Дочь последнего дуэлянта - Бенцони Жюльетта - Страница 62

Он ожидал увидеть несчастную, сломленную горем женщину, с которой легко будет договориться. Но его ввели в зал Совета, где его приняла вдовствующая принцесса, вернувшая свой величественный вид, – с безупречной прической, в красивом платье – и обрушила на его голову весь свой гнев, который так долго копился.

– Монтрон, как вы знаете, принадлежит лично мне, господин Лэне, и только я могу распоряжаться им. Я больше не потерплю, чтобы мой город использовали, превращая его в театр военных действий. И порукой этому будет разрушение крепостных стен и передача Его Королевскому Величеству, когда ему будет угодно послать туда свои войска! Что до бедной глупышки, которая вообразила себя главным действующим лицом, то передайте ей, что ее поведение меня не удивляет. Чего еще и ждать от дочери безумицы! Поэтому я желаю, чтобы мой внук был передан в более ответственные руки. И еще скажите, что пользоваться и распоряжаться моим имуществом она будет после моей смерти, так что ей придется еще подождать. Пусть это запомнит! Только парижский Парламент, который выдал разрешение на арест моего сына, может мне вернуть его!

Справа и слева от принцессы сидели аббат Рокетт и аббат де Камбьяк, которые, согласно кивая головами, одобряли каждое ее слово. Напрасно Лэне ее уговаривал, пытался переубедить, даже молил – ничего не подействовало. Он был вынужден проглотить свой гнев, вспыхнувший при взгляде на едва заметную улыбку госпожи де Шатильон, которая стояла позади кресла Шарлотты и обмахивала ее веером. Несмотря на толстенные стены, в зале было жарко. Лэне не составило труда догадаться, из какого источника принцесса почерпнула новые силы.

Лэне и представить себе не мог, что уедет побежденным из дома Конде, где до сих пор его требования безоговорочно исполнялись. Он попросил о встрече герцогиню де Шатильон. Она согласилась увидеться с ним, прогуливаясь по грабовой аллее парка. Лэне сразу дал понять, что понимает, какую игру она ведет, и стал упрекать за то, что она дает принцессе советы, направленные против интересов узников.

Изабель остановилась, чтобы раскрыть над головой белый атласный зонтик.

– Вы полагаете, что советы, которые вы даете глупышке, ставшей женой моего кузена, лучше? – спросила она с усмешкой. – Вы навязали ей роль лихой наездницы из бродячего балагана в Бордо, и каков результат? Мне кажется, ваше гениальное чутье изменило вам! И вы превзошли самого себя, приехав сюда давать советы госпоже принцессе!

– Вдовствующей принцессе, не забывайте!

– Если этим уточнением вы хотите сказать, что ей пора выйти из игры, то советую вам вооружиться очками. Ей всего-навсего пятьдесят семь лет, и у нее ясная и трезвая голова. Вам не удастся убедить ее нарушить данную клятву под предлогом, что она дана Мазарини. Она ненавидит его, как ненавидим мы все, но не он король Франции, и во имя Людовика XIV…

– Ребенка…

– Который достигнет совершеннолетия в будущем году. Я советую вам приглядеться к этому мальчику более внимательно, если вы удостоитесь чести быть в его присутствии! Я буду крайне удивлена, если он окажется королем, которым будет легко управлять! Но каким бы он ни был, вы никогда не уговорите нашу принцессу нарушить данное ею слово. Тем более что это не послужит на пользу сыновьям, которых она нежно любит. Станьте вновь тем, кем были всегда, господин Лэне! Добрым и верным другом и советчиком дома Конде, и мы все будем вам рукоплескать. Я – в первую очередь!

Лэне стал уверять Изабель в том, что хочет помочь прежде всего тем, кто больше всех нуждается в его помощи: маленькому герцогу Энгиенскому, которому всего семь лет и его такой юной и хрупкой матери. Но пообещал следовать распоряжениям, которые получил в Шатильоне, и без промедления покинул замок. Но, прибыв в Монтрон, поостерегся передавать приказ о капитуляции. Крепость не была лишена стен, и в ней сохранили оружие[27].

