В погоне за рассветом - Дженнингс Гэри - Страница 18

А во время короткого перерыва между этими напевами она сообщила мне шепотом:

— Сейчас ты слышал гимн женского монастыря.

Я также узнал, что женщины действительно обладают такой вещью, как lumaghetta, о которой я ранее слышал, и что оба значения этого слова верны. Lumaghetta действительно напоминает собой маленькую улитку. Однако по своим функциям она больше похожа на ключ, при помощи которого настраивают лютню. Когда Илария показала мне, сперва сама, как искусно и нежно манипулировать lumaghetta, я заставил ее мурлыкать, звучать и звенеть от наслаждения, как настоящую лютню. Донна Илария научила меня и другим вещам — в том числе и тому, что она сама не могла с собой проделать. Я никогда даже не мог вообразить себе ничего подобного. В какой-то момент я покручивал пальцами, словно это были лады виолы, а затем пользовался своими губами на манер игры на dulzaina[48], после этого шел в ход язык, который я использовал подобно флейтисту, дующему в свой инструмент.

Это продолжалось до тех пор, пока не наступил полуденный дивертисмент и моя дама не намекнула, что пора уже вступать нашим главным инструментам. Тут мы заиграли в унисон, и музыка поднялась до crescendo невероятной кульминации tutti fortissimi[49]. Затем мы возвращались к пику наслаждений снова и снова, и это продолжалось большую часть дня. После этого мы сыграли несколько coda[50], причем каждый был чуть менее diminuendo[51], пока оба не изнемогли наконец от музыки. Мы спокойно лежали друг рядом с другом, наслаждаясь слабеющим tremolo[52] последних оваций: хлоп… хлоп… хлоп…

Когда прошло какое-то время, я решил галантно предложить любовнице:

— Ты не хочешь попрыгать и почихать?

Она посмотрела на меня с пренебрежением и что-то пробормотала, я не расслышал слов. После этого Илария сказала:

— Нет, grazie, не хочу, Марко. Я хочу поговорить с тобой о своем муже.

— Зачем портить такой день? — запротестовал я. — Давай отдохнем немного, а потом посмотрим, не сможем ли мы сыграть все в другой тональности.

— О нет! Этого не будет до тех пор, пока я остаюсь замужней женщиной. Я останусь ц-ц-целомудренной. Мы не будем заниматься этим, пока мой муж не умрет.

Я вынужден был смириться с этим условием, когда она поставила мне его с самого начала. Но теперь я уже испытал экстаз, и мысль о том, что придется ждать, была невыносима. Я заметил:

— Хотя он и стар, но, прежде чем ты станешь вдовой, могут пройти годы.

Донна Илария взглянула на меня и резко сказала:

— Почему это годы? Какое средство ты предлагаешь использовать?

Сбитый с толку, я спросил:

— Про какое средство ты говоришь?

— Ты собирался просто преследовать его, как делал это прошлой ночью? И так до тех пор, пока не допечешь его до смерти?

Истина наконец начала доходить до меня. Я спросил донну Иларию в благоговейном ужасе:

— Так ты серьезно считаешь, что он должен быть убит?

— Я считаю, что он должен быть убит серьезно, — ответила она с сарказмом. — А о чем, интересно, ты думал, мы говорили, asenazzo, когда обсуждали, какую службу ты мне сослужишь?

— Я решил, ты имеешь в виду… это. — Я застенчиво коснулся ее там.

— Довольно об этом. — Красавица слегка отодвинулась от меня. — И последи-ка за своим вульгарным языком, по крайней мере попытайся называть это mona, это хотя бы звучит не так ужасно, как то твое слово.

— Я больше никогда не прикоснусь к твоей mona? — Я был убит. — До тех пор, пока я не сослужу тебе ту, другую службу?

— Для победителя и трофей. Я наслаждалась, полируя твой stiletto, Марко, но ведь и другой bravo может предложить мне свою шпагу.

— Bravo, — повторил я. — Да, это дело поможет мне стать настоящим bravo, не так ли?

Илария сказала, поджав губы:

— А я буду сильнее любить bravo, чем человека, который тайком ворует ласки у чужих жен.

— Дома у меня в гардеробной есть шпага, — пробормотал я себе под нос. — Она, должно быть, принадлежала моему отцу или кому-нибудь из его братьев. Она старая, но острая.

