В погоне за рассветом - Дженнингс Гэри - Страница 29

Для меня это ощущение тоже оказалось новым. Внутри Дорис я оказался зажат, как в нежно сжатой ладони, гораздо сильней, чем это было с двумя предыдущими женщинами, с которыми я имел дело. Даже в миг наивысшего экстаза я понял, что опроверг высказанное много однажды утверждение о том, что якобы интимные места у всех женщин одинаковы.

Чуть позже мы с Дорис издавали много разных звуков. И самым последним из них, когда мы остановились, чтобы передохнуть, стал ее вздох, в котором перемешались изумление и удовлетворение.

— Ну что, надеюсь, было не больно? — спросил я с улыбкой.

Она страстно покачала головой и улыбнулась в ответ.

— Я много раз мечтала об этом. Но никогда не думала, что это будет так… Я никогда ни от одной женщины не слышала, что первый раз может быть таким… Спасибо тебе, Марко.

— Это тебе спасибо, Дорис, — вежливо ответил я. — А теперь, когда ты знаешь, как…

— Тише. Я не хочу делать ничего подобного ни с кем, кроме тебя.

— Я скоро уеду.

— Я знаю. Но знаю также, что ты вернешься. И я не буду этим заниматься, пока ты не вернешься из Рима.

Однако в Рим я тогда не попал. Я вообще так и не побывал там. Мы с Дорис продолжили резвиться до самого вечера, но потом оделись и, когда после дневной экскурсии вернулись Уболдо, Даниэль, Малгарита и другие, вели себя очень прилично. Ночью на барже я спал один на том же самом тюке из тряпок, которым пользовался прежде. Утром всех нас разбудили крики banditore, совершавшего необычно ранний обход, ему надо было сообщить важные новости. Папа Климент IV умер в Витербо. Дож Венеции объявил траур, в это время следовало молиться за упокой души Святого Отца.

— Проклятие! — грохотал мой дядя, стуча по столу кулаком так, что книги на нем подпрыгивали. — Неужели мы привезли с собой домой несчастье, Нико?

— Сначала умер дож, теперь Папа, — печально произнес отец. — Ах, недаром говорится, что все псалмы заканчиваются прославлением.

— И сообщением из Витербо, — заметил служащий Исидоро, в чьей конторке мы все собрались, — которое приведет к застою в конклаве. Похоже, слишком много ног примеряются к сапогам рыбака.

— Но мы не можем дожидаться выборов, когда бы они ни состоялись, — пробормотал дядя и взглянул на меня. — Надо поскорей увезти этого galeotto[92] из Венеции, иначе мы все можем отправиться в тюрьму.

— Нам нет необходимости ждать, — произнес отец невозмутимо. — Доро способен приобрести и собрать все необходимое нам для путешествия снаряжение. У нас нет только сотни священников, но для Хубилая ведь не имеет значения, будут ли они выбраны лично Папой. Так что мы вполне можем обратиться вместо него к какому-нибудь прелату.

— И к какому же прелату мы обратимся? — допытывался Маттео. — Если мы попросим об этом епископа Венеции, тот скажет нам, и будет прав, что, отправив с нами сотню священников, он опустошит все церкви города.

— Да, священников придется поискать где-нибудь далеко отсюда, — в раздумье произнес отец. — Лучше нам поискать их уже поближе к месту нашего назначения.

— Простите мое невежество, — вмешалась вдруг моя новоиспеченная мачеха, — но с чего это вам вдруг понадобилось вербовать священников, да еще так много, для спасения монгольского воителя? Насколько я знаю, он ведь не христианин.

На это отец ответил:

— Он не исповедует какую-либо определенную религию, Лиза.

— Я так и думала, что нет.

— Однако у него есть своеобразное достоинство: он терпим к тому, во что верят другие. Разумеется, Хубилай хочет, чтобы его подданные узнали достаточное количество различных верований, дабы они смогли сделать выбор. На его землях живет множество нечестивых проповедников различных языческих религий, но из приверженцев христианской веры там есть лишь введенные в заблуждение и приниженные несторианские священники. Хубилай пожелал, чтобы мы доставили настоящих представителей истинной христианской Римской церкви. Естественно, нам с Маттео пришлось подчиниться, и не только ради пропаганды святой веры. Если мы сумеем выполнить эту миссию, то сможем просить у хана разрешения заниматься уже другими миссиями, более близкими нам.

