Ничего страшного (СИ) - Чацкая Настя - Страница 5

И говорит:

- Любовь без преданности - это не любовь. Честно говоря, я вообще не знаю, что теперь означает это слово, но я не я, если то что у меня к Лидии… или к плану по её завоеванию - не было любовью. Это точно любовь, дружище. Абсолютно. Я люблю то, что любил её. Классно, правда? Правда же?

Да. Я знаю. Наверное. Режь салат.

Так обычно отвечает Скотт и тяжело вздыхает, когда Стайлз опять начинает задвигать о том, что родись он во времена Шекспира, то не слезал бы с табуретки, и зачитывал бы оды медовым волосам и зелёным глазам. Или всё пытался бы попасть башкой в петлю всё на той же табуретке, пока не умер бы от старости.

И как жаль, что он не умеет слагать рифмы.

И бедные те люди, кто ни разу не изведал любви.

И что первое своё стихотворение Стайлз мог бы посвятить марвеловскому Магнето или своему джипу. И что он мог бы исповедовать в церкви, потому что, ну, а почему бы и нет? И что мог бы вообще что угодно.

- Человечеству и без этого нелегко, - отвечает Скотт.

- Успокойся уже и дорезай салат, - говорит он.

- Ты не понимаешь, - объясняет Стайлз, но всё-таки снимает кожицу с помидора. - Преданность - это важно, Скотт. Честное слово. Вот что такое - преданность? Это ж не от слова предательство, чувак? А они похожи, правда же?

Похожи, отвечает МакКолл и чешет нос запястьем, не отрывая внимательного взгляда от кучки нарезанного огурца на доске.

- Вот если ты любишь шоколадную мороженку, а пошёл в маркет и просто стрём как захотелось клубничную. Ты купишь?

Наверное, отвечает МакКолл. Он думает о том, что нужно бы позвонить Кире, а ещё о том, что нужно дорезать салат. Он не думает о раненных чувствах шоколадного мороженого, потому что чувства замороженных аммиаком желтков и сливок уже давно не учитывается в современном обществе. Не потому что это двадцать первый век, а потому, что это не слишком нормально, наверное.

- Но это же не предательство, потому что, ну, ты же по-прежнему любишь шоколадное мороженое, просто сейчас, в этот самый момент, тебя закоротило, ты вспомнил детство, как вы со стариной Стайлзом обжирались клубникой и вот тебе захотелось три клубничных шарика. Да?

- Да.

- Нет.

- Но ты же сказал?

- Как раз об этом я и говорил! Ты не предан шоколадному мороженому, если идёшь и покупаешь клубничное - это элементарно.

- Теперь я ненавижу мороженое. Режь уже долбаный салат.

- А знаешь, почему так? - Нож Стайлза перерезает томат напополам и на доску вытекает красновато-прозрачный сок. Стайлз дожидается, пока Скотт пробубнит “почему”, и тогда начинает делить каждую половину на неровные дольки. - Потому что еде преданы только веганы. А мы не веганы. Потому что преданность не должна перерастать в шизофрению. Чувак, ладно, ты вообще не понимаешь - и я не понимаю. Это философия, лучше в это вообще не лезть. Просто люби мороженое, а я буду любить план по завоеванию Лидии Мартин.

- А к Малии у тебя не любовь?

Нож на миг застывает - Стайлз задумывается и не даёт своему сердцу дать перебой, - а затем снова начинает глухо колотить по доске.

- Такое дело. К Малии у меня Малия. Это лучшее объяснение, которое у меня есть. То есть, ну, она милая, да?

- Ладно, а что тогда делать с преданностью, которой нет? - вдруг спрашивает Скотт и сам удивляется.

- Для начала дорежь салат, а там разберёмся.

Они дорезают салат, ужинают вместе, потому что сегодня суббота, а по субботам в семь вечера на центральном канале бокс. Джон Стилински смотрит его в офисе, потому что по субботам у него ночные смены. Никто не думает о преданности или любви, или о том, страдает ли клубничное мороженое, потому что больше людей любят шоколадное - все смотрят бокс, ужинают, ложатся спать с лёгкой мыслью о том, что завтра воскресенье, а через часов пять-восемь-двенадцать открывают глаза и думают: вот чёрт, завтра снова понедельник.

И опять до субботы.

Стайлз филантроп до мозга костей семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки.

Он не всегда размышляет о преданности, а только тогда, когда его мозг не занят другими чрезвычайно важными проблемами. Такими как цепи и наручники, необходимые его лучшему другу в полнолуние. Такими как регулярное восполнение резерва Аддералла и очередная взрывная коробочка с изрезанными бумажками в кабинете Финстока. Такими как Дерек.

Да, ублюдочный волк продолжает сидеть в голове, и в списке смс на мобильном единственное сообщение в одно слово набранное его руками значит больше, чем ежедневные признания Малии.

И тут речь уже не о мороженом.

Стайлз каждый раз внутренне сжимается всё сильнее, когда Скотт тащит его в лофт, или когда возникают какие-то слишком неотложные дела, которые требуют вмешательства Стайлза, стаи и Дерека, Дерека, снова и снова Дерека, даже тогда, когда сил смотреть на него - нет. Нет и быть, блядь, не может, потому что это неправильно, и это в конце концов закончится, должно, обязано прекратиться. Это поедает изнутри и с каждым разом всё сложнее перекрывать себе доступ кислорода, который так необходим, и в этой метафоре Дерек - кислород.

Он - кислород, даже тогда, когда дела стаи совсем плохи. Когда каждый день может оказаться последним, ведь, чёрт возьми. Они просто любители ходить по грани. Ездить на коньках по острию ножа, и от этого в организме уже такой переизбыток адреналина, что можно вписывать его в привычный состав крови.

Они просто компания недоумков, умных, ответственных, неповторимых идиотов штата Калифорния, и из них получилась, прямо сказать, неплохая банда. Скоро она станет практически исторической.