Опергруппа в деревне - Белянин Андрей Олегович - Страница 2

— Всё ли под контролем, Никитушка?

— Всё-всё, бабуль… Спите, Митька уже одного под пнём закопал, второго кобчиком об ёлку стучит. Так что скоро поедем…

— И то дело, вздремну-ка я, старая. — Бабка повернулась на другой бок и через мгновение сладко сопела по-прежнему.

Митяй подбежал буквально через минуту, оба здоровяка-братца за ним следом.

— Никита Иванович, можем трогаться! Воспитательная деятельность на уровне проведена, местное население ждёт. А ребят маменька моя послала, до вечера нас по дороге встретить да шуткой какой развлечь…

— Ну я так и понял. Поехали?

Мне не хотелось лишний раз говорить, что деревню я не люблю, что шутки у них дубовые, чувство юмора недоразвитое, а на топлёном молоке с пенками я лично загнусь уже к вечеру. Впрочем, вечер заслуживал отдельного описания…

Начнём с того, что встречала нас хлебом-солью вся Подберёзовка — восемь изб, четыре сарая, два овина и разъединственная баня (блин, сауна!) на всех. Однако, думаю, в каждом дворе народцу было прописано прилично — высыпали и дети, и старики, а девок красных вообще немерено… Особо не шумели, флажками приветственно не размахивали, стояли молча, с живым любопытством в глазах, кулаки прятали за спиной. Я так понял — нас здесь несколько опасались. Причём угадайте, из-за кого!

— Тпру-у, стоять, залётная! — Митяй бодро натянул поводья.

Мы остановились перед широко распахнутыми воротами самого большого и ухоженного дома.

— Добро пожаловать, батюшка сыскной воевода! — густым взволнованным голосом приветствовал меня благодушный, опрятно одетый мужик лет эдак пятидесяти, с медной бляхой старосты на добротном армяке.

— Здравия желаю. — Я деликатно потеребил Ягу за кацавейку и спрыгнул с телеги.

Затёкшие ноги отдались иголками в пятках. Бабка приоткрыла один глаз, бегло осмотрев территорию, но вылезать явно не собиралась.

— А вот не побрезгуйте хлеба-соли откушать.

Из-за ворот выкатилась совершенно невообразимых объемов тётка с традиционным подносом. Да с чего ж брезговать-то? Полотенце чистое, хлеб свежий, соль… странная какая-то, серая, словно перемешанная с пеплом.

— Глянь-кась, ест… — с непонятным удовлетворением отметили наши недавние знакомцы Прохор с Ерофеем.

Вся деревенская публика затаила дыхание…

— Спасибо, всё вкусно, — вежливо дожевал я.

— Так не изволите ли в избу пройти, — вновь поклонился староста. — Ужо, почитай, третий день стол накрытым держим…

— Какой день? — не поверил я, представляя прокисший оливье, но наш младший сотрудник уже по-хозяйски кинул кому-то вожжи — парковать кобылу, и деловито шмыгнул в ворота. Мгновением позже прогремел его уверенный бас:

— Ей-ей, не врут, Никита Иванович! Сделано, как приказано. Стандартам качества соответствует, капустка с брусничкою, сам проверял…

Оставалось пожать плечами, подать руку сползающей с телеги Бабе-Яге и торжественно прошествовать в дом. Где, кстати, сразу же цыкнуть на Митяя, вольготно расположившегося во главе щедро накрытого стола. Всё в лучших традициях русской деревни — щи, каша, пироги, грибы, капуста, жареный гусь и ведёрная бутыль мутного самогону…

— А я, признаться, думал, что ужинать мы будем у твоей маменьки, нет?

— Марфа Петровна изволили сказать, что позднее будут, — опередив Митю, вежливо встряла хозяйка. — Наряжаются они…

Хм, судя по тону, маменька была тут не последним человеком. А вообще нас за столом сидело немного — ну, староста с супругой, мы трое — вот, собственно, всё. Прочий крещёный люд прилип носами к окошку, а громкие голоса близнецов долетали и до нашего слуха. Не полностью, но какие-то занимательные моменты я даже воспроизведу:

— …а он с телеги-то соскочил да как даст мне коленом в лоб! Дескать, отвали, деревня, здесь теперь милиция ездит…

— …нет, бабка тихая, видать, ручная…

— …но участковому лучше в глаза не смотреть — у него в левом Колыма, а в правом Сахалин, гостеприимством так и светятся!

