Иакова Я возлюбил - Патерсон Кэтрин - Страница 18

Не улыбалась той осенью и я, но писала все так же плохо. Без мистера Райса в школе было скучно. В восьмом классе начальной он с нами не занимался, но нам разрешали каждый день ходить в среднюю, на музыку, потому что хор не мог обойтись без Каролины. Конечно, я была ей обязана, но все равно эти уроки любила. А теперь ждать нечего, все позади.

С другой стороны, как-то спокойней, когда все дни скучные. Помню, я слышала, что некоторые совершают преступления, чтобы попасть в тюрьму. Их я понимала. Иногда и тюрьма покажется раем.

Первый класс средней школы (а так — девятый) располагался в самом плохом ряду, спереди и справа, далеко от окна. Я часами смотрела на недовольную физиономию Вашингтона, изображенную Гилбертом Стюартом. Наблюдения привели меня к выводу, что наш первый президент, кроме завиточков, большого горбатого носа и красных щек, обладал поджатыми, как у старой девы, губами и двойным подбородком. Это бы ничего, если бы не синий пронзительный взгляд, который мог прочитать все, что творится в моем мозгу.

— Стыдно, Сара Луиза, — говорил он всякий раз, когда я на него посмотрю.

Той осенью я изучала руки. Я решила, что именно они — самое выразительное в теле, хуже глаз. Вот, например, если увидеть одни каролинины руки, сразу можно догадаться, что она талантливая. Пальцы у нее такие же длинные и тонкие, как у этой барышни с «ПОНДОМ». Ногти — совершенно овальные и выдаются самую чуточку. Человека с длинными ногтями нельзя принимать всерьез, а если они слишком короткие — у него не все в порядке. У моей сестрицы ногти были точно такой длины, чтобы показать, что у нее есть и талант, и сила воли, он не пропадет зря.

А вот у Крика были широкие руки, короткие пальцы, обкусанные ногти. Кожа — красная, шершавая, он ведь работал, но мускулов — маловато. Как ни печально, признала я, такие руки бывают у хороших, но заурядных людей. Да, он мой лучший друг, но надо же смотреть фактам в лицо, даже неприглядным.

Теперь — я. Ну, о своих руках я говорила. Как-то, решая уравнения, я решила изменить свою злосчастную жизнь, изменив руки. Позаимствовав немного из крабьих сокровищ, я пошла в галантерею-парфюмерию и купила флакон лосьона, маникюрные ножнички, ногтечистки, пилочки, даже лак. Хоть он был и бесцветный, мне казалось, что это уж совсем нагло.

Когда рассветало настолько, что можно было видеть без лампы, я обрабатывала руки. То был обряд, серьезный, как молитва миссионера, и управиться я старалась, пока сестрица спит. Держала я мои инструменты в самом заднем ящике нашего общего бюро.

Однако хитрости не помогли. Как-то я пришла и увидела, что Каролина мажет руки моим лосьоном.

— Откуда ты его взяла?

— Из твоего ящика, — сказала она с невинным видом. — Я думала, ты ничего против не имеешь.

— Прям, не имею! — отвечала я. — С какой это стати ты шаришь по чужим ящикам, таскаешь…

— Ну, Ли-ис! — сказала она, поливая еще лосьону. — Какая ты жадина!

— Ладно! — закричала я. — На! На! Все бери!

Я схватила бутылку и швырнула в стену, над ее головой. По стене пополз лосьон с осколками.

— Лис, — спокойно сказала сестра, посмотрев на меня и на стену, — ты в себе?

Я кинулась из дому, к югу, к болоту, но вспомнила, что его нет. Трясясь, стояла я там, где раньше начиналась тропинка, и мне казалось, что сквозь слезы различаю среди вод кусочек земли, мое былое убежище, отрезанное от острова, заброшенное, одинокое.

Глава 13

Сестра никому не сказала про лосьон, и никто не подозревал, что я рехнулась. Что я знала, то знала, только время от времени вспоминая о своем сокровище. Конечно, я сошла с ума; как ни странно, признав это, я сразу успокоилась. Ничего поделать я не могла, вреда особого от меня не было. В конце концов, бутылкой я запустила в стену, а не в человека. Беспокоить родителей не стоило. Можно жить на острове тихо-мирно, самой по себе, как тетушка Брэкстон. Никто не обращал на нее внимания. Если б не кошки, она б, наверное, жила и умерла, почти совсем забытая. Каролина уверена, что уедет, так что после бабушки, мамы и папы дом останется мне (о смерти родителей я думала с очень уж легким содроганием). Если я захочу, я смогу ловить крабов, как мужчина. Безвредным психам разрешают много такого, в чем обычным людям отказывают. Словом, не буду ни к кому лезть, и меня оставят в покое. Думая о том, что я сумасшедшая и свободная старуха, я, можно сказать, радовалась.

