Найденыш - Кулаков Олег - Страница 27

Тут не выдержал кормчий:

— У тебя, брюхатый, борода в мозги вросла! Чего на мальчишку сваливаешь?

— Не ори, Сова, — разозлился Скелет. И с видом знатока принялся разъяснять. — Дело-то серьезное, говорю. В храмах кто жребий тянет? Отроки. А Даль кто? Отрок он. Дитя невинное. Жрецы вон говорят, что если какая молитва и доходит до богов, то впервоочередь молитва невинного дитя.

— И чего это ты с нами палубу топтал? — с издевкой спросил кормчий. — Тебе бы в пророки пойти. Где ж это Даль — дитя невинное? А кто фризруга на нож напорол? Память отшибло? А сколь народу его болтов из самострела отведало? Думай, что городишь…

Скелет скривился пренебрежительно:

— Сова, ты и есть сова, и мозги твои птичьи. Посчитай сначала свои грехи, а потом мальца. Так-то и получается, что по сравнению с тобой он — дитя невинное. Может, и не без греха он, но почище нас всех будет. Лучше не лезь, кормчий, коли разумом до такой простой вещи дойти не можешь.

Ватага со Скелетом согласилась, кормчий возразить не мог — получается, прав Скелет. Ожерелье смотрел пустыми глазами на мешок с гадальными костями и слова не молвил. Выходит, ночью лунной на островке далеком свет на мне клином сошелся.

Скелет сунул мне гадальные кости. Вдруг рядом со мной оказался палубный и потянул мешочек из моих рук.

— Нельзя ему тащить, — сказал он. — Он маг.

Скелет отобрал у палубного кости и оттеснил его в сторону.

— Может, и маг. Только сопливый еще, — отрезал он. — Не баламуть, палубный. Маги, они богами обласканы: от них свой дар получают.

На мою ладонь вновь легла плотная дерюжка. Ладонь щекотали ворсинки ткани, а Скелет поучал меня:

— Ты тряси мешок, пока в башке мыслишка не образуется — все, хватит трясти. А потом руку вовнутрь сунешь и тащи первую, в которую пальцы ткнутся. И Морскому Старцу молись…

Он меня наставлял, а я его и не слушал. Я видел четырехугольные кости внутри мешка: где какая лежит. Я ведь никогда в другие кости — игральные — не проигрываю, а если и проигрываю, то понарошку, потому что вижу все сквозь стакан, в котором их при игре встряхивают, а положить кости выигрышным числом вверх — это наука нехитрая. Я об этом никогда и никому не обмолвился: узнай кто, так со мной в кости играть перестанут, кому ж охота с деньгами за дешево расставаться. Меня и так везунком считают.

Я стал перетряхивать гадальные кости в мешочке. Тряс долго, пока на самом верху не оказалась кость «Маг». Тогда я запустил руку в горловину и, вытащив ее, передал Скелету.

Он впился в нее взглядом и объявил:

— Маг. — И добавил: — Тащи вторую.

Второй я вытащил кость «Удача».

— Тащи последнюю, — сказал Скелет.

Ее я тащил в благоговейной тишине. Третьей была кость «Сокровище».

— Толкуй, Скелет, — приказал Три Ножа.

Скелет надулся и сделал важную рожу. Он с задумчивым видом жевал губами, двигал бровями и закатывал глаза — думал, стало быть. Ватага с уважением следила за его кривляньями, не торопила. Три кости в ряд лежали на Скелетовой пухлой клешне, а он то подносил их к самому носу, то отводил от глаз и все время неразборчиво бормотал себе под нос. Наконец Скелет прекратил бормотание и многозначительно произнес:

— Так, значит… — И сделал паузу.

— Не томи, толстозадый! — погрозил кулаком Три Ножа.

Скелет посмотрел на баллистера, поморгал.

— Редкие кости выпали, — громко объявил он во всеуслышание. — И одна к другой притом. Не иначе как прямой знак судьбы будет! А указывают они вот что: первая, «Маг», говорит — с магом идти надо всяк, вторая, «Удача», прямо к первой ложится и сулит, что за магом не пропадем. Парой они, кости-то, выходят, и, как не крути конец, станется нам без мага светлого одна беда. Третья кость, «Сокровище», замыкает, и ей двойное толкование будет: по первости маг свое сокровище получит, а второе толкование для нас указка — мы тоже сокровище обретем. А какое оно будет, ежели кому не понятно, то это проще репы пареной: заплатят нам светлые маги, сколь ни спросим. Вот что кости говорят, братва.

