Правила жестоких игр. Дилогия (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 29

Когда я щелкнула выключателем, и вспыхнула люстра, еще мамашин свадебный подарок, залив комнату желтоватым светом, родители даже не поморщились, словно находясь в прострации.

– Меня не избивали, и я не пыталась покончить с собой. – Просто и без долгих предысторий поведала я, стараясь, говорить твердо и уверенно.

– Тогда соври, что оступилась случайно и скатилась с лестницы. – Посоветовал отец.

– Я скатилась с лестницы. – Кивнула я, соглашаясь, и потом развела руками: – Раз мы все выяснили, пожалуй, пойду. Мне реферат завтра сдавать.

– Шурочка, – остановила меня мама, и я оглянулась. На ее лице отражалось отчаянье от собственного бессилия, – мы понимаем с папой, что ты очень долго держалась после аварии, а мы, наверное, не смогли найти правильного способа, чтобы помочь тебе. – Она запнулась и, затянувшись сигаретой, закашлялась. – Если у тебя что?то происходит в жизни…

– Мам, да все нормально. – Грубые слова буквально прогрохотали, только добавляя неловкости. – Мне нечего рассказывать.

Я убралась в спальню, оставив расстроенных родителей в прокуренной печальной кухне, уселась за компьютер и написала в Интернет дневнике мысль, не оставлявшую меня даже на короткое мгновение: «Сегодня, почти через полгода после автомобильной катастрофы, наступил первый день, когда я начала умирать».

В эту ночь мне впервые приснился кошмар. Словно на видеозаписи в памяти всплыла каждая бесконечная секунда, предшествующая катастрофе. Мои друзья выглядели живыми, невообразимо красивыми и юными. Снова раздался глубокий голос Димки, сидевшего рядом со мной на пассажирском сиденье:

– Саша, не гони. Мы сейчас взлетим. – Он недовольно глянул на меня из?за стеклышек очков в модной широкой оправе из черного пластика. На его высокий лоб падала криво состриженная челка, на голове топорщился смешной драконий хохолок. Над губой темнела по?девичьи нежная родинка. Мне казалось, что в ней сосредоточилась большая и, несомненная, лучшая часть моего мира.

– Прибавь газу! – В противовес ему заорала Ленка и высунулась между нашими сиденьями. Ее улыбчивое лицо с чернявыми глазами и длинным носом показалось в зеркальце заднего вида. Подруга деловито подкрасила губы блестящей помадой, чтобы в следующее мгновение развернуться и громко чмокнуть Никиту, сидевшего рядом с ней, в лоб. Через оглушительно орущий из динамиков «Реквием» Моцарта раздался взрыв хохота. Стрелка спидометра наклонялась в красном сектору, и мне казалось, что руль послушно лежит в руке. За окном смешались бесконечные огни ночного города, дома смазались в единую неприступную стену.

Ленка перегнулась, разворачивая к себе зеркальце.

– Прекрати! – Засмеялась я, пытаясь оттолкнуть руки девушки, и буквально на секунду отвлеклась от асфальта, поблескивающего от дождя под светом уличных фонарей.

Черный спортивный автомобильчик выскочил, так резко подрезав, что я от неожиданности крутанула руль, стараясь избежать столкновения. Ауди в мгновение ока исчез из поля зрения, а нас закрутило по бешеной спирали. Неуправляемый автомобиль выписывал дикие загогулины на дороге, пока не наткнулся на размытую преграду. Мы подлетели, словно к колесам приделали крылья, и в тот момент время остановилось навсегда. Наступила абсолютная, страшная тишина, заменившая невыносимый грохот и надрывной Ленкин визг. Я видела только свои руки, тонкие бледные пальцы с силой, до побелевших костяшек сжимавшие руль.

