Пьесы - Лорие Мария Федоровна - Страница 34

Разве это доказывает, что вы не правы? Разве ваше самодовольное превосходство доказывает мне, что я не прав?

МОРЕЛЛ. Марчбэнкс, какой дьявол вложил эти слова в ваши уста? Легко, ах, как легко поколебать веру человека в самого себя. Воспользоваться этим, Сокрушить дух человека – это призвание дьявола. Подумайте о том, что вы делаете. Подумайте.

МАРЧБЭНКС (безжалостно). Я знаю. Я делаю это умышленно. Я сказал, что я могу сразить вас.

Они секунду смотрят друг на друга угрожающе. Затем к Мореллу возвращается чувство собственного достоинства.

МОРЕЛЛ (с благородной мягкостью). Юджин, послушайте. Когда-нибудь, я надеюсь и верю, вы будете таким же счастливым человеком, как я. (Юджин презрительно фыркает, явно давая понять, что он ни во что не ставит его счастье. Морелл, глубоко оскорбленный, сдерживает себя, проявляя изумительное терпение, и продолжает спокойно, с великолепным мастерством.) Вы женитесь, и вы будете стремиться употребить все ваши силы и таланты на то, чтобы сделать каждый уголок на земле таким же счастливым, как ваш собственный дом, вы будете одним из созидателей царства божьего на земле. И – кто знает? – может быть, вам предстоит стать мастером и строителем там, где я всего-навсего только скромный ремесленник, – ибо не думайте, мой мальчик, что я неспособен видеть в вас, несмотря на ваш юный возраст, задатки высоких дарований, на которые я никогда не осмеливался притязать. Я хорошо знаю, что именно в поэте божественный дух человека, бог, который обитает в нем, – наиболее богоподобен. И вы должны содрогаться при мысли об этом – при мысли о том тяжком бремени, о великом даре поэта, который вы, может быть, несете в себе.

МАРЧБЭНКС (запальчиво и нераскаянно: мальчишеская откровенность его суждений резко восстает против красноречия Морелла). Нисколько я от этого не содрогаюсь. Наоборот, я содрогаюсь от отсутствия этого в других.

МОРЕЛЛ (удваивая силу своего красноречия, воодушевляемого искренним чувством и подстегиваемого упрямством Марчбэнкса). Тогда помогите зажечь это в них, во мне, а не гасите. В будущем, когда вы будете так же счастливы, как я, я пребуду вашим истинным братом в вере. Я помогу вам сохранить веру в то, что бог создал для нас мир, которому только наше собственное безрассудство препятствует стать раем. Я помогу вам сохранить веру в то, что ваш труд, каждая кроха ваших усилий сеет счастье для великой жатвы, которую все мы – даже самые ничтожные из нас – некогда пожнем. И наконец, – и поверьте мне, это не самое малое, – я помогу вам сохранить веру в то, что ваша жена любит вас и счастлива в своем доме. Мы нуждаемся в такой помощи, Марчбэнкс, мы постоянно испытываем в ней великую нужду. Так много вещей способно заставить нас усомниться, – достаточно только позволить чему-нибудь поколебать наш душевный мир. Даже у себя дома мы живем словно в лагере, осажденном со всех сторон вражеской ратью сомнений. Неужели вы способны стать предателем и позволить им завладеть мной?

МАРЧБЭНКС (с отвращением оглядывает комнату). И это так всегда для нее в этом доме? Женщина с большой душой, жаждущая реальности, правды, свободы! А ее пичкают метафорами, проповедями, пошлыми разглагольствованиями, жалкой риторикой. Вы думаете, женская душа может существовать вашим проповедническим талантом?

МОРЕЛЛ (уязвленный). Марчбэнкс, с вами трудно не потерять терпения. Мой талант подобен вашему, поскольку он вообще имеет какую-нибудь цену: это дар находить слова для божественной истины.

