиные эмблемы XV Легиона в золотых или сапфировых цветах, они медленно разъедались под слоем токсичной пыли.

— И это, — отозвался Цинь Са, подойдя к оружию с длинным древком, частично засыпанному кучей пепла. Воин вытащил клинок и стряхнул с него мусор. — Я уже видел такое.

Хан тоже. Оружие было золотым, покрытым многочисленными гравировками звезд и лун, и слишком тяжелым, чтобы смертный мог поднять его, не говоря о том, чтобы сражаться. Длинное, черное лезвие на древке когда-то шипело расщепляющей энергией, а прикрепленный ниже болтер трещал отдачей.

— Кустодии, — произнес Хан то, что уже остальные знали.

— Но на чьей стороне они были? — спросил с надеждой Цинь Са.

— Ты это знаешь, Са, — ответил Хан и направился дальше.

Он не хотел верить в это, всем сердцем не хотел. Чувства Джагатая к Руссу всегда были смешанными — от уважения к воину до раздражения хвастовством и самозваной исключительностью. Однако совсем иное было видеть дело его рук, подтверждение заявлений говорящих со звездами. Хан нашел правду, она была перед ним и была в самом деле горькой.

Его сапоги задели светло-серый наплечник, и тот с лязгом откатился в сторону. Как и все кругом, его поверхность была изъедена ветром. Примарх разглядел на изгибе все еще видимые руны: угловатые и фенрисийские.