Мощный удар вывел меня из безмолвного ступора, скрежет сминаемого железа оглушил, картинки замелькали в бешеном танце, и снова все смокло. Автомобиль остановился, капот отлетел, и тонкие языки пламени ласкали двигатель. По правой руке от локтя до запястья прочертился кровавый след, образовав латинские буквы, словно кто?то специально разрезал кожу ножом. Через разбитое вдребезги лобовое стекло виднелась бесконечная заасфальтированная дорога третьего транспортного кольца. Я сидела в кресле, засыпанная осколками, и дышала, ровно, с наслаждением, считая каждый удар сердца, по?прежнему разгонявшего по венам кровь…

Я проснулась от собственного испуганного вопля, который так и не прозвучал в ночь аварии, села на постели, дрожа, словно осенний лист. Свет включился настолько неожиданно, что пришлось сощуриться. На пороге стояла мамаша, впопыхах натянувшая наизнанку халат. Она по?совиному хлопала глазами.

– Мне приснился кошмар. – Тяжело дыша, прошептала я и упала обратно на подушки. Лоб покрылся холодной испариной, футболка промокла насквозь.

– Я оставлю открытой дверь. – Тихо отозвалась мама и затушила свет, возвращаясь к себе.

Вперив бессмысленный взор в черный потолок, я лежала в темноте, боясь пошевелиться. От наволочки исходил слабый, едва заметный аромат мужского одеколона, тонкого, чуть кисловатого. Димка пах сладко, и он бы никогда не оставил меня одну сразу после первой ночи. Слезы хлынули из глаз, удушая, заставляя ноющие легкие разрываться. Я рыдала впервые за много месяцев, словно в умиравшем теле, внезапно оживала давно убитая душа.

* * *

В наушниках плеера орала резкая музыка, и мои шаги почти совпадали с тактом. Тело больше не болело, но багряные синяки превращали его в живописное полотно сумасшедшего сюрреалиста. В отличие от родителей я знала, что медицина в моем случае совершенно бесполезна.

Закурив, в стайке студентов я торопилась к зданию факультета, как всегда опаздывая на первую лекцию. Сигаретный дым обжигал гортань, от него слабели ноги, а руки тряслись, но отлично успокаивались натянутые гитарными струнами нервы. Черный Ауди и серебристый Мерседес уже находились на стоянке между автомобилями преподавателей. Проходя мимо, я с гримасой отвращения бросила под колеса черной машинки окурок.

Изучив расписание магистратуры, пришлось признать, что, в отличие от первокурсников, занятиями магистров последних курсов не обременяли. Найдя номер аудитории, я направилась прямиком в соседний корпус. За нужной дверью раздавались веселые голоса, преподаватель через смех пытался перекричать гомонивших студентов. Я осторожно постучалась и заглянула в кабинет, скорчив стыдливую гримасу. Аудитория мгновенно замолчала, ученики, весьма свободно развалившиеся за партами, уставились на меня с немым интересом. От моего появления Заккери подался вперед с застывшим лицом. Я старалась не смотреть на его брата, расположившегося в другом конце аудитории.

– Извините. – Пробормотала я, привлекая внимание преподавателя.

Тот, не понимавший, почему примолкла группа, недоуменно оглянулся. Его брови изогнулись от вида моих рыжих волос, бровей, ресниц и задорных веснушек на лице. Мечтательно закатив глаза, он взмахнул толстым томиком и продекламировал:

– Осень все ближе, ближе,

Все ниже листвы полет.

Она не золотая – рыжая,

И улетит, и пройдет…

– Да, да. Вячеслав Куприянов, «Стихи для рыжей девушки». – Протараторила я, не замечая его удивления (в моем Интернет дневнике только ленивый не написал этого стихотворения, когда я поместила свою фотографию для всеобщего обозрения), и без перехода добавила: – Мне бы с Филиппом Вестичем поговорить.

Группа мгновенно замолкла, переглядываясь. Я старалась даже не коситься в сторону парня.

– Это срочно! – Улыбка получилась еще смущеннее, а щеки залил румянец.

Что?то произошло, атмосфера странным образом изменилась, и в аудитории после моей просьбы неожиданно сгустился воздух. Не знаю, прочувствовали ли подобное необъяснимое явление другие ученики. Преподаватель крутил головой, явно желая отказать. Краем глаза я заметила движение, ко мне стремительно подошел Филипп, невежливо схватив за локоть.