Убить, чтобы воскреснуть - Арсеньева Елена - Страница 51

Кавалеров задумчиво покосился на Семеныча. Не сказать, что ему было жаль этого недоумка, но все-таки чуть не год прожили бок о бок, вместе ходили брать Хингана, вместе помогали Герке, вместе потом искали беглеца… Конечно, Кавалеров здорово всем морочил голову, однако его не оставляло ощущение, что Семеныч тоже не лыком шит. Однако слишком уж крепко он был предан Герке — и это автоматически переводило его в разряд смертельных врагов Кавалерова…

— Ты вот что, — сказал почти ласково, — ты иди к себе и спать ложись. Герка послал тебя сменить.

Семеныч, болван, надулся:

— А, не доверяет! Я и то удивился, как это он меня до дежурства допустил! А он спохватился, значит, передумал? Нет, я с ним поговорю! Я его спрошу! Да я ведь за него…

Кавалеров не на шутку забеспокоился. С Семеныча ведь и впрямь станется затеять с Геркой отношения выяснять!

— Ты это лучше на утро оставь, — сказал Кавалеров все с той же убедительной ласковостью. — Дай человеку поспать. Он ведь не железный. Ты не видел, а у него затылок в кровь разбит и вся шея в синяках после того, как его Хинган на Сухаревке по ледянкам валял.

Семеныч с ненавистью уставился на вторую дверь, за которой был заперт виновник случившегося.

— Убил бы гада! — сказал глухо. — Ну ладно, если так — я пошел. Ты один управишься?

— Иди, ну иди! — почти с мольбой сказал Кавалеров. — А то я передумаю!

Семеныча, конечно, будто ветром вымело.

Кавалеров хотел сразу пойти к Хингану, однако на всякий случай решил выждать: а вдруг Семеныч все-таки потащится к Герке или тот сам зачем-нибудь выйдет и наткнется на праздно шатающегося караульщика? Он сидел, курил, прислушиваясь к тишине и размышлял: все-таки что сохранилось в памяти Хингана? Вот, скажем, помнит ли он первую встречу с Кавалеровым… вернее, вторую? Или все стерлось в его сознании, будто запись с тех видеокассет, из-за которых Кавалеров потерял чуть ли не больше, чем нашел?..

Помнится, когда Кавалеров пришел к Хингану в первый раз с заказом, тот выслушал его, однако ответа не дал. И вообще у Кавалерова создалось впечатление, что Хинган слушал его не очень внимательно. Сидел, позевывал, барабанил пальцами по ручке кресла, а сам глаз не спускал с рук визитера. Ну, тот умел себя держать: кисти его лежали на коленях вяло, словно этот жизненно, а вернее, смертельно важный разговор не больно-то его и волновал. Сказать по правде, он был бы не прочь, если бы Хинган счел его не самим заказчиком, а всего лишь посредником. И когда Хинган попросил отсрочки, Кавалеров решил, будто день понадобился исполнителю для сбора информации о посетителе. Святое дело! Он кивнул и вежливо распрощался, уточнив время завтрашнего визита.

Наутро он проснулся с четким решением увеличить сумму вдвое, если Хинган начнет упираться. Десять тысяч баксов за исполнение мечты всей твоей жизни — цена никакая! Теперь он не сомневался, что все пройдет как надо. Душегубство по заказу может претендовать на звание третьей древнейшей профессии, так что о каких-то моральных запретах и речи нет. А Хингану всегда были нужны деньги, хотя он и слыл среди своих как человек не только не бедный, но и весьма изобретательный к добыванию средств. Так, свое первое состояние он составил очень своеобразным путем: являлся за двенадцать-четырнадцать часов до отлета к евреям, отъезжающим на постоянное жительство в Израиль, и, держа в руке пистолет, любезно предлагал ультиматум: либо вы делитесь своим богатством (драгоценности ведь багажом не отправляют, да и баксы в те годы не больно-то доверяли банкам!) и отбываете на историческую родину живым и здоровым, либо… либо с дыркой в черепе остаетесь в этой стране. Человек, который давал Кавалерову наводку, рассказывал, будто Хинган еще и заядлый коллекционер какой-то там старины. Кавалеров невольно хохотнул, вспомнив, как в детстве коллекционировал марки. Тогда он мечтал разбогатеть, чтобы купить Черного Корсара… теперь он даже не может припомнить, что это, собственно, такое! Неужели Хинган тоже свихнут на марках? Право, жаль, что Кавалеров все настолько прочно забыл, что не сможет поддержать с ним «светской беседы»!..