Поскольку обо мне ничего не знали, волновала всех тетушка Брэкстон. Ее скоро выписывали, а это означало, что Капитан опять останется бездомным.

Для папы все было просто. Мы с Капитаном дружили и могли взять его к себе. Но бабушка уперлась.

— Не пущу в дом нехристя, тем паче — в свою постель! Этого ему и надо, в постель ко мне норовит.

— Мама! — искренне пугалась наша мама. Папа нервно поглядывал на дочерей. Каролина сдерживала смех, я — злобу.

— А вы думаете, старая никому не нужна?

— Мама! — сказал ее сын, так серьезно, что она примолкла. — Здесь девочки.

И он указал головой на нас.

— О, она сама хороша! — сказала бабушка. — Она думает, он по ней сохнет, но я-то знаю. Я знаю, кто ему нужен. Да.

Папа повернулся к нам с сестрой и спокойно сказал:

— Идите-ка вы к себе. Она старая. Не судите ее строго.

Мы понимали, что надо уйти, да мне и хотелось. Каролина замешкалась, я схватила ее за руку, потащила к лестнице. Папа с мамой — что поделаешь, слышат, но только не сестра! Она-то знала, что рехнулась я, а не бабушка.

Как только за нами закрылась дверь, Каролина засмеялась.

— Нет, ты подумай! — она замотала головой. — И что у нее в голове?

— Она старая, — сердито сказала я. — Она за себя не отвечает.

— Не такая уж старая, моложе Капитана, а он совсем нормальный, — сестра даже не смотрела, как я реагирую. — Ну, что ж, — беспечно продолжала она, — хоть ясно, что здесь он жить не может. Представить страшно, что она сделает, если мы снова его пригласим, — она села на кровать, скрестив ноги. Я лежала на животе, опершись на локти, и смотрела на подушку, чтобы еще чем себя не выдать. — Не понимаю, почему ему нельзя остаться у тетушки.

— Потому что они не женаты, — сказала я.

Следи я за собой поменьше, голос бы меня выдал. Я прокашлялась и произнесла как можно ровнее:

— Неженатые люди вместе не живут.

Сестра засмеялась.

— Да что они станут делать! Они чересчур старые!

Мне стало жарко при мысли о том, что Капитан что-то такое делает, и я дыхнуть не могла.

— А? — спросила она, явно ожидая замечаний.

— Это неважно, — пролепетала я. — Тут дело в правилах. Люди считают, что неженатым людям неприлично жить в одном доме.

— Ну, пусть поженятся.

— Что? — я резко выпрямилась, перекинув ноги через край кровати.

— Конечно, — размеренно сказала она, словно объясняла задачку. — Какая разница? Пусть поженятся, никто ничего и не подумает.

— А если он не хочет жениться на старой психопатке?

— Дурочка ты! Ничего ему не надо делать. Они просто.

— Что ты заладила «делать», «делать»?! Вечно у тебя глупости в голове!

— Лис, я говорю «не делать». Это будет брак по расчету.

Я читала много и знала, что к чему.

— Нет. Фиктивный.

— Хорошо, — она улыбнулась мне. — Тебе это больше нравится?

— Что ты! Это чушь какая-то. Даже не намекай, а то он подумает, мы тоже спятили.

— Не подумает. Он нас прекрасно знает.

— Если ты ему скажешь, я тебя убью.

Она отодвинулась.

— Ой, Господи! Лис, что с тобой?

— Ничего. Может, он хочет на ком-нибудь жениться. Что тогда будет? Женился на тетушке, а потом влюбился. А уже поздно!

— Что ты только читаешь. Лис? Подумай сама, кто тут есть. Наша бабушка — не в себе, миссис Дигонсон забыть не может своего покойного мужа, а бабушка Крика — в три обхвата. И потом, мы ему не родители. Он взрослый.