Чума насилия - Пентикост Хью - Страница 9

— Проверили? — спросил он у Джерико.

— Да, — ответил Джерико. — Ни черта он не видел и ни черта не слышал.

— Это был Нельсон? — поинтересовался Томми Бауман.

На его тарелке громоздилась гора сосисок, яиц и оладий. Рядом с прибором стоял высокий стакан молока.

— По-видимому, нет, — ответил Бауман. Он подошел к столу и взял бутылку с водкой. — Скорее всего, это был кто-то из деревенских сорванцов или приятели из вашей коммуны, Дэвид.

Его неживая улыбка нацелилась на младшего Прентиса.

Юный Прентис вскинул голову. До сих пор он сидел с отсутствующим видом и, казалось, ничего не слышал. Рыжая Джуди хихикнула.

— Сколько можно обвинять их во всем, что происходит в этом чертовом городишке? — воскликнул он, и его глаза воинственно сверкнули.

— Дэвид! Выбирай выражения! — вмешался Уайли Прентис, весь облик которого говорил о жесточайшем похмелье.

— Черт! — снова выругался Дэвид. Джуди снова захихикала.

— Что представляет собой эта ваша коммуна? — поинтересовался Джерико.

Он тоже подошел к столу и налил себе стакан апельсинового сока.

— Кучка хиппи, живущая в старом поместье Уолтура, — объяснил Боб Уилсон. — Практически неуправляемое племя. Секс, травка и прочее.

— Вы их не понимаете, старина, — возразил Дэвид.

— А что тут понимать? — вмешался Бауман. Он налил себе полную рюмку водки и выпил. — Просто банда длинноволосых извращенцев.

Дэвид вскочил так порывисто, что его стул опрокинулся.

— Кто бы говорил об извращенцах! — воскликнул он и выбежал из комнаты.

У старшего Прентиса задергались губы.

— Я должен извиниться за Дэвида, Лиз, — обратился он к хозяйке.

Бауман налил себе еще водки, потом обошел вокруг стола, поднял упавший стул и сел на место Дэвида рядом с рыжей девицей.

— Что такое с Дэвидом? — поинтересовался он, усиленно улыбаясь. — Как вы можете на него полагаться, киска?

Джуди наградила Баумана кокетливой улыбкой.

— В наше время ни на кого нельзя рассчитывать, старина, так недолго и проиграть, — ответила она.

Эрик Трейл, чей завтрак состоял лишь из чашки кофе с сигаретой, искоса взглянул на Джуди, и в его темных глазах мелькнули озабоченность и подозрение. Он проследил за тем, как рука Баумана как бы невзначай легла на оголенное бедро девушки, причем она вроде бы не заметила этого. Этот жест выглядел как привычная ласка между супругами, давно состоящими в браке. Трейл облизнул губы.

— Не так-то легко поверить в этот самый культ любви, который они исповедуют, — заметил он. — Все началось в Голливуде, когда с Шарон Тейт случилась эта история. А потом там были и другие ритуальные убийства. — Он пожал плечами. — Чертовски неприятно, когда на тебя ополчаются собственные дети.

— А у вас есть дети, как вы полагаете? — поинтересовался Мартин Ломекс, сардонически улыбаясь.

Трейл даже не обернулся.

— Я настоятельно и от всей души прошу вас, Ломекс, оставить меня в покое, — сказал он. — Мое первое побуждение при виде вас — разорвать вас на части, кусок за куском.

— Ну-ну! — рассмеялся Ломекс. — Вы же национальный герой Америки.

Джерико грохнул кулаком по столу с такой силой, что китайский фарфор и стекло зазвенели.

— Осмелюсь напомнить, что полчаса назад кто-то пытался меня убить. — Его низкий голос дрожал от ярости. — Неужели мы так и будем продолжать беседы о погоде или о сексуальных отношениях молодого поколения? Или вы считаете, с меня довольно и того, что я вообще остался жив?

— Вероятно, вам стоит обратиться в полицию, — посоветовал Уайли Прентис. — В конце концов, это вряд ли может быть кто-то из нас.

— Вряд ли?

Прентис пожал покатыми плечами:

— Ну да, я не думаю, чтобы кто-нибудь из присутствующих…

— По всей видимости, именно так я и должен считать, — ответил Джерико.

— А почему нет? Ведь никто из нас даже не был с вами знаком до вчерашнего вечера, кроме Уилсона, разумеется.

— Это был не Уилсон, — сказал Джерико. — Это единственный человек, о котором я могу с уверенностью сказать, что в меня стрелял не он.

— Что за очаровательная религия — вера в дружбу, — отозвался Ломекс.

— Сегодня утром я ни во что не верю, — ответил Джерико. — Но так уж случилось, что я видел Боба в тот момент, когда снайпер вел по мне стрельбу, так что моя убежденность основывается на фактах, причем это единственный факт, который мне известен, кроме того, я знаю только, что снайпер пользовался двадцать вторым калибром. У кого есть такое оружие?

Томми Бауман обвел присутствующих взглядом, подняв глаза над грудой еды на тарелке.

— У меня, сэр, — ответил он.

Все взгляды обратились на мальчика.

— Где твое ружье, Томми? — спросил Джерико.

— В моей комнате, сэр. Вы хотите взглянуть на него?

— Да, я хочу на него взглянуть.

Мальчик поднялся со стула. Лиз Бауман встала одновременно с ним. Впервые за последние двадцать четыре часа она обнаружила, что все-таки слышит, о чем идет разговор за столом.

— Я пойду с ним, — заявила она.

Мальчик возглавил процессию, двинувшуюся по винтовой лестнице на второй этаж. За мальчиком следовала его мать, а Джерико замыкал шествие.

Опасность была неотъемлемой частью того образа жизни, который вел Джерико в течение долгих лет. Так было на передовой во время службы в Корее, когда он рисковал собой каждый день и каждую минуту. С тех пор он взял себе за правило протестовать против любого насилия. Именно этой идеей были пронизаны его картины, что было сделано, по мнению Дэвида Прентиса, чересчур прямолинейно. Именно эта идея и заставила его совершить крестовый поход по всему миру, побывать в тех уголках земли, где творилось зло, — в Конго, на Ближнем Востоке, во Вьетнаме, Нигерии. Он видел беспорядки в крупных городах, когда ненависть вырывается из районов гетто, как пар из кипящего котла. Находиться в этих местах было опасно, но никогда угроза не была адресована ему персонально. Там, в Корее, он был врагом. Пули, грозившие ему смертью, не предназначались лично ему, и на бомбах, что запросто могли разнести его в клочья, тоже никто не писал его имя.

То, что случилось утром в роще, имело совсем другой смысл. Мишенью выбрали именно его. Возможно, Джерико не так потрясло бы ощущение совершенного над ним насилия, если бы он знал за что. Он никогда не стыдился чувства страха и всегда говорил, что испытывать страх нормально, когда находишься в опасности. Некоторых людей страх парализует. У Джерико страх обострял все чувства и мобилизовывал тело и ум. Испытывая страх, Джерико чувствовал себя участником соревнования, причем мастером высокого класса. Когда напряжение достигало предела, он знал, что может положиться на свои чувства, свои инстинкты, на быстроту своей реакции, и они действительно редко подводили его. Поднимаясь по лестнице вслед за мальчиком и его матерью, он был совершенно уверен в том, что кто-то следил за ним, когда на рассвете он выходил из дома. Кто-то прокрался за ним следом, чтобы стереть с лица земли.