Опасное лето ( илл.) - Янссон Туве Марика - Страница 7

— Это чтобы успокоиться, — прошептала она про себя. — Мне надо успокоиться, иначе я умру от счастья. Платьев так много…

Перед обедом Миса грустила в углу залы.

— Привет! — сказала фрекен Снорк и уселась рядом.

Миса искоса посмотрела на нее, но ничего не ответила.

— Я ходила по дому и искала себе платье, — рассказывала фрекен Снорк. — Нашла несколько сотен платьев и ужасно обрадовалась.

Миса издала звук, который мог означать что угодно.

— Может, и тысячу, — продолжала фрекен Снорк. — Я все смотрела и примеряла, — и мне становилось все грустнее и грустнее.

— Неужели! — воскликнула Миса.

— Ну разве все это не удивительно! — сказала фрекен Снорк. — Понимаешь, их было слишком много. Мне никогда не успеть переменить их и не решить, какое из них самое красивое. Я чуть не испугалась. Если бы там висело всего два платья, я бы выбрала самое лучшее.

— Это было бы куда легче, — согласилась Миса.

— Поэтому я взяла и сбежала из гардеробной, — закончила фрекен Снорк.

Потом они помолчали, наблюдая, как Муми-папа накрывает на стол.

— Подумать только, — сказала фрекен Снорк, — подумать только! Какая тут раньше жила семья! Тысяча платьев! Пол, который вращается, висячие картины, гардероб, битком набитый вещами. Мебель из бумаги и искусственный дождь. Как, по-твоему, выглядели прежние хозяева?

Миса вспомнила чудесные локоны и вздохнула.

А за спиной Мисы и фрекен Снорк, среди пыльного хлама, за бумажной пальмой поблескивали внимательные маленькие глазки. Глазки презрительно разглядывали Мису и фрекен Снорк, а потом, скользнув по гостиному гарнитуру, остановились на маме, которая раскладывала по тарелкам кашу. Глазки стали совсем крошечными, а мордочка насмешливо сморщилась.

— Обед подан! — крикнула Муми-мама.

Взяв тарелку с кашей, она поставила ее на пол под пальму. Все бросились к столу.

— Мама! — сказал Муми-тролль и потянулся за сахаром. — Мама, ты не находишь…

Тут он осекся и выпустил из лап сахарницу, которая со звоном упала на пол.

— Глядите! — прошептал он. — Глядите!

Все обернулись и посмотрели.

Какая-то тень отделилась от стены в темном углу. Что-то серое и сморщенное шмыгнуло по полу гостиной, заморгало от солнечного света и затрясло седыми усами, враждебно оглядывая семью муми-троллей и всех остальных гостей.

— Я — Эмма, — высокопарно представилась старая театральная крыса. — Я хочу только сказать, что терпеть не могу кашу. Уже третий день вы едите кашу.

— Завтра утром будет молочный суп, — робко пообещала мама.

— Я ненавижу молочный суп, — отрезала Эмма.

— Может быть, вы, Эмма, посидите с нами? — предложил папа. — Мы думали, что дом необитаем, и поэтому…

— Дом, — прервала его Эмма и фыркнула. — Дом! Это не дом!

Она подобралась поближе, но за стол не села.

— Может, она сердится на меня? — прошептала Миса.

— А что ты сделала? — спросила Мюмла.

— Ничего, — пробормотала Миса, опустив глаза в тарелку. — Просто, так мне кажется.

Мне всегда кажется, что кто-то на меня сердится. Будь я самой прекрасной мисой на свете, тогда все было бы иначе…

— Ну, раз ты не самая прекрасная миса на свете, не о чем и говорить, — съязвила Мюмла, продолжая уплетать кашу.

— Эмма, а ваша семья спаслась? — сочувственно спросила Муми-мама.

Эмма не ответила, она смотрела на сыр… Потом схватила ломтик сыра и сунула его в карман. Ее взгляд блуждал по столу и остановился на блинчике.

— Это наш блинчик! — закричала малышка Мю. Она прыгнула на стол и уселась на блинчик.

— Это — некрасиво, — упрекнула ее Мюмла и, столкнув сестру с блинчика, почистила его и спрятала под скатерть.

— Дорогой Хомса, — торопливо сказала Муми-мама. — Сбегай и посмотри, не найдется ли в кладовке чего-нибудь вкусненького для Эммы.