Успокоившись тем, что вопрос с Монтроном решен, Шарлотта и Изабель вновь занялись главным делом: освобождением де Конде и де Конти из заточения. И тут они получили предложение от наместника провинции Бурбонэ, виконта де Сен-Жерана. Оно было изложено в письме графа де Шаваньяка, близкого друга семьи Валансэ, человека, заслуживающего полного доверия. Де Сен-Жеран выражал уверенность, что с помощью некой, весьма внушительной, суммы он сумеет добиться желанного освобождения узников.

Не имея возможности собрать в Шатильоне обозначенную сумму в двести тысяч экю, Шарлотта решилась заложить свои драгоценности. Встреча с Шаваньяком для передачи денег была назначена в Анжервиль-ла-Ривьер. Принцесса приехала на встречу в сопровождении Изабель и надежной охраны, передала графу деньги и письмо сыновьям и, окрыленная новой надеждой, вернулась в Шатильон.

Но и эта надежда оказалась недолговечной. Спустя две недели посредник вернул принцессе деньги. Он узнал, что шпионы Мазарини следили за ним, что получен приказ о его аресте, и тогда он спешно покинул Париж, чтобы вернуть доверенную ему сумму.

Принцесса не вынесла нового удара, слегка встревожив не на шутку Изабель и госпожу де Бриенн. Да и как им было не беспокоиться, если, судя по всему, местный врач мало что смыслил в ее болезни?

– Нам нужен Бурдело! – вынесла вердикт Изабель. – В Монтроне ему некого лечить, а здесь он необходим, как воздух! Я отправлю Бастия с письмом… принцессе. Будет более чем уместно, если она приедет навестить свекровь, привезет ей внука, а заодно и врача.

Но Бастий вернулся ни с чем, вернее, привез коротенькое письмо от Клер-Клеманс, в котором она извещала, что тоже болеет, и боится своей болезнью усугубить болезнь свекрови. Что касается Бурдело, то сейчас он в Бургундии, навещает свою семью.

Неожиданно в Шатильон приехал де Немур. Не получая от Изабель никаких известий, он было взялся за неотложные дела в своем поместье, но все же прискакал в Шатильон, где нашел Изабель и госпожу де Бриенн в страшном беспокойстве. Понимая прекрасно, что от обитателей Монтрона помощи им ждать нечего, они написали письмо королеве, прося отправить в Шатильон для консультации королевского врача, господина Вотье, с тем чтобы он сам удостоверился в тяжелом состоянии принцессы.

– Ответа мы не получили, но до нас дошел слух, что кардинал подвергает сомнению чистоту моих намерений. А ведь я взывала лишь к милосердию Ее Величества, надеясь, что она позволит мне привезти нашу принцессу ко двору или хотя бы в Шантийи, где лесной воздух может оказаться для нее целительным. А если не воздух, то сознание, что она у себя дома! Черт бы их всех побрал! – внезапно возвысила голос охваченная гневом Изабель. – Если я прошу прислать господина Вотье, то для чего, спрашивается? Для того, чтобы он собственными глазами убедился, как серьезно она больна! А у вас что за глупый смех? Вы что, тоже мне не верите?

– Простите! Как я могу вам не верить? Но я впервые слышу, как вы ругаетесь.

– И вы находите это смешным?

– Не очень, – ответил он, вновь становясь серьезным. – Вы должны быть очень встревожены, чтобы позволить себе…

– Признаем, господин герцог, что у нас есть все основания быть встревоженными, – вмешалась в разговор госпожа де Бриенн. – Мало того, что мы волнуемся о судьбе принцев, мы встречаем со стороны остальных членов семейства полное равнодушие, и на наши приглашения приехать навестить нас нам неизменно отвечают отказом. А принцессе бы очень хотелось повидать внука. Но из Монтрона Лэне нам пишет – потому как госпожа принцесса не соизволит взять в руки перо! – что погода недостаточно хороша для того, чтобы отправляться в путь с ребенком. Стоит конец ноября, я не спорю, но вряд ли в Шатильоне холоднее, чем в Монтроне.

– А что госпожа де Лонгвиль?

Изабель презрительно передернула плечами.

– Похоже, она воюет на востоке, окруженная целым штатом высокородных идальго, ослепленных ее белым плюмажем и искусной ездой на лошади! Уж я не говорю о маршале де Тюренне и де Ларошфуко, готовых убить друг друга ради нее. До матери ли ей?…