Тайный сыск царя Гороха - Белянин Андрей Олегович - Страница 3

— Ты смотри у меня! Пей, да знай меру… Если опять на бровях придешь — в поруб посажу, он себя как медвытрезвитель лихо оправдывает. Помни — не просто идешь, а по заданию.

— Вот те крест, не подведу! А тока ежели в кабаке не пить, то какого же рожна мне там делать?

— Ну а ты походи, поприсматривайся, поприслушивайся. Надо выяснить, что об царской краже в народе известно. Что люди болтают. Если вор неопытный — он деньгами сорить начнет, сообщники тоже этим отличаются, может, кто чего спьяну и сболтнет…

— Понял, батюшка. Все как есть исполню, не извольте сомневаться. А ну, пошла! Пошла, залетная!.. Эгей!

Рыжая кобыла пустилась тряской рысью. Митька явно обрадовался заданию. Филерской школы у парня никакой, но учиться надо. Пока еще здесь удастся наладить агентурную сеть… Работаем с чем приходится.

Моя хозяйка ждала у окошка. Увидев нас, всплеснула руками и скрылась в дому. Держу пари, побежала доставать пироги из печки. Я выдал Митьке один золотой червонец (да разве нормальный человек забудет получить у думного дьяка свой кровный оклад?), еще раз наказал, чего купить, и отправил на базар. Бабка покормит его по возвращении. Именно Яга настояла на том, чтобы мы ели раздельно: я в горнице, он в сенях, где и спал. Зазорно-де воеводе сыскному со своими же холопьями за одним столом сидеть. Уважать не станут. Я махнул рукой — за те два месяца, что здесь живу, знаю — старуха плохого не посоветует!

— Ну, заходи, мила-ай… Снимай ботинки свои чудные, запылились небось. Я вон шлепки тебе новые связала. Обед на столе, банька греется…

— Ладно, ладно, и так все расскажу. Времени в обрез, к вечеру царь в управление подозреваемых пришлет. С чем пироги-то?

— А с визигой, как поутру и договаривались. Ты уж садись, касатик, да ешь, вон бледный какой…

Я ополоснул руки и сел за стол. Ну, да тут и кроме пирогов всего полно. Бабка кормит меня как на убой. Люди поговаривали, будто она в столице лишь последние лет десять живет, а до этого в лесу разбойничала. Не знаю… Все возможно. Возраст я у нее не спрашивал, женщина все-таки. Внешне вполне соответствует своему имени — горбата, нос крючком, зубы острые, желтые, на ногу прихрамывает, один глаз голубой, другой фиолетовый. В сенях ступа с помелом, по терему черный кот разгуливает… Да нормально все! Здесь все такие. В лесах лешие, в болотах кикиморы, в речках русалки, а люди живут себе… Я ведь тоже не забиваю этим голову, много думать вредно. У меня моя работа, стабильная зарплата, все льготы, какие захочу, отчего же не жить? Телевизора не хватает…

— Да, тяжелая твоя служба, — сочувственно вздохнула Яга, когда я по ходу разборки с пирогами в общих чертах разъяснил суть дела. — Чем могу — помогу, но ты уж от меня многого не жди — годы не те…

— Бабуля, ты у меня в любом возрасте просто прелесть! Вот Митяй из кабака вернется, мы это жулье быстро переловим. Руки за спину, наручники, телогреечку с номером — и, как водится, по этапу…

— Уморишь ты меня, касатик, — расхихикалась бабка. — Да ты ешь, ешь, а меня слушать и с пирогом во рту можно. Я, слышь-ко, че тебе предлагаю… Как будешь энтих троих на допрос вызывать, ты меня-то из горницы не гони. Я вон в уголке незаметно посижу, носки вязать стану, а сама слушать да примечать. Как кто врать-то начнет, я это враз угляжу! У меня на мужиковскую брехню глаз наметанный…

Я только головой покачал. Да пусть сидит, жалко, что ли? Дело, по первому взгляду, не представлялось слишком сложным. Не много народу могло войти в царское денежное хранилище. Сбежать из города с деньгами практически невозможно: прежде чем послать за мной, Горох повелел закрыть ворота. Украсть и закопать? Не вижу смысла.

Мне почему-то казалось, что вор обязательно проявит себя. А пока я намеревался вести следствие, как нас обучали в школе милиции. То есть начать с вызова и опроса лиц, имеющих доступ к ограбленному объекту.