Хомса помчался в кладовку.

— Кладовка! — возмутилась Эмма. — Кладовка! Вы называете суфлерскую будку кладовкой! Вы называете сцену гостиной, кулисы — картинами, занавес — занавеской, а реквизит — дядей! — Она раскраснелась, и мордочка ее сморщилась. — Я рада, — кричала она. — Я очень рада, что маэстро Филифьонк — вечная ему память! — вас не видит! Вы ничего не знаете о театре, даже меньше, чем ничего, у вас нет ни малейшего представления о театре!

— Там осталась лишь старая-престарая салака, — сообщил Хомса. — Если это, конечно, не селедка.

Эмма так и выхватила у него рыбку и с высоко поднятой головой прошаркала в свой угол. Она долго там чем-то гремела и, вытащив наконец большую метлу, принялась усердно мести.

— Что такое театр? — обеспокоенно прошептала Муми-мама.

— Не знаю, — отвечал папа. — Похоже, нам следует этим поинтересоваться.

Вечером запах цветущей рябины заполнил залу. Птички порхали под самым потолком, охотясь за пауками, а малышка Мю повстречала на ковре большого страшного муравья.

Только теперь все заметили, что театр плывет в лесу.

Все пришли в сильное волнение. Забыв свой страх перед Эммой, сгрудились у самой воды, разговаривая и размахивая лапами. Привязав дом к большой рябине, Муми-папа прикрепил канат к своей палке, а палку воткнул в крышу чулана.

— Не смейте разрушать суфлерскую будку! — закричала Эмма. — Это, что, по-вашему, театр или пароходная пристань?

— Вероятно, это и в самом деле театр, раз вы, Эмма, так утверждаете, — смиренно сказал папа. — Но никто из нас не знает, что это такое.

Эмма молча уставилась на него. Покачав головой, она пожала плечами, презрительно фыркнула и снова принялась мести пол.

Муми-тролль стоял, разглядывая высоченное дерево. Рои пчел и ос кружились вокруг белых цветов, а ствол красиво изогнулся, образовав вместе с веткой колыбельку, вполне пригодную для какого-нибудь малютки.

— Я буду спать ночью на этом дереве, — внезапно объявил Муми-тролль.

— Я — тоже, — тотчас сказала фрекен Снорк.

— И я! — закричала малышка Мю.

— Мы будем спать дома, — решительно сказала Мюмла. — На дереве могут водиться муравьи, и если они тебя покусают, ты распухнешь и станешь толще и круглее апельсина.

— Но я хочу стать больше, хочу-стать-больше, хочу-стать-больше! — кричала малышка Мю.

— А теперь будь умницей! — наставляла ее сестра. — Иначе придет Морра и заберет тебя.

Муми-тролль по-прежнему стоял, разглядывая зеленую крону дерева. Здесь все напоминало Муми-долину. Муми-тролль потихоньку насвистывал, думая о веревочной лестнице.

Тотчас прибежала Эмма.

— Перестань свистеть! — закричала она.

— Почему это? — спросил Муми-тролль.

— Свистеть в театре — плохая примета, — тихо прошептала Эмма. — Даже этого вы не знаете.

Что-то бормоча и постукивая метлой, она заковыляла в темноту. Все в растерянности смотрели ей вслед, и на какое-то мгновение им всем стало не по себе. Но вскоре они обо всем забыли.

Вечером мама постелила Муми-троллю и фрекен Снорк на дереве. Потом приготовила для них корзинку с завтраком.

Миса тоже взглянула на дерево:

— Мне бы хоть один разочек поспать на дереве…

— За чем же дело стало? — спросила Муми-мама.

— Меня никто туда не приглашал, — уныло ответила Миса.

— Возьми перину, милочка, и полезай, — посоветовала мама.

— Нет, теперь мне больше не хочется, — сказала Миса и удалилась. Она уселась в углу и заплакала.

«Почему все так получается? — думала она. — Почему все так печально и сложно в моей жизни?»

А Муми-мама долго не могла уснуть. Она лежала, прислушиваясь к всплескам воды под полом, и испытывала смутное беспокойство. Она слышала, как Эмма шаркала взад-вперед по сцене, что-то бормоча себе под нос, а в лесу выл какой-то незнакомый зверь.