Драконьи грезы радужного цвета (СИ) - Патрикова Татьяна "Небо В Глазах Ангела" - Страница 55

— А если они его…

— Что? Убьют? Не думаю. Обычная деревенская драка из-за девчонок. Ничего с ним не сделают, разве что ребра пересчитают.

— А если покалечат? — взволнованно вопросила Маришка с другой стороны стола.

— Ничего. Вылечим.

— Ты-то, что ли, лечить будешь? — все еще злой и насупившийся, шут явно желал уколоть.

Не получилось. Вместо лекаря ответил Михей:

— А ты думаешь, милок, почему его Драконьим лекарем кличут?

— Потому что драконов лечит…

— Это он сейчас их лечит, а когда-то людей лечил. И был Драконьим лекарем, потому что лекарь от драконов. Понятно тебе?

— Ты мне об этом не говорил! — возмутился шут, повернувшись к Ставрасу.

Тот пожал плечами:

— Ты не спрашивал.

На этом разговор посчитали законченным и принялись за еду. Вот только Шельм все время отрывался от тарелки и застывал, словно прислушиваясь. Дед Михей в такие моменты прятал улыбку за усами, а Ставрас весело с ним переглядывался. Маришка же, все это прекрасно видела и лишь шипела в сторону деда: "Конспираторы! Заговорщики!", и прочие нелестные слова. А потом Ландышфуки неожиданно откинулся на стену, возле которой стояла их со Ставрасом лавка, и довольно улыбнулся.

— Ну, как он там? — спросил Маришка.

— Отлично! — весело объявил шут. — Противник повержен, наш герой возвращается с победой!

Ставрас с Михеем снова переглянулись и вернулись к еде. Веровек и правда, вернулся побитым, но довольным. И даже наливающийся под глазом синяк его не смущал. Ввалившись в горницу, он сразу же плюхнулся на лавку рядом с Шельмом и начал быстро накладывать себе на тарелку разную снедь.

— С боевым крещением тебя, братец! — похлопав его по плечу, радостно возвестил Шельм.

— Угу… фпасифо… — прошамкал тот, польщено.

И больше от еды не отвлекался, пока не насытился. К тому времени все остальные уже поели и просто сидели за столом. Ставрас беседовал с Михеем о возможных последствиях заговора масочников, который, похоже, все же имел место быть. Шельм с Маришкой к ним прислушивались, но в разговор вступать не спешили.

— Ну что, поучишь меня сегодня? — неожиданно нарушил неспешность беседы вопрос королевича, адресованный шуту.

— Ты о чем? — не понял Шельм.

— О магии, конечно. Ты же обещал.

— А, это! — кивнул Шельм. — Ну, давай, поучу.

— Что, прямо здесь? — неожиданно подала голос Мариша.

— А почему нет? — пожал плечами шут, но на Михея, как на хозяина дома, все же глянул.

Тот одобрительно кивнул. Тогда Шельм пихнул в бок Веровека, чтобы он его пропустил, вышел из-за стола и пересел на лавку у противоположной стены комнаты.

— Идите сюда.

Веровек сразу же подошел, а вот Маришка, похоже, не поняла, что он и ее тоже позвал.

— Так ты же, вроде, совершеннолетняя? — вопросил шут, глядя на нее.

— Ну… да, — замялась девушка.

— Значит, можешь уже магии учиться. Так что, иди сюда.

— Но ты же масочник, а дядя… — кротко взглянув на Михея, пролепетала она.

— А почему нет? — откликнулся тот. — Я, как понял, ничему запредельному он этого молодца не учит, так чего же и тебе бы не поучиться, дочка? Может, и правда, смекнешь чего.

Маришка радостно улыбнулась и тоже подошла. Шельм сложил ладони перед собой лодочкой, взглянул сначала на Века, потом на Маришку и снова посмотрел на свои руки. В лодочке из ладоней неожиданно затанцевал лепесток пламени, как на кончике фитиля свечи. И Веровек, и Маришка склонились ниже, чтобы лучше видеть. А потом девушка и вовсе села на колени перед Шельмом. Век покосился на нее и тоже опустился прямо на пол. А шут заговорил:

— Все мы несем в себе тепло. Не знаю, как это называют магистры магии и прочие с ними, я просто это знаю. И вы знаете. Все мы теплые. Люди ли, драконы, хотя ума не приложу, почему они тоже, ну и масочники, до кучи.

На замечание про драконов Ставрас насмешливо хмыкнул, а Михей негромко выговорил ему:

— Мог бы объяснить мальчишке, почему.

