Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Пеннак Даниэль - Фея Карабина Фея Карабина

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Фея Карабина - Пеннак Даниэль - Страница 6


6
Изменить размер шрифта:

«На заситу? – спрашивала вьетнамка, одна во всем городе… – На заситу?»

– Любви не бывает, – стиснув зубы, прошептала девушка.

И тогда она увидела автомобиль. Это был длинный черный лимузин с матово блестевшим кузовом. Он остановился прямо на середине Нового моста, над Сеной, величественно, словно встал на якорь. Открылась задняя дверца. Девушка увидела, как из автомобиля вышел мужчина. Он вел женщину, которая едва держалась на ногах.

– Пьяная, – поставила диагноз девушка, и смычок, пройдясь по струнам, издал один из тех вихляющих звуков, что умеет воспроизводить лишь скрипка.

Мужчина и женщина достигли парапета. Девушке было видно, как рыжеволосая голова женщины тяжело лежит на плече у спутника.

«А может, она беременна, – подумала девушка, – тошнить может от чего угодно…»

Но нет, женщина не согнулась пополам, чтобы выплеснуть в Сену избыток материнских чувств. Напротив, казалось, эти двое о чем-то мечтают: она положила голову ему на плечо, он прильнул щекой к ее волосам. Меховое манто женщины блестело так же, как кузов автомобиля.

– Нет, это любовь, – сказала себе девушка. (Впервые за вечер с Георгом Фридрихом Генделем обошлись по-доброму.)

– У нее волосы как у мамы.

И в самом деле, какая необычайная рыжая шевелюра, просто как венецианское золото, она притягивала свет фонарей, отчего пара казалась окруженной золотым ореолом.

– Так вот она какая, настоящая любовь…

Возле поребрика лимузин терпеливо пускал в холодный воздух белый беззвучный дымок. Георг Фридрих Гендель зализывал раны.

– Это любовь, – повторила девушка.

И именно в этот момент она услышала рев мотора. Он проник сквозь двойную оконную раму. Долгое металлическое рычанье издал мотор стоящей машины, и ее передняя дверца внезапно распахнулась. Тут девушка увидела, что мужчины у парапета уже нет, а женщина падает с моста. Летит как птица. Она еще, раскинув руки, летела в воздухе, а мужчина уже захлопнул дверцу, и машина, визжа всеми четырьмя колесами, рванула с места. Белое тело женщины мелькнуло в ночи, машина резко взяла влево, ударив задним крылом об ограничительный столбик, и, гремя железом, унеслась по набережной вдаль. Девушка закрыла глаза.

Когда у нее хватило мужества открыть их – прошло лишь несколько секунд, – на мосту было пусто. Но между гладкими стенками набережной двигалась темная масса баржи. И там, в ложбине угольного холма, изломанное, как мертвая птица, плыло нагое тело той самой женщины.

«Однако шубу он все же оставил себе», – подумала девушка.

Потом, во второй уже раз она узнала золотой ореол вокруг такого белого лица.

– Мама, – прошептала она.

Она уронила смычок и скрипку, настежь распахнула окно и закричала в ночь.

6

При минус двенадцати можно себе кое-что отморозить, однако Бельвиль бурлит, как адский котел. Будто все сыщики Парижа в полном составе идут на приступ. Они заходят с площади Вольтера, валом валят от авеню Гамбетта, напирают с площади Нации и от Гут-д'Ор. Все вокруг сиренит, мигает и заливисто свистит. Ночь полна сполохов. Бельвиль трепещет. Но псу Джулиусу на это наплевать. В благоприятной для собачьих пиршеств полутьме пес Джулиус лижет замерзшую лужу, по форме напоминающую Африку. Его болтающийся язык нашел там какое-то лакомство. Город – любимая собачья еда.

В этой ночи взведенных курков Бельвиль словно расплачивается с Законом за всю свою историю. Полицейские дубинки вламываются в тупики. Патрули перекачивают арестованных в фургоны. Это облава на торговцев наркотой, охота на араба, великий праздник полицейских усов.

А в остальном квартал живет по-прежнему, то есть не стоит на месте. Все подчищается, приглаживается, дорожает. Уцелевшие дома старого Бельвиля похожи на гнилой зуб в голливудской вставной челюсти. Бельвиль выбивается в люди.