Хинган принял его гораздо любезнее, чем вчера, и Кавалеров почувствовал, что дело, скорее всего, сладится. Сегодня был и коньячок поднесен, и длинные тонкие сигарки лежали в коробочке, да и посадил его Хинган в то кресло — антикварное, неописуемой ценности, — в котором сидел вчера сам.

Еще раз перечислил все пожелания Кавалерова, и тот понял, что вчера Хинган просто для видимости ваньку валял, а на деле ничего не пропустил мимо ушей. Кое-что, впрочем, он перепутал, однако Кавалеров не поленился объяснить еще разок.

— А цена, значит, пять тысяч? — уточнил Хинган.

Кавалеров повел бровями: да, мол.

— Торг уместен?

Кавалеров легонько прищелкнул языком. Вот оно. Хорошо, что он еще вчера все для себя решил!

— Как говорится, пуркуа бы не па? Уместен, уместен.

— Замечательно! — с облегчением улыбнулся Хинган. — Тогда вот мои встречные условия. Все, что ты хочешь, я сделаю. Вместе с двумя ребятками. За них вполне ручаюсь — перо мне в бок, если хоть что-то будет не так! Но, ты уж извини, сумма в пять тысяч баксов кажется мне за такую работу нелепой.

Кавалеров прищурился.

— Я готов сделать это… за три с половиной тысячи.

Кавалеров дрогнул стаканом и едва не вылил себе на причинное место пятизвездочного коньяку. Да, похоже, он на своих северах крепко отстал от жизни!

— Воля твоя, — собрался, наконец, с мыслями. — Желаешь все деньги вперед?

— Ты не понял, — дружески сказал Хинган. — Деньги мне вообще не нужны. Я назвал три с половиной, потому что именно столько ты выложил на Арбате в антикварной лавке за свой коллекционный перстенек. Не надо спорить: я вчера весь день справки наводил, как угорелый, зато информация из первых рук, и самая достоверная! Мне нужен твой перстень — и больше ничего.

Кавалеров растянул губы в улыбке. Да, он искренне счел все это шуткой!

Хинган не стал тратить время на слова: взял со стола плоскую шкатулочку и подал Кавалерову. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не шкатулочка, а фотоальбом.

Нет, Хинга отнюдь не приглашал гостя полюбоваться видами природы или красотами туристических маршрутов. В альбоме лежало одиннадцать снимков, и это все были изображения перстней.

С первого взгляда изумленному Кавалерову почудилось, будто это одиннадцать фото его собственного перстня.

— На самом деле их всего двенадцать, таких перстеньков. Сделаны они примерно в 1527 году, когда боярин Василий Лодыгин, по прозвищу Шаран, потомок знаменитого Андрея Кобылы, очутился в Ватикане в качестве посланника царя Василия Ивановича III к папе римскому. Чем уж он так приглянулся Ватикану, неведомо. Может быть, стал униатом или вовсе тайным католиком… Да это не важно. Важно другое: в качестве прощального дара Шаран увозил с собой двенадцать таких золотых перстней с платиновыми вставками: изображениями двенадцати апостолов. Между прочим, не удивлюсь, если эти перстни входили в состав папских презентов самому государю, однако тот к возвращению Шарана уже откинул коньки, а с Еленой Глинской, его вдовой и временной правительницей, наш боярин не церемонился. Теперь вот какой вопрос: ты, случайно, не из рода Лодыгиных?

Кавалеров опустил глаза, невероятным усилием удерживая на лице маску привычного равнодушия. Девичья фамилия его матери была… Шаранова! Случайное совпадение или родовая связь? А может быть, просто попытка спасти жизнь? После семнадцатого года многие пытались выжить именно таким образом: меняя опасные фамилии на простые, невыразительные. Дед Кавалерова с материнской стороны погиб в гражданскую — помнится, мальчику никогда не говорили, на чьей стороне он воевал, но как бы само собой разумелось, что на стороне красных. А если нет?.. Бабушка, тихая, невероятно молчаливая, работала библиотекарем. Она наверняка знала о связи этих двух слов: Лодыгин-Шаран, она могла… вполне могла! Теперь понятно, почему так исступленно берегли и обожали в семье этот перстень, почему мать всегда плакала и молилась, глядя на него. И отец знал, конечно. Он помогал жене оберегать тайну семейной реликвии. Сам Кавалеров был еще слишком мал: ему никто ничего не объяснял. Он просто помнил… Из глубины детства доходило это золотое свечение, смягченное светлым платиновым отблеском. Фигурку человека, распятого на косом кресте, больше похожем на букву Х, он запомнил навеки, хотя и не знал, чье это изображение. Думал, может, запрещенный Бог. Оказалось, не менее запрещенный апостол… Ну, если Хинган такой образованный, есть возможность пополнить и свое образование!