Но Шельм, как и Маришка с Веровеком, завороженные звучанием его голоса, не обратили на них никакого внимания.

— И это тепло, можно переродить с пламя, — продолжал шут. — Ведь это так просто, правда? Огонь — это тепло, мы знаем об этом с детства.

— А еще ожоги, — пробурчал Веровек.

Шельм, не поднимая глаз, кивнул.

— Да, и ожоги, и боль и пожары. Мы все это знаем, но в первую очередь, тепло. Все люди изначально позитивны, и в первую очередь мы вспоминаем о хорошем, потом о плохом. Поэтому мое пламя меня не обжигает. Я думаю о нем, как о том, что дарует тепло и завораживает своим танцем. Как о том, что символизирует свет, влекущий заплутавшего путника к выходу из темного, непроходимого леса, из темноты ночи. Такова природная магия, как ты к ней относишься, как представляешь её, такой она и рождается. Попробуйте.

Они попробовали. И, конечно, у них ничего не получилось. Но Шельм призвал не сдаваться с такой мягкой, поощрительной улыбкой, что оба, и драконоборка и королевич, засопели над своими лодочками из ладоней еще усерднее.

— Не так, — увещевал Шельм. — Мягче, добрее. Оно пламя, не слуга вам. Оно проводник, друг, спутник. Веровек, вот представь, что оно, это Ставрас, к примеру. Колючий, вредный, кусачий, но все же добрый и терпеливый, местами. Он тебя учит, оберегает, как может. Ну и ругает порой, как же без этого, но все же он — это он, и он дорог тебе не как слуга или Драконий Лекарь, или Радужный Дракон… — и, словно повинуясь его словам, на ладонях сосредоточенного Веровека затанцевало пламя. Он сам этого сразу даже не понял, а когда, наконец, осознал, вскрикнул, развел ладони, и пламя исчезло без следа.

— Шельм!

— Что — Шельм? Теперь сам давай, а то Ставрас и так на меня вон, как косится.

Веровек обернулся через плечо на лекаря, увидел какое-то странное выражение в желтых глазах и, быстро отвернувшись, зашептал Шельму:

— А не надо было про кусачесть!

— А я что, виноват, если это так?

— Он меня не кусал!

— Зато меня кусал и не единожды.

— Когда это?

— Много будешь знать, скоро состаришься. Рожай давай!

— Кого?

— Пламя, дубина!

— Ой! — вклинился в их перешептывания возглас Маришки.

Оба парня посмотрели на нее и увидели, как в ладонях у девушки танцует не лепесток, а бушует открытый огонь, грозясь вот-вот перелиться через край на деревянный пол. Веровек попытался протянуть к ней руку, в неосознанном желании предотвратить пожар, но Шельм ударил его по запястью и быстро-быстро заговорил:

— Мариш, представь, что в душе не огонь, а свеча. Маленькая, крохотная, как на тумбочке у кровати ребенка, который не может засыпать без света, боится темноты. — И с нажимом повторил: — Представь.

Девушка отрывисто кивнула, зажмурилась, и пламя в её руках начало затухать, уменьшаться, пока не превратилось в лепесток.

— Вот и молодец, — Шельм провел пальцами по ее щеке, а потом тихо прошептал: — А теперь затуши свечу. Сожми пальцами фитилек.

Пламя исчезло. Маришка перевела дух и расслабленно откинулась назад, опираясь за спиной руками. Глаза у нее были растерянными и уставшими.

— Знаешь, по-моему, тебе на сегодня хватит, — произнес шут убежденно.

— Нет-нет, — запротестовала она. — Я еще посижу. Можно?

— Я не…

— Пусть сидит, тебе что, жалко? — бросил из-за стола Михей. Смотрел он при этом на него со странным выражением в глазах, то ли с благодарностью, то ли с недоверием. Шут кивнул и снова повернулся к Веровеку.

— Ну что, еще раз попробуешь?

— Угу, — буркнул тот и снова сложил ладони лодочкой. И все повторилось.

На этот раз лепесток пламени на них родился куда быстрее. Шельм одобрительно кивнул в ответ на взгляд королевича и повторил его действия. Вот только в этот раз на этом не остановился. Лепесток огня в его ладонях замер на секунду, прекратив танец, а потом начал разрастаться, удлиняться и течь прямо по воздуху, изгибаясь и выписывая огненную розу. Веровек засмотрелся и забыл о своем лепестке.