Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Порожек - Никольская-Эксели Анна Олеговна - Страница 5


5
Изменить размер шрифта:

— Что мне дороже?! — взвизгивает мама, но тут же берёт себя в руки. — Лидочек, давай-ка в комнату, уроки делать. И дверь прикрой.

Я смотрю на побледневшего папу и послушно выезжаю из кухни, прикрывая за собой дверь. Здесь ключевое слово — «прикрывая». Вернее, приставка «при». Благодаря ей в кухонной двери остаётся еле заметная щёлка, через которую слышно всё, если сидеть в коридоре.

Именно так я и делаю. Я знаю, что подслушивать нехорошо, точнее, подло. Не перед кем-то, а перед самой собой. Но уроки сделаны, и можно притвориться, что в коридоре я оказалась случайно. Чтобы поболтать с Чучиком, например. Тогда подлость внутри замолкает.

«Когда они ссорятся, — мысленно говорю я навострившему уши Чучику и глажу его по голове, — когда папа с мамой ссорятся, я должна быть рядом. Не знаю точно почему, просто кажется, пока я рядом, они будут вместе. Пускай ругаются друг на друга, кричат, зато никто никуда не уйдёт. Когда я рядом, я как будто контролирую их. При желании я даже могу заехать в кухню, улыбнуться и сказать: „А давайте лучше пить чай!“ И, конечно, они тут же поймут, как это глупо — ссориться, когда мы все вместе, и перестанут, и мы сядем пить чай».

— Что мне дороже? Дочь родная, представь себе! Ты хоть понимаешь, что это её единственный шанс, или не понимаешь?

— Не утрируй. У нас прекрасные врачи, оборудование импортное, программы реабилитационные, лекарства какие угодно теперь купить можно.

Мама какое-то время молчит, а потом говорит так тихо, что я еле слышу:

— Когда я в Фениксе на той выставке, посвящённой инвалидам, была, я там много обычных семей видела. К одной подошла, спрашиваю: «Почему вы, здоровые люди, пришли и привели сюда троих детей?» А они: «Наши дети должны знать, что государство сделает всё, чтобы помочь им, если вдруг случится несчастье». Вот ты её в зоопарк уже год отвезти не можешь, а я каждый раз себя в «зоопарке» ощущаю, когда мы на улицу выходим. Когда Лидочка, как обезьянку, с ног до головы разглядывают, знаешь, с жалостью или с любопытством. А если кто видит, что не могу провезти коляску или в сугробе застряла, будут стоять, смотреть, чем там дело кончится. Вывалю я ребёнка на землю или нет…

Когда наглости набираюсь или Лида упрашивает, в «Макдональдс» заезжаем — у них вход вровень с мостовой, ступеней нет. Так никто не сядет за наш столик, даже если свободных мест больше нет. Дико… И дело тут даже не в ступенях, а в других порогах. Душевных.

Ты когда в Ярославле был, я Лидочка на День города возила, салют показать. К нам милиционер подходит и говорит: «У людей праздник! Зачем же вы так? Настроение всем портите»…

Знаешь, что invalid в английском даже не существительное? «Нелогичный» переводится. Нашего «инвалида» тоже, конечно, перевести можно. Cripple, например, — разве что с «Нигером» сравнимо. Обзывалка, которую злые подростки вслед бедному мальчику на костылях кричат в душещипательных романах. У американцев тоже существительные есть, но вот инвалида там называют disabled person — «человек с ограниченными возможностями». Но сначала человек, ты разницу чувствуешь? И политика у них такая, что человека, обделённого самым главным в этой жизни, обделять ещё чем-то — просто преступление…

Какое у неё тут будущее? Где она учиться будет, работать, в конце концов? На завод наш в лучшем случае пойдёт, в сборочный цех — детали скручивать, это с её-то творческими способностями. Пойми, здесь перспективы нет никакой, нет надежды, прости за банальность, на светлое будущее. У нас можно нормально жить, если ты здоров и прилично зарабатывать способен. Лидочку здесь делать нечего…

Мне Брайан, главный инженер наш, рассказывал про коллегу своего. Тот спину сломал, так босс построил пандус для коляски и лифт специальный пустил. А если бы его уволили, или лень было пандус делать, или жалко денег на специально оборудованную кабинку в туалете, то босса засудили бы.

