Плоды страсти - Пеннак Даниэль - Страница 17

– Роберваль тоже убит.

Взгляд полицейского-ищейки, когда ты не знаешь, допрашивает он тебя, уже обвиняет или пока еще думает над этим.

– Роберваля нашли мертвым в вестибюле его дома. Его сбросили с пятого этажа в лестничный пролет. Сегодня утром мы собирались допросить Терезу.

Я только и мог сказать:

– Вот как…

И поспешил догонять своих.

ГЛАВА ШЕСТАЯ,

в которой то, что должно было случиться, случилось точь-в-точь, как должно было случиться

Вернувшись в нашу скобяную лавку, мы все уселись за круглый обеденный стол, а Жюли приготовила кофе.

– Жереми, Малыш, вам нужно отдохнуть.

Мальчишки замотали головами.

– Клара, уведи их.

Клара не двинулась с места.

– …

Они даже не осмеливались взглянуть на дверь своей спальни. И я понял, что они никогда больше не лягут там спать.

– …

И вдруг мне все осточертело. Осточертела эта скобяная лавка, этот Бельвиль, эта столица, осточертел воздух этого города, осточертела тишина, царившая за этим столом. Мне опротивело это племя, я сам себе опротивел, и мне опротивело то, что я сам себе опротивел. И я сказал себе, что все очень просто: Тереза указала нам путь. Вот она была, а вот ее уже и нет. Так-то. Все очень просто. Ты есть – и тебя уже нет.

– …

– …

Стоя за кухонным столом, Жюли резала хлеб, передавала ломтики Кларе, а та опускала их в тостер. Щелкнули ножницы – на стол упал уголок от картонного пакета молока… Загремела кастрюля, вспыхнул газ, чиркнула спичка… И меня достало это тоже, меня достали эти обыденные жесты, повторяющиеся изо дня в день…

– …

– …

– Я сейчас вернусь.

Я поднялся в нашу с Жюли спальню. Ясмина тоже не осмелилась тронуть пустую кровать Терезы. Она выудила Верден и Это-Ангела из детской и уложила их в нашу постель, а Господина Малоссена устроила над ними, в гамаке. Сидя у окна, Ясмина смотрела, как занимается рассвет. Только бы она не говорила мне о судьбе. Этого я боялся больше всего. Только бы она не принялась объяснять мне, что все случившееся входило в планы Аллаха. Но нет, увидев меня, она лишь прошептала:

– Йа рабби… (О боже…)

Затем, раскрыв свои объятия, так же тихо произнесла:

– Эджи хена, мой малыш.

Я послушно подошел к Ясмине и припал к ее груди.

– Бека, сынок, бека, поплачь, тебе полегчает.

Что я и попытался сделать в ее материнских объятиях. Но ничего у меня не вышло. Великая засуха. Я не смог выдавить из себя ни слезинки. Я просто сидел, прижавшись, словно младенец, к Ясмине, и наблюдал, как за окном начинается новый день, как невинно-голубоватый свет проникает к нам через окно со стороны площади Фет, как это обычно бывает в солнечные дни. Волнующее очарование прозрачного утреннего неба, какое увидишь только над Иль-де-Франс… И эта нежная гамма утреннего неба меня тоже доканала. Мне осточертели деликатные оттенки небес… Меня чуть было не стошнило прямо на колени Ясмине, когда раздался стук в дверь.

Дверь распахнулась.

На пороге стоял Жереми.

– Бен… Иди сюда.

На Жереми лица не было. Он, казалось, был скован ужасом и, как заведенный, монотонно твердил:

– Идем. Быстрее!

Я находился уже в том состоянии, когда все безразлично, когда тоска так давит сердце, что ожидание самого страшного превращается в спокойное любопытство и не более. Ну что там еще? Но Жереми лишь умоляюще смотрел на меня, талдыча бесцветным голосом:

– Идем, идем…

– Мат йаллах, сынок, иди, – сказала Ясмина, – иди…

Я поднялся с колен. И пошел за Жереми.

Он спускался по лестнице с такой осторожностью, словно опасался обнаружить внизу гремучую змею.

Внизу я застал остальных соплеменников, с не менее испуганными лицами сидевших за столом, где стояли чашки с кофе, к которому никто так и не притронулся. Все взгляды были устремлены к концу стола, где – против света – стояли двое мужчин. Словно два безликих изваяния из гранита, заслонивших утренний свет. Они положили на стол пасхальное яйцо. И замерли в ожидании.