— Нико имеет в виду, — пояснил дядя, — что мы надеемся установить торговые отношения между Венецией и восточными землями, вновь возобновив торговлю по Великому шелковому пути.

Лиза спросила удивленно:

— Этот путь выложен шелком?

— Если бы! — сказал дядя, закатывая глаза. — Это гораздо более извилистый, ужасный и изматывающий путь, чем дорога на Небеса. Впрочем, называть это дорогой излишне.

Исидоро попросил разрешения объяснить даме:

— Дорога от берегов Леванта[93] через Переднюю Азию была названа Шелковым путем еще в древности, потому что шелка Катая[94] были самым дорогим товаром, который по нему перевозили. В те дни шелк ценился на вес золота. Возможно, путь назывался Шелковым еще и потому, что по нему было весьма удобно путешествовать. Однако не так давно он пришел в запустение, отчасти потому, что секрет изготовления катайского шелка был украден и сегодня этот материал производят даже на Сицилии. Кроме того, теперь в те восточные земли стало невозможно попасть из-за грабителей, татары и монголы мародерствуют по всей Азии. Наши западные соседи, например, вовсе отказались от сухопутного пути, предпочтя ему морской, на манер арабских мореплавателей.

— Но если туда можно попасть по воде, — заметила Лиза моему отцу, — то зачем мучиться, путешествуя по суше, тем более что там столько опасностей?

Отец сказал:

— Эти морские пути запретны для наших кораблей. Однажды миролюбивые арабы, долгое время спокойно жившие в мире со своим пророком, вдруг поднялись и превратились в воинственных сарацинов. Теперь они ищут возможности насадить ислам во внутренних землях Азии. И они так же ревностно охраняют свои морские пути, как и ту часть Святой земли, которую им удалось захватить.

А дядя добавил:

— Сарацины не прочь торговать с нами, венецианцами, и с другими христианскими купцами, потому что эта торговля сулит им прибыль. Однако они лишатся этой прибыли, если мы пошлем флот из своих собственных кораблей, чтобы торговать с Востоком. Вот почему сарацинские корсары постоянно охраняют морские пути.

Лиза выглядела потрясенной.

— Но они же наши враги, разве можно с ними торговать?

Исидоро пожал плечами.

— Дело есть дело.

— Даже священники, — сказал дядя Маттео, — никогда не пожелали бы иметь дело с Небесами, если бы это не приносило прибыль. Так что я полагаю, что Папа Римский захочет наладить торговые отношения даже с самыми отдаленными восточными землями. Это пойдет на пользу нашим соотечественникам. Мы знаем, мы собственными глазами видели, как богаты эти земли. Наше предыдущее путешествие было лишь разведкой, но на этот раз мы возьмем с собой что-нибудь для торговли. Шелковый путь ужасен, но его можно осилить. Мы уже дважды проходили через эти земли, туда и обратно. Мы сумеем сделать это снова.

— И кто бы ни стал новым Папой, — заметил мой отец, — он должен благословить это путешествие. В Риме все страшно перепугались, когда им показалось, что монголы собираются совершить набег на Европу. Несколько монгольских ханов, кажется, уже расширили свои ханства так далеко на запад, как собирались. Это означает, что сарацины являются основной угрозой христианству. Таким образом, Риму следовало бы приветствовать возможность союза с монголами против ислама. И поэтому наша миссия важна вдвойне — она послужит целям Святой Церкви, а также процветанию Венеции.

— И процветанию Торгового дома Поло, — вставила Фьорделиза, которая теперь принадлежала к нашей семье.

— Помимо всего прочего, — подытожил дядя. — Ну да ладно, хватит, давайте-ка лучше займемся делом. Как, по-твоему, следует ли нам вернуться в Константинополь и набрать священников там?