Сейчас у них там даже дома по-другому строят. А заодно старые модифицируют — так, на всякий случай. Бытие определяет сознание. Под инвалидов практически всё везде оборудовано. В одном «IBM» сотни парализованных, слепых, глухонемых и каких угодно ещё программистов, финансистов. В Америке вообще порогов нет, наоборот, — кругом сплошные пандусы. Специальные тротуары, светофоры, места парковочные. Безбарьерная среда! А я эти льготы мизерные месяцами выбиваю, пороги околачиваю.

Там на таких, как Лидочек, смотрят как на равноценного, как на любого нормального ребёнка. Я заходила в специализированную школу. Видела, как дети из автобусов выходят или из машин родительских — кто сам, кто с помощью. Некоторые со стороны выглядят абсолютно нормально, по другим за версту видно, что с ними не так что-то. Но это обычные дети, понимаешь? Кидаются снежками, смеются, рожи корчат. Они учатся в прекрасно оборудованной школе, где преподают специалисты, которых минимум четыре года обучали, как с ними обращаться лучше. Заметь, при всём при этом их не изолируют…

А, что там говорить! У нас народ не такой. Каждый только о себе думает. Пока самого беда не коснётся, тебе это не надо. А пускай каждый задаст себе вопрос: а если в моей семье, а если я сам, не дай Бог, завтра инвалидом стану? Но я вот смотрю на тебя сейчас и понимаю, этот вопрос задавать надо, с рождения начиная…

Пойми ты, никакие экономические показатели, никакой политический вес не скажут о стране того, что скажет кучка счастливых детей с аутизмом или церебральным параличом. Конечно, с переездом наши физические проблемы никуда не денутся, но там она достигнет максимума того, на что способна. Потому что person with disability — это не инвалид. Это человек с набором проблем. Если ему помочь, надежду дать на нормальную, достойную жизнь, он станет ва-ли-дом…

Я статью читала недавно в «Российке» твоей. Читательский соцопрос «Кто должен взять на себя ответственность за инвалида?» и три варианта ответа. Самый распространённый — члены семьи. Второй — власть, третий — общество. И только в одном письме, которое в редакцию пришло, о даре сострадания написано было и о человечности. То есть, в конечном итоге, о счёте, который каждый предъявить исключительно к самому себе должен. Не знаешь, где Ольгины сигареты?

Я слышу, как чиркает зажигалка, а потом папин голос:

— Я всё-таки думаю, здесь нам проще со всем этим справиться. А что там? Неизвестность. И не кури, пожалуйста, в доме ребёнок.

Дверь открывается, и я вижу маму с бледным лицом. Она пройдёт мимо, меня не заметит, обуется и уйдёт. Как всегда, я не успею сказать: «Давайте лучше пить чай». А папа будет сидеть на кухне и курить «ПЁТР I». Мама не вернётся ни ночью, ни на следующее утро.

К папе она не вернётся, даже когда он будет искать её и найдёт.

Глава 8

У бабы Маши

Как говорит моя мама, зависть двулика.

— Чёрная зависть — стимул к разрушению, белая — стимул к созиданию, — обычно говорит мама по телефону тёте Оле. Та жалуется на бухгалтершу из отдела снабжения, которая тётю Олю подсиживает. Потом мама положит трубку, вздохнёт и скажет:

— Никогда никому не завидуй, слышишь? Хотя ты у меня славная девочка, — тут она обнимет меня и поцелует в макушку. — В тебе доброты столько, что на весь Ватикан вместе с Папой Римским хватит.

Мама меня идеализирует. На самом деле я завидую Котову. Да и вообще почти всем одноклассникам. Во-первых, два раза в неделю они ходят на физкультуру и играют в пионербол. А во-вторых, у них есть бабушки. А у Котова ещё и два прадедушки — участника войны. Он про них очень красиво в сочинении «Моя семья» написал: «Я горжусь своими прадедушками Алексеем Петровичем и Порфирием Петровичем, потому что Алексей Петрович был военно-полевым хирургом и спас жизнь Порфирию Петровичу. После войны они нашли друг друга и сдружились по переписке, а их дети потом поженились. До сих пор их дружба — оплот нашей большой и дружной семьи. Я всегда беру с них пример!»