Королева Марго (др. перевод) - Дюма Александр - Страница 48

Оба молодых человека расхохотались при виде его комичного лица.

– А-а, вы смеетесь! – сказал Ла Юрьер, немного успокоившись. – Значит, вы пришли не с дурными намерениями?

– А вы, месье Ла Юрьер, вылечились от воинственных наклонностей?

– Ей-богу, да. И я теперь…

– Что же теперь?

– Теперь я дал обет не знаться ни с каким огнем, кроме кухонного.

– Браво! Вот это благоразумно! – ответил Коконнас. – А теперь вот что, – добавил он, – у вас в конюшне остались две наши лошади, а в комнатах два наших чемодана.

– Ах, черт! – сказал хозяин, почесывая за ухом.

– Так как же?

– Вы говорите – две лошади?

– Да, у вас в конюшне.

– И два чемодана?

– Да, в наших комнатах.

– Видите ли, в чем дело… Вы ведь думали, что я убит, не так ли?

– Конечно.

– Согласитесь, что коль вы ошиблись, так и я мог ошибиться.

– То есть подумать, что и мы убиты? Это вы, конечно, могли предполагать.

– Ага! Вот, вот! А так как вы умирали, не сделав завещания… – продолжал мэтр Ла Юрьер.

– Что же дальше?

– Я подумал… Я был не прав, теперь я это вижу…

– Так что же вы подумали?

– Я подумал, что могу быть вашим наследником.

– Ха-ха-ха! – рассмеялись молодые люди, глядя на смешное выражение его лица.

– Но при всем том я очень доволен, что вижу вас в живых!

– Короче говоря, вы продали наших лошадей? – сказал Коконнас.

– Увы! – ответил Ла Юрьер.

– А наши чемоданы? – спросил Ла Моль.

– О-о! Чемоданы – нет! – воскликнул Ла Юрьер. – Только то, что было в них.

– Скажи, Ла Моль, – спросил Коконнас, – ну не наглый ли прохвост? Не выпотрошить ли нам его?

Угроза, видимо, сильно подействовала на мэтра Ла Юрьер, если он решился сказать:

– А мне думается, это можно уладить.

– Слушай, – сказал Ла Моль, – ни у кого нет с тобой таких счетов, как у меня.

– Разумеется, граф! Я помню, что в умопомрачении я имел дерзость пригрозить вам.

– Да – пулей, пролетевшей только на два пальца выше моей головы.

– Вы так думаете?

– Уверен.

– Раз вы уверены, месье де Ла Моль, – сказал Ла Юрьер, с невинным видом поднимая кастрюльку, – я ваш покорный слуга и не стану вам возражать.

– Я, со своей стороны, не требую от тебя ничего, – сказал Ла Моль.

– Неужели, граф?

– Кроме одного…

– Ай-ай-ай! – произнес Ла Юрьер.

– Кроме обеда для меня и моих друзей, когда я буду бывать в твоем квартале.

– Ну конечно! – радостно воскликнул Ла Юрьер. – Всегда к вашим услугам, граф, всегда к услугам!

– Значит, договорились?

– От всей души… А вы, месье Коконнас, – продолжал хозяин, – подписываетесь под договором?

– Да, но так же, как мой друг, – с маленьким условием…

– С каким?

– С тем, что вы передадите месье де Ла Молю пятьдесят экю, которые я ему должен и отдал вам на сохранение.

– Мне, месье?! Когда же это?

– За четверть часа до того, как вы продали мою лошадь и мой чемодан.

Ла Юрьер подмигнул ему и сказал:

– А-а! Понимаю!

После чего он подошел к шкафу, вынул оттуда пятьдесят экю, монету за монетой, и вручил их Ла Молю.

– Отлично! – сказал Ла Моль. – Отлично! Подайте нам яичницу. А пятьдесят экю пойдут Грегуару.

– Ого! – воскликнул Ла Юрьер. – Ей-богу, господа дворяне, у вас широкая душа, и я ваш на жизнь и на смерть!

– В таком случае, – сказал Коконнас, – сделайте сами нам яичницу, не жалея ни сала, ни масла. – Затем, посмотрев на настенные часы, добавил: – Ты прав, Ла Моль, нам еще ждать три часа, так лучше их провести здесь, чем неизвестно где. Тем более что отсюда, если не ошибаюсь, рукой подать до моста Святого Михаила.

