Бездна голодных глаз - Олди Генри Лайон - Страница 74

— Варков не было, — хмуро подвел итог Сигурд, — а теперь они есть. И еще как — есть… И мы есть, но если так пойдет дальше, то нас не будет. Кроме тебя, Марцелл, и этих, которые в зале…

— Сами виноваты, — жестко сказал Марцелл. — Просто все вы так часто делали из живого мертвое, что мертвое наконец решило стать живым.

Даймон внезапно вскочил и нервно забегал по пещере. Зу свернулся в клубок, отодвигаясь к стене, а Вайл испуганно заворчала.

— Откуда ты это знаешь? Ты уверен? Факты, Марцелл, факты!…

— Этого не может быть… — хрипло бросил Солли.

— Кто знает? — Сигурд встал и подошел к Марцеллу, понимая, что сейчас он, Уходящий за ответом, может получить то, зачем уходил, и внутренне страшась этого. — Кто знает? Может быть, ты знаешь, Марцелл? И это знание — оно и есть твоя Пустота?…

— Нет, — еле слышно ответил бес. — Это не Пустота. Это Бездна. То, чего не может быть, не должно быть, но что очень хочет — быть.

Книга вторая. Сказание о Видевших рассвет

Тень четвертая

1

Я отложил перо, встал, разминая затекшее тело, и прошелся между стеллажами. Как зверь в клетке. Туда — обратно. Сорок с половиной шагов — туда, сорок шагов — обратно. Почему-то на обратном пути мне всегда не хватало этой нелепой половинки шага. Никогда не ходите обратно. Всегда чего-нибудь не хватит. Всегда, никогда, да… Ерунда.

Конечно, ерунда. Зал не был клеткой, а если и был, то я сам запер сюда самого себя, и ключи от свободы лежали у меня в заднем кармане. Фигурально выражаясь. Потому что ни ключей, ни кармана у меня не было. А что было?

Было. Быть. Будет. Быть или не быть. Почему я вечно скатываюсь на трамплин этого банального глагола?… А он, подлец, уже ждет, чтобы бросить мое, измученное Вечностью сознание, в очередные дебри, чья новизна утомляет и приедается к вечеру…

Книга — моя книга — была практически закончена. Оставалось дописать два крохотных куска в качестве своеобразных эпилогов, потому что сюжетные линии упорно разбегались в разные стороны, то сходясь, то вновь спеша своей дорогой.

Вначале я так и собирался назвать книгу — «Дорога», но в последние дни (дни или годы?) чаша весов стала клониться в пользу иного названия.

«ТЕ, КОТОРЫЕ Я».

Однажды мне доводилось видеть, как мастер-оружейник кует из пучка странно переплетенных стальных проволок знаменитый согдийский клинок, который потом можно носить вокруг талии вместо пояса: свернув в кольцо и вставив острие в отверстие рукояти. Не так ли и с моей недописанной «Дорогой», с теми, которые Я?…

Тем, которые Я, было глубоко наплевать на все мои проблемы. Они в углу уже пятый час резались в карты на щелчки и азартно хлестали замасленными листками по табурету, заменявшему стол. Табурет подпрыгивал, громыхая полуотвалившейся ножкой, и короли с дамами принимались отплясывать некий сумасшедший менуэт, меняясь парами и придерживая сползающие короны.

Тот, который Не Я, проигрывал тому, который Был Я, уже тридцать восьмой щелчок и ужасно нервничал по этому поводу. Рука у того, который Был Я, была тяжелая и беспощадная. Это знали все.

— По центру не бей… — бурчал тот, который Не Я, пока партнер злорадно прицеливался. — Ишь, размахался… мухлевщик… Да что ж ты все в одну точку-то лупишь, скотина! Ладно, сдавай по новой… на отыгрыш…

Те, которые Почти Я и Я, но Не Совсем, стояли за спинами игроков, перемигиваясь и готовясь подсказывать, что было почти так же интересно, как играть самому, но гораздо безопаснее.

Все было в порядке. Как обычно. И все равно что-то было не так. Незнакомый привкус носился в затхлом воздухе, еще недавно казавшемся свежим; писать эпилоги не хотелось, хотя они были продуманы до мелочей, и привычные детали вдруг начинали раздражать, как жесткая складка в уюте домашних шлепанцев.