Говорливые ребята, столпы демократии. Хорошо, в нашем царстве журналистов нет, а то б мы от таких рассказчиков вовек не отмылись. А ведь хотел я в своё время предложить Гороху выпускать первую столичную газету «Утро в Лукошкине»… Всё руки не доходили… и слава богу!

Под долгие уговоры хозяев мы с Ягой приняли по маленькой стопке самогону — дрянь несусветная… Митьке я наливать запретил, начнёт — потом не остановим. В целом разговор как-то связывался, особенно после того, как я уточнил, где мы, собственно, будем расквартированы.

— О том не извольте беспокоиться, воевода-батюшка, — успокоил меня староста. — Есть у нас за околицей свободная избёнка. Ужо девки её со вчерашнего прибрали, печь протопили, полы вымыли да пауков вымели…

— С пауками это они поторопилися, — между делом заметила наша бабуля. — Паук — в хозяйстве насекомая полезнейшая! Муху поймать, оконце занавесить, опять же самогонка ими хорошо очищается — три паука на ведро, и чистей слезы будет!

— Охти ж мне! — всплеснула руками старостиха. — Отродясь о таком не слыхивала. Ну да тока там пауков уж слишком много было, хоть лопатой греби. Любят они избу энту…

— Минуточку, Митя, Мить, я к тебе обращаюсь! Кто нам в отделении доказывал, что у вас с маменькой в деревне дом большой? Типа отдельный особняк на восемь комнат, и ночевать есть где, и туалет во дворе близко…

Наш младший сотрудник густо покраснел, ничего не ответив. В принципе и так всё было ясно — врал из лучших побуждений. Хорошо ещё, опытный Еремеев мне сразу посоветовал отправить соответственное письмо местному руководству, для подстраховки. Так что недвижимостью на время отдыха нас в любом случае обеспечивали…

— У Марфы Петровны, не во гнев будь сказано, — опуская взгляд, пояснил хозяин дома, — избёнка уж больно невзрачная. Селиться вам туда не по чину будет. А вот уж сыночка её привезли, за то — спасибо. Может, крышу мамане поправит, течёт ведь…

— В каком смысле? — попытался пошутить я, но в деревне тонкого юмора не понимают. Тем паче что достопамятная Митина мама и выбрала этот момент для эффектного появления перед нашей опергруппой.

Ка-ка-я-а это была женщина-а…

— Здрасте, что ль! — шумно приветствовала нас квадратная, пёстро наряженная баба, войдя в дверь и встав посреди горницы. Внешне — копия цирковой борец Иван Поддубный, только без усов и в юбке. Руки как два окорока, грудь похожа на наковальню, а челюстью можно колоть орехи, причём сразу в крошки…

— Маменька родная! Дозвольте обняться прилюдно, Никита Иванович! — дрогнувшим от умиления голосом попросил Митяй.

Я охотно дозволил — знаете, такого рестлинга даже в кино не показывают, из соображений гуманности. Когда они в порыве родственных чувств обхватили друг друга, хруст костей, наверное, был слышен и за пределами избы! Кто кого помял, непонятно, оба выглядели вполне довольными…

— От ить какая радость великая! — поделился наш младший сотрудник, выбравшись из экскаваторных родительских ласк и усаживая маменьку на почётное место, поближе к Яге.

Лавка разом прогнулась под таким весом, и наша сухонькая бабуля мигом съехала к Марфе Петровне под мышку.

— Вот маменька дорогая, какова опергруппа наша отважная! Всех представлю, о каждом скажу, никого не обойду, ничем не забуду. О себе, едино, промолчу, про меня слава ратная да шрамы боевые своё слово скажут, а товарищи боевые подтвердят. Ну наипервейшим делом у нас сам сыскной воевода, батюшка участковый, всем защита, самому царю укор и совесть живая, а мне — дык вообще отец родной! За то и выпить надоть, не находите?

И прежде чем кто-то хотя бы моргнул в знак согласия, этот злодей ливанул себе стакан самогону, низко поклонился и хряпнул так смачно, что всем тоже захотелось! Хозяин дома поддержал, Митина мама воспользовалась той же посудой, что и сын, и тоже без закуски…

— А вторым лицом, да не по значению, а токмо субординации ради, бабуленька наша, эксперт бессменный, упоминания заслуживает. Храбрости — дивной, внешности — редкой, доброты — немыслимой, терпежу — ангелоподобного, а что с подчинёнными творит — вымолвить завидно… Баба-Яга! Ужо кто сдуру и за неё не выпьет, тот сам себе враг, а я и заступаться не буду…