Пасхальное яйцо.

Это первое, что пришло мне в голову, когда я увидел предмет, напоминавший огромное черное яйцо, зловеще переливавшееся металлическим блеском.

Этакое мрачное футуристское яйцо, которое снесла стальная несушка-птеродактиль. Тишина, царившая в комнате, казалось, у нас на глазах вытекала из яйца. Я вздрогнул от неожиданности, когда один из этой парочки обратился ко мне:

– Господин Малоссен?

Я ответил, что, да, он не ошибся.

Его напарник указал рукой на яйцо с почтением, с которым преклоняют колена перед дароносицей:

– Прах вашей уважаемой сестры.

Не дав сидящим за столом опомниться, первый представился:

– Господа Баллар и Фромонтё, похоронное бюро Летру.

Ну как же, да, конечно… конечно… Пер-Лашез закончил свою работу и послал мяч похоронному бюро Летру… Обычный маршрут… Круг замкнулся… Естественный ход вещей… Тереза вернулась домой, вот и все… У меня по спине пробежал холодок, когда я подумал, что урна, должно быть, еще теплая. Но тотчас же ужасная мысль пронзила мой мозг: нет ничего холоднее холодного пепла. Холод, лишенный всяких оттенков… Словно память, застывшая на кончиках моих нервов… Не то что бы холод… просто абсолютное отсутствие теплоты.

– Позвольте выразить вам наши самые глубочайшие соболезнования.

– Вам и всей вашей семье.

– От нас лично и от имени нашей фирмы.

Баллар и Фромонтё говорили одинаковыми голосами. Из моего горла вырвалось «спасибо», похожее скорее на бормотание. Представители похоронного бюро Летру, наверное, приняли это как знак к разговору, поскольку тут же оживились.

– Вас устраивает эта модель? – поинтересовался то ли Баллар, то ли Фромонтё.

– В противном случае, – подхватил разговор то ли Фромонтё, то ли Баллар, – наша фирма может предложить другие, мы располагаем очень широкой гаммой изделий…

Щелкнули замки атташе-кейса, и не успели мы опомниться, как перед яйцом Терезы появился целый веер фотографий. Перед нашими глазами проплыли урны-конкуренты. Баллар и Фромонтё играли с колодой фотографий с такой же ловкостью, с которой Тереза тасовала свои марсельские гадальные карты.

– Как видите, похоронная урна за последние годы изменила свой облик.

– Уже давно назрела необходимость придать товару более современный вид.

– И наша фирма весьма преуспела в этом.

– Покойники также имеют право на разнообразие.

– Особенно те, чей прах хранится в доме.

– Взгляните, какой выбор форм и материалов…

Они показывали товар лицом, поочередно передавая друг другу эстафету. Пинг-понг с техникой, доведенной до совершенства. В то время как то ли Баллар, то ли Фромонтё держал речь, то ли Фромонтё, то ли Баллар обходил нас, демонстрируя каждому очередную фотографию: урны в виде распустившегося цветка, толстощекого яблока, открытой книги, детские урны в форме ангельских мордашек, урна-копилка, которую можно разбить, если мы захотим рассеять пепел Терезы по ветру, – молоток входил в комплект…

– Специальная цена до начала октября!

– Стоимость без налогов – тысяча шестьсот франков, включая молоточек.

– Тысяча девятьсот тридцать шесть франков, включая все налоги…

– Или двести девяносто семь евро, восемьдесят пять…

– Из глины или фарфора…

– Выплата в течение трех месяцев, беспроцентный кредит.

– Или вот, взгляните, другая модель, инкрустированная бразильским рубином…

– Разумеется, она стоит немного дороже…

Ошарашенные, все наблюдали за маневрами этой парочки по нашей гостиной, а меня жег убийственный взгляд Жюли, в котором застыл немой крик: «Да сделай ты, ради бога, хоть что-нибудь!» Тем временем Малыш между делом стянул одну из фотографий, и я уже предчувствовал, что он вот-вот выскажет свое мнение относительно того, какой формы должно быть последнее пристанище Терезы, Жереми, разумеется, наложит на это решение свое вето, затем возникнет неизбежная свара, которая перерастет в потасовку прямо перед прахом Терезы.