Я прошел мимо стеллажей, пересекая Зал, и по узкой винтовой лесенке поднялся на второй ярус. Там располагалась маленькая каморка с плитой вместо потолка, а над плитой было небо. Я еще помнил его. Выбеленное солнцем, шершавое небо пустыни, разгневанно выгнувшееся над пыльной зеленью Мелхского оазиса. Многое могло измениться надо мной и моим Залом, но небо обязано было оставаться прежним.

Как и я. Это наш общий крест, мой и неба.

Высокопарность подобного заявления могла рассмешить кого угодно, и я тоже рассмеялся, прикидывая, как давно я не покидал Зала, — если слово «давно» может что-то значить для беса.

Вспомнить не удалось. Я прислушался к себе. Нет. Не это бродило в моей крови сегодняшним хмелем. Совсем не это.

Что?…

Пальцы машинально нащупали рукоять рычага, полуутопленного в нише стены, и всей тяжестью я привычно налег на него. В плите потолка возникло овальное отверстие, и оттуда спустился небольшой поднос из начищенной меди. На нем лежала кучка плодов, плетеная бутыль на ремне и две-три ленты вяленого мяса в красном перце. Еще там были шарики хурута — соленого высушенного творога и совершенно неуместный золотой обруч с крупным дымчатым топазом в розетке посредине. Да, и еще большая пресная лепешка…

Обруч я зашвырнул в угол, где уже валялась изрядная куча подобного хлама, а остальное забрал с собой вниз. И впервые во мне шевельнулся слабый интерес, впервые за последние несколько лет — или столетий, — а откуда, собственно, берется эта еда? И почему на подносе частенько обнаруживаются всякие безделушки вроде обруча?…

Впрочем, интерес так же легко угас, как возник. Жуя слоистые катышки хурута, я спустился в Зал и на двадцать шестом шагу замер в проходе со своим дурацким подносом в руках. У меня были гости. Ну и денек, однако… Не потому ли, что я закончил свою «Дорогу»?

Почти закончил. Почти.

В кресле небрежно развалился Пустотник. Я с трудом припомнил, что зовут его Айрис, и что он не из Меченых Зверем, а из Чистых, да и виделись-то мы с ним раза три-четыре… это когда я прибыл в Мелх во время восстания бесов и потребовал допуска в Зал.

Теперь Айрис был совершенно седым, но кожа его красивого лица с правильными классическими чертами выглядела розовой и упругой, что почему-то наводило на мысли о маске. Лицо статуи, прическа уложена волосок к волоску, а тело подкачало — мелкое какое-то, не от того человека…

Пустотник Айрис задумчиво листал мою рукопись, при этом глядя не в текст, а поверх него, на отдельно лежащий листок черновика. Он молчал, но текст отчетливо звучал в моем мозгу, произносимый глухим насмешливым баритоном с едва заметной хрипотцой.

Айрис, как я уже говорил, принадлежал к Чистым Пустотникам, так что меня не удивил бесплотный сарказм, вторгшийся в мое в сознание. И не такие шутки шутили изредка Чистые, а текст я и так помнил наизусть.

«Пустотники делятся на три основные, ярко выраженные категории. Первая и самая большая из них — это Меченые Зверем. Когда Пустота — то есть Бессознательное — вырывается наружу, поглощая интеллект и самосознание себя как личности, Меченые утрачивают контроль над освободившимся зверем и меняют внешний облик. Срок самостоятельного существования в новом теле относительно невелик, за исключением реликтовых Больших Тварей, у которых он в пять-шесть раз больше, чем у остальных.

У второй категории Пустотников — так называемых Чистых — прорвавшаяся Пустота создает иллюзию полного растворения в окружающем мире, что проявляется в умении воздействовать на мир нетрадиционными способами. В обычном состоянии Чистые Пустотники также сохраняют эти качества, но лишь в частичном, ограниченном объеме.

Третьей категорией являются Отшельники. Пустотник-Отшельник способен, войдя в состояние Пустоты, воспринимать чужие линии бытия как свои собственные, вне зависимости от времени и пространства. Сами Отшельники утверждают, что контролируют цепочку личных перерождений, но пока нет аргументов ни «за», ни «против» подобных утверждений.