МАРЧБЭНКС (запальчиво). Дар пустословия, и ничего больше! А при чем тут истина, какое отношение к ней имеет ваше искусство ловко трепать языком? Не больше, чем игра на шарманке. Я никогда не был в вашей церкви, но мне случалось бывать на ваших политических митингах, и я видел, как вы вызывали у собрания так называемый энтузиазм: вы просто-напросто приводили их в такое возбужденное состояние, что они вели себя совершенно как пьяные. А их жены смотрели на них и дивились: что за дураки! О, это старая история, о ней говорится еще в библии. Я думаю, царь Давид в припадках исступления был очень похож на вас. (Добивая его цитатой.) «Но его жена презирала его в сердце своем…»

МОРЕЛЛ (яростно). Убирайтесь вон из моего дома! Вы слышите? (Наступает на него угрожающе.)

МАРЧБЭНКС (пятясь к кушетке). Оставьте меня! Не трогайте меня! (Морелл с силой хватает его за воротник. Марчбэнкс съеживается, падает на кушетку и неистово вопит.) Перестаньте, Морелл, если вы ударите меня, я покончу с собой! Я не перенесу этого! (Почти в истерике.) Пустите меня! Уберите вашу руку!

МОРЕЛЛ (медленно, с подчеркнутым презрением). Вы жалкий, трусливый щенок. (Отпускает его.) Убирайтесь, пока вы со страха не закатили истерику.

МАРЧБЭНКС (на кушетке, задыхаясь, но испытывая облегчение после того, как Морелл убрал руку). Я не боюсь вас! Это вы боитесь меня.

МОРЕЛЛ (спокойно, глядя на него сверху вниз). Похоже на это, не правда ли?

МАРЧБЭНКС (с яростным упрямством). Да, похоже.

Морелл презрительно отворачивается и отходит. Юджин вскакивает и идет за ним.

Вы думаете, если я не могу выносить, когда меня грубо хватают, если (со слезами в голосе) я способен только плакать от бешенства, когда я встречаюсь с насилием, если не могу снять тяжелый чемодан с кэба, как это делаете вы, не могу подраться за вашу жену, как какой-нибудь пьяный матрос, – так это значит, что я вас боюсь? Ошибаетесь! Если я не обладаю тем, что называется британским мужеством, то у меня нет и британской трусости: я не боюсь поповских идей. Я буду бороться с вашими идеями. Я вырву ее из рабства, в котором они ее держат. Я сокрушу их своими собственными идеями. Вы выгоняете меня вон из дома, потому что вы не осмеливаетесь предоставить ей выбор между вашими и моими идеями. Вы боитесь позволить мне еще раз увидать ее.

Морелл, разозленный, внезапно поворачивается к нему. Юджин в невольном ужасе отскакивает и бросается к двери.

Оставьте меня, я вам говорю. Я ухожу.

МОРЕЛЛ (с холодным презрением). Подождите минутку, я не трону вас, не бойтесь. Когда моя жена вернется, она заинтересуется, почему вы ушли. А когда она узнает, что вы больше не переступите нашего порога, она будет допытываться, почему это так. Так вот, я не хочу огорчать ее рассказом о том, что вы вели себя как подлец.

МАРЧБЭНКС (возвращаясь, со вновь вспыхнувшей злобой). Вы расскажете, вы должны это сделать. Если вы скажете ей что-нибудь другое, кроме того, что было на самом деле, – вы лжец и трус. Скажите ей то, что я сказал: и как вы были мужественны и решительны и трясли меня, как террьер трясет крысу, и как я ежился и испугался, и как вы обозвали меня жалким, трусливым щенком и выгнали вон из дома. Если вы не расскажете ей, я расскажу. Я напишу ей.

МОРЕЛЛ (сбитый с толку). Зачем вам нужно, чтобы она это знала?

МАРЧБЭНКС (в лирическом экстазе). Потому, что она поймет меня и узнает, что я понимаю ее. Если вы утаите от нее хоть одно слово из того, что было сказано здесь, если вы не готовы сложить правду к ее ногам, как готов я, – тогда вы будете знать до конца ваших дней, что она по-настоящему принадлежит мне, а не вам. Прощайте. (Уходит.)

МОРЕЛЛ (страшно встревоженный). Постойте, я не хочу ей рассказывать.

МАРЧБЭНКС (оборачиваясь, около двери). Правду или ложь, но вы должны будете сказать ей, если я уйду.

МОРЕЛЛ (мнется). Марчбэнкс, иногда бывает простительно…

МАРЧБЭНКС (резко обрывает его). Знаю – простительно солгать. Это будет бесполезно. Прощайте, господин поп!