Я изо всех сил старался сдержать улыбку, губы мои дрожали от напряжения, готовые расплыться в широчайшую из ухмылок, которую когда-либо видел свет. Я ликовал: как по-писаному! Я видел, как на лицах окружившей меня и Скелета ватаги напряжение сменяется расслабленностью — ну все! Решено наконец! — и сквозь растерянность проступает и поднимается на поверхность чувство удовлетворения и готовность следовать за магом на смену желанию свернуть ему шею и страху, что это окажется не по силам. Боги мои, а Зимородок-то прав! Дети неразумные… Слышишь, маг, я выполнил твой наказ, хоть и боялся, что у меня ничего не получится? Слышишь, Зимородок?

— Благодарю тебя, Даль.

— Верно говоришь, Скелет! — выкрикнул Три Ножа. — Братва, пора мага кликать!

У меня на миг опять все поплыло перед глазами. Я уперся рукой в землю, чтобы не упасть, и помотал башкой, отгоняя внезапно нахлынувшее головокружение. Однако частенько стала суша у меня под ногами качаться!

— Э нет, Три Ножа, погоди торопиться!

Палубный все никак не мог уняться. Ватага уже на него посматривала с усмешечкой, но Руду сдаваться, видать, не собирался.

— Слышь, Скелет, а не чересчур ладно кости-то легли? — спросил палубный. — И кому они удачу сулят? Может, темным магам?

Три Ножа разозлился не на шутку. Он хоть и камнем порой кажется, но и камень треснуть может. Три Ножа скривил рот и повернулся к палубному хищным движением, под нижним веком баллистера задергалась кожа. Бритое темя Улиха холодил лунный свет, косицу, заплетенную из длинных волос на нетронутом бритвой затылке, резкий поворот головы забросил на плечо.

С Три Ножа шутить опасно: метнув нож с завязанными глазами, может на лету комару яйца снести на слух, по одному писку. И не шевельнется при этом — если не знаешь, то нипочем не догадаешься, что это он нож метнул. У них на Кифре — островке Архипелага, откуда он родом, — нож вручают сызмальства, считай с колыбели. А ежели кто не может одной рукой зараз три ножа кинуть и в три разные цели попасть, то он там считается за наипоследнейшего, за выродка. Сам Улих так рассказывал. За то и прозвище свое получил.

Но Скелет был доволен вмешательством палубного: нравилось ему быть пророком, он и не скрывал того.

— Ты, палубный, в гадании не разумеешь, — веско сказал Скелет. — Я ж что говорю: знак судьбы! Потому и кости так легли! А темные маги тут ни при чем… Мы на кого кости тянули, спрашивается? На себя и Зимородка. Они, кости, на нас и указывают. А чтоб узнать, как судьба темными магами распорядится желает, на них кости тащить надо. Так вот… Ну, можно и на темных магов погадать…

— Не будем мы на них сейчас гадать, — вмешался Ожерелье. — Может, после…

Но никто особого интереса к судьбе темных магов и не проявлял. Ватага в большинстве своем была состоявшимся гаданием довольна, а кто, как и Руду, сомнение имел, решили припрятать его и не высовываться. Да и устала братва мозгами шевелить: одно дело — лезть на борт взятого на абордаж судна, а там рубиться и в запале рубки даже не заметить, что ты уже не на вражеской палубе с мечом в руке, а шагаешь невесомыми шагами на встречу с пращурами, либо очнуться и увидеть, что рубить уже некого, кроме валяющихся под ногами хрипящих полутрупов; другое — думать, что там с тобою завтра будет, каких таких там темных магов нечистая принесет и что они с тобой учудить могут.

Братва не желала больше гадать, о чем и заявила дружным ворчанием. Скелет ссыпал кости с ладони в мешочек, бережно затянул горловину и со значением повесил мешочек себе на пояс под пупом, чтобы все видели, и пузо выпятил.

— Все. Я за магом пошел, — объявил Три Ножа. — Позову.

— Может, так покличем? — предложил Щербатый.

Три Ножа зевнул:

— Надоело глотку драть. Схожу.

— Ты, Три Ножа, про пятнадцать тысяч колец не забудь, — напутствовал его Скелет, любовно поглаживая мешочек с гадальными костями.