И молодые люди пошли к столу в ту самую дальнюю комнату, где они сидели в знаменитый вечер 24 августа 1572 года и где Коконнас предложил Ла Молю играть в карты на любовницу, которая выпадет на долю первому из них.

Надо сказать, к чести обоих молодых людей, что в этот вечер ни тому, ни другому не приходило в голову сделать такого рода предложение.

Часть третья

I. Жилище мэтра Рене, парфюмера королевы-матери

В те времена, о которых мы повествуем нашему читателю, в Париже для перехода через реку из одной части города в другую было только пять деревянных и каменных мостов; все пять мостов вели к центральной части города. Это были – мост в Мельниках, Рыночный, мост собора Богоматери, Малый мост и мост Святого Михаила.

В других местах, где требовался переезд, ходили паромы, плохо ли, хорошо ли заменявшие собой мосты.

На мостах стояли дома, как до сих пор еще стоят на Ponte Vecchio (Старый мост) во Флоренции.

Из всех пяти мостов, имевших каждый свою историю, пока займемся только одним – мостом Святого Михаила.

Мост Святого Михаила был выстроен из камня в 1373 году; несмотря на его видимую прочность, разлив Сены 31 января 1408 года его разрушил, но не весь, и в 1416 году он был переделан в деревянный; в ночь на 16 декабря 1547 года его опять снесло; около 1550 года, то есть за двадцать два года до событий нашего повествования, мост вновь перестроили из дерева, и хотя теперь он требовал поправки, его считали еще крепким.

Среди домов, стоявших по краям вдоль моста, против островка, на котором в свое время сожгли тамплиеров, а теперь покоятся устои Нового моста, обращал на себя внимание дом, обшитый досками, с широкой крышей, нависавшей над ним, как будто веко над огромным глазом. Единственное окошко второго этажа над крепко запертыми окном и дверью в нижнем этаже светилось красноватым светом, привлекавшим взоры прохожих к низкому, широкому фасаду с пышной золоченой лепкой, выкрашенному в синий цвет. Верхний этаж был отделен от нижнего своеобразным фризом с изображением целой вереницы чертей в самых забавных положениях, а между фризом и окном в нижнем этаже протянулась вывеска в виде широкой, тоже синей ленты с такою надписью:

Дверь этой лавочки, как мы сказали, была плотно закрыта и заперта засовами; но лучше, чем засовы, предохраняла лавку от ночных налетов слава ее хозяина, настолько страшная, что все проходившие по мосту Святого Михаила описывали в этом месте дугу к противоположной стороне моста, точно боясь, как бы запах всяких благовоний не дошел до них сквозь стену.

Больше того – соседи справа и слева от дома парфюмера, несомненно, опасаясь дурной огласки от такого соседства, один за другим поудирали из своих квартир, как только мэтр Рене поселился на мосту Святого Михаила, и, таким образом, оба дома, примыкавшие к дому Рене, уже давно были покинуты жильцами и заколочены. Однако, несмотря на заброшенность и запустение этих домов, ночные прохожие видели в них пробивавшиеся сквозь запертые ставни лучи света и уверяли, будто слышали там звуки, похожие на стоны, а это доказывало, что какие-то живые существа бывали в этих двух домах; но оставалось неизвестным – принадлежали ли эти существа к земному или другому миру.

Поэтому жильцы двух других домов, примыкавших к первым двум домам, подумывали иногда, не лучше ли и им последовать примеру своих соседей.

Несомненно, что только благодаря этой страшной славе мэтр Рене приобрел общепризнанное и исключительное право не гасить огня после определенного часа, освященного обычаем. Ни ночные дозоры, ни ночная стража не осмеливались беспокоить человека, приближенного к ее величеству как парфюмер и соотечественник.

Предполагая, что наш читатель, вооруженный философией XVIII века, не верит ни в колдовство, ни в колдунов, мы приглашаем его последовать за нами в жилище парфюмера, которое в эту эпоху суеверий наводило на всю округу такой ужас.

Сама лавка парфюмера в нижнем этаже пустела и погружалась в темноту с восьми часов вечера, когда она закрывалась, с тем чтобы открыться только на следующий день – иногда еще задолго до рассвета; тут ежедневно шла продажа мазей, духов и всяческой косметики, составлявших предмет торговли изворотливого химика. Два ученика помогали ему при розничной продаже; они не оставались в лавке на ночь, а ночевали на улице Каландр. Вечером они уходили перед самым закрытием лавки, а утром разгуливали перед ней, пока им не отворят дверь.