— Тебя никогда не обвинят в убийстве и даже не заподозрят. Наверняка у моего мужа множество врагов, потому что у какого же важного человека их нет? И они, должно быть, все его возраста и положения. Никто не заподозрит простого, я имею в виду, молодого человека, у которого нет явных мотивов лишить моего супруга жизни. Тебе надо только подстеречь его в темноте, когда он будет один, и точно нанести удар, чтобы он потом не смог дать никакого описания…

— Нет, — перебил я Иларию. — Будет лучше, если я подстерегу твоего мужа среди равных ему, ведь среди них действительно могут оказаться его враги. И если я смогу сделать это, оставаясь незамеченным… Но нет! — Внезапно до меня дошло, что я замышляю убийство, и я неуверенно закончил: — Это невозможно.

— Все возможно для настоящего bravo, — нежно проворковала Илария. — Все возможно для того, кто будет щедро вознагражден.

И она снова начала придвигаться ко мне все ближе и ближе, дразня обещанием награды. Это всколыхнуло во мне самые противоречивые чувства, но мое тело опознало только одно из них и подняло жезл, чтобы сыграть туш фанфар.

— Нет, — сказала Илария, отталкивая меня и напуская на себя озабоченный вид. — Маэстро музыкант может дать первый урок бесплатно, чтобы показать, чему он способен выучить. Однако если ты и дальше желаешь получать уроки совершенства, ты должен заслужить их.

Она поступила умно, отослав меня прочь не полностью удовлетворенным. Признаюсь, я покинул ее дом — снова через черный ход, — почти дрожа от боли и похоти, словно вообще не получил удовлетворения. Меня вел и мной управлял, так сказать, мой жезл, а он желал, чтобы я снова вернулся в беседку Иларии: ничего другого в жизни мне тогда не требовалось. И тут произошло еще одно событие, которое подтолкнуло меня к принятию решения. Когда я обогнул здание, то обнаружил, что площадь Сан-Марко полна взволнованных людей и одетый в форму banditore[53] выкрикивает новости.

Оказалось, что сегодня в полдень дожа Раниери Дзено у него во дворце разбил паралич. Дож скончался. Большому совету предстояло выбрать нового правителя. По всей Венеции объявлялся трехдневный траур, после чего должны были состояться похороны дожа Дзено.

Возвращаясь домой, я думал: «Уж если великий дож умер, то почему не может умереть человек менее знатный?» И тут до меня дошло, что во время похоронной церемонии эти самые менее знатные люди как раз и соберутся все вместе. Среди них будет и муж моей дамы сердца и, без сомнения, как она и предположила, кто-нибудь из его завистников или врагов.

Глава 8

В течение последующих трех дней останки дожа Дзено оставались во дворце: и все это время туда, чтобы попрощаться с правителем, приходили уважаемые горожане, а по ночам тело охраняли специальные сиделки. Большую часть этих трех суток я провел в своей комнате, практикуясь со старой, но все еще находившейся в хорошем состоянии шпагой, пока не освоился наносить рубящие удары по фантому мужа Иларии. Труднее всего для меня оказалось просто нести шпагу, потому что она была такой же длины, как и моя нога. Я не смог бы даже ее обнажить, вытащив из-за пояса на ходу, поскольку при этом рисковал проткнуть себе ногу. Мне пришлось носить ее в ножнах, а это сделало шпагу еще более тяжеловесной. Также, чтобы скрыть ее, я вынужден был облачиться в длинную просторную одежду, которая не позволяла мне быстро вытащить оружие и сделать выпад.

И все это время я составлял хитроумные планы. На второй день бдения я написал записку, тщательно выводя буквы своей детской рукой: «Будет ли он присутствовать на похоронах и церемонии введения в должность?» Я критически изучил записку и подчеркнул он, дабы не возникло ошибки, кого именно я имею в виду. Затем старательно написал внизу свое имя — так, чтобы было понятно, кто автор записки. Я не мог вручить свое послание кому-нибудь из слуг и потому сам отнес ее в casa muta. Мне пришлось прождать целую вечность, пока я не увидел, как муж донны Иларии выходит из дома, одетый в темное траурное платье. Я обошел дом и отдал записку старой карге, которая открыла дверь, сказав ей, что подожду ответа.