***

Случилось так, что я, Бенжамен Малоссен, познакомился с великим автором этого преобразования Бельвиля. Он архитектор. Фамилия его Понтар-Дельмэр. Он свил себе гнездо в самом начале улицы Деламар, в утопающем в зелени стеклянно-деревянном доме. Такой райский уголок подошел бы и самому Творцу, и это закономерно. Потому что Понтар-Дельмэр архизнаменит. Мы обязаны ему, в частности, реконструкцией Бреста (архитектурно говоря, это наш французский Восточный Берлин). Скоро он выпускает у нас (в издательстве «Тальон») толстенный том о своих парижских проектах: этакая книгомания величия. Мелованная бумага. Цветные фотографии. Раскладывающиеся карты на вклейках и все такое прочее. Операция «Престиж». С красивыми архитекторскими фразами из тех, что взмывают вверх лирическими абстракциями, а потом падают бетонной плитой. Поскольку Королева Забо отправила меня за его рукописью, я сподобился Понтар-Дельмэра, могильщика Бельвиля.

– Ну почему опять я, Ваше Величество?

– Потому что в публикации его книги что-то заело. А ругать будут вас, Малоссен. Так что уж лучше Понтару сразу познакомиться с вашей очаровательной козлиной мордой.

Понтар-Дельмэр толст и в виде исключения не двигается «с ловкостью, удивительной для своей комплекции». Это толстяк, который двигается, как толстяк, то есть с трудом. Впрочем, двигается он мало. Дав мне свою рукопись, он не встал, не проводил меня до двери. Только сказал:

– Вам будет лучше, если проблем не возникнет.

И не спускал с меня глаз, пока его шестерка в коричневом жилете не закрыл за мной дверь кабинета.

***

– Пошли, Джулиус?

Люди думают, что днем и вечером выводят своих собак. Грубая ошибка: это собаки дважды в день приглашают нас к медитации.

Джулиус отрывается от своей покрытой инеем Африки, и мы отправляемся дальше, в сторону «Кутубии», ресторана моего дружка Хадуша и его отца Амара. И пусть Бельвиль корчится, хватаясь за живот, ничто не изменит траектории, выбранной мыслителем и его собачкой. Вот сейчас мыслитель обращается к любимой женщине: «Джулия, моя Коррансон, где ты? Ты мне нужна, черт побери, знала б как!» Прошел ровно год, с тех пор как Джулия (которую в то время я называл мадемуазель Коррансон) тайком вошла в мою жизнь. Стремительная, как комета, она спросила меня, согласен ли я быть ее авианосцем. «Заходи на посадку, красавица, и взлетай себе сколько хочешь, отныне я плаваю в твоих территориальных водах». Что-то в этом роде я ей ответил (ух, как это было красиво…). С тех пор живу ожиданьем. Гениальные журналистки трахаются в перерывах между статьями, вот в чем беда. Добро б еще она писала в ежедневной газете, так нет, моя Коррансон публикуется в ежемесячном издании. И вдобавок печатается только раз в три месяца. Да, любовь раз в квартал – вот мой удел. «Зачем ты возишься с этими старыми наркоманами, Джулия? Потому что старикашка со шприцем – это кадр года?» Мне должно быть стыдно, что я спрашиваю такие вещи, но на стыд времени не хватает. Из ночи высовывается рука, хватает меня за шиворот и отрывает от земли. Я взлетаю и приземляюсь.

– Привет, Бен.

В коридоре темно, но я различаю улыбку, она вся белая, кроме черной дырки между передними зубами. Если бы кто-нибудь додумался и зажег лампочку, то волосы оказались бы рыжими и вьющимися, а взгляд – как у стервятника. Симон Кабил. Его мятное дыхание мне тоже знакомо.

– Привет, Симон, с каких это пор ты выслеживаешь меня, как ищейка?

– С тех пор, как они не дают нам выйти на улицу.

И этот, второй голос тоже мне знаком. Голос приближается, и ночь смыкается за спиной Длинного Мосси, гигантской тени араба.

– Ребята, что происходит? Опять зарезали старушку?

– Нет, на этот раз старушка сама шлепнула мента.

Корица и зеленая мята. От улицы Рокет до Шомонских холмов Мосси и Симон-Араб представляют собой самую результативную двойку по части подпольных лотерей. Они адъютанты моего друга Хадуша, сына Амара, и соученика по лицею имени Вольтера (насколько мне известно, это единственный бакалавр, выбравший специализацию «наперсток»).