В назначенное время у наших ворот появились все. Если бы только те, кого я ждал…

Ох, елки зеленые! Дьяка Филимона сопровождало трое стрельцов с бердышами на изготовку. Казначей Тюря рыдал в обнимку с женой и вопящими детьми. Боярин Мышкин так вообще умудрился приволочь за собой все подворье, жену, ребятишек, престарелых родителей, близкую и дальнюю родню, холопов, бабок, нянек — всех, от последнего служки до первого пастуха. Вой стоял — хоть уши затыкай! За всю мою практику ничего подобного не было. Они же все трое как на казнь собрались. Небось и рубахи чистые надели, и в церковь сходили, и завещание огласили, и милостыню нищим раздали… А на воротах наших уже сидел повсеместно известный юродивый Гришенька, в драной рубахе и с полупудовым крестом на шее, восторженно болтая босыми ногами:

— Вот и суд ваш, кровопийцы! Ужо покажет вам участковый… Никитка-то, он на правеж ох как скор! На сажень в землю видит, за версту вора чует. Довольно вам бога гневить, пора и ответ держать!

Толпа откликалась на его митинговые лозунги новыми взрывами стонов и рыданий.

— Гришенька! Смилуйся, помолись перед Господом за нас, грешных, — голосили бабы.

Я начал несколько нервничать. Баба Яга поняла мое состояние с полувзгляда и, быстро убрав со стола, кряхтя, направилась к двери.

— Всех сразу звать али по старшинству?

— Давай по старшинству, — подумав, кивнул я.

Пусть этот противный дьяк помучается в ожидании…

Не знаю, что им там сказала Яга, но крики за окнами стихли так резко, словно всем рты позатыкало. Минуту спустя бабка впустила в горницу дородного бородатого мужчину в дорогих одеждах и высокой бобровой шапке.

— Садитесь, гражданин.

Боярин остался стоять у входа, сверля меня суровым взглядом. Старуха незаметно отплыла в сторону и устроилась в уголке за печью с вязаньем. Я положил на стол планшетку, достал авторучку и приступил к планомерному допросу.

— Гражданин Мышкин?

— Бояре мы, — прогудел мужчина.

— Пройдите и сядьте! — повысил голос я. — Пока мы с вами просто беседуем. Не устраивает — можем продолжить в пыточной у Гороха. Я слышал, тамошние палачи — мастера своего дела.

Мышкин вздохнул, хлюпнул носом, подошел и осторожно сел на скамью напротив.

— Продолжим следствие. Ваше имя, отчество, год рождения?

— Афанасий, сын Федоров. Когда родился — не ведаю, про то у попа в книге записано, а нам знать без надобности.

— Ладно, уточним у отца Кондрата, — пометил я. — Что думаете о краже в царской казне?

— А чего ж тут думать? Мы к тому непричастны. Казна, она большая, ежели кто чего слегка и прихватил, так ведь на то и колодец, чтобы пить.

— Ну, если понемногу, то, может быть, и действительно не так заметно. Но в этом случае подобные действия трактуются как «планомерное расхищение государственной собственности». Мы же имеем дело с конкретной кражей. Три сундука с золотом…

— Чего ж это — три?! — аж подпрыгнул Мышкин. — Откуда три-то взялось? Один сундучок всего и был! Неча напраслину на людей возводить…

— А вы откуда знаете, что украден именно один и что именно сундучок, а не ларец, не мешок, не бочонок? — ласково полюбопытствовал я.

— Так ведь… это… все вон знают! Ты любого в городе спроси — он те сразу скажет. Земля-то, она слухом полнится.

— Допустим… Ну, а вот лично вы чем занимались весь вчерашний день?

— Дык… как же… упомнишь тут… — насупился боярин, запуская обе руки в бороду, словно ловя там кого-то. — Спал да ел, по хозяйству холопам дела распределял, во дворец после обеда захаживал, в баньку под вечер, ну и ужин с осетринкой, поросенок с кашей, пироги с ягодой, меду немного…

— Достаточно. А в подвалы, где казна хранится, заходили?

— Нет! Как можно! Не был я там!

— А почему, собственно, нет? Царь Горох утверждал, что вы относитесь к лицам, имеющим допуск в хранилище.

— Бываю там, верно, но редко бываю… Моя служба — стрельцов у входа ставить. Чтоб глядели в оба! А внутрь я не захожу. Что я там, денег не видел?

— Ясно. Значит, вы отвечаете за охрану объекта. Что ж… должен вас огорчить. Раз уж произошла кража, то, найдем мы вора или нет, в любом случае выговор за халатность вам обеспечен.