Ребята и зверята (илл.) - Перовская Ольга Васильевна - Страница 36

Не успели мы проехать двух километров, как я убедилась, что за нами кто-то скачет.

— Ну-ка, Наташа,— сказала я, останавливая Чубарого и вытягивая ступенечкой босую ногу,— перебирайся-ка ты вперёд.

— Зачем?

— Мы сейчас поедем очень быстро, и ты можешь и меня стянуть и сама упасть. А впереди ты будешь держаться за гриву.

Наташа быстро перелезла.

— Ну, поехали... Чубарый, айда!

Чубарый рванул и понёсся. Никогда он не бежал так хорошо, как в эту ночь.

Поднялся ветер, и деревья, кланяясь, уходили назад.

Задача заключалась в том, чтобы успеть добраться до лога.

Там, у реки, на мельнице — знакомый мельник; если попросить, он, наверно, не откажется проводить нас до дому.

Ветер дул нам в спину, и с его порывами всё ближе раздавался топот погони. Догонявшая нас лошадь шла полным карьером.

Я поняла, что нам не убежать, и решилась на опасную уловку — спрятаться, чтобы погоня проскочила вперёд нас.

Я свернула с дороги, подъехала под ветвистое дерево и остановилась.

Карьер послышался совсем близко. Чубарка насторожился.

Вдруг я вся похолодела: кобыла!.. У них была кобыла! Это значило, что Чубарый непременно заржёт.

— От кого мы спрятались? — спросила меня шёпотом Наташа.

— Молчи, Наташа! Ох, молчи!.. Чубарик, и ты молчи,— как-то невольно прошептала я, поглаживая его горячую шею.

В лунных просветах замелькала быстрая, лёгкая тень. Кобыла бежала, как кошка, беззвучно касаясь земли.

Наташа что-то шепнула Чубарому. Мы обе тряслись, как в ознобе.

Кобыла исчезла за поворотом.

— Проехали, кажется?

— Подожди. Ещё нельзя... Они ещё близко.

В это время Чубарый поднял голову, прислушался и звонко заржал.

Вот было! Мы тихо ахнули...

Один, два, сразу три лошадиных голоса ответили на его ржанье. На дорогу выехали телеги.

Я думала, что они едут к озеру, и прямо подпрыгивала от радости: тогда не надо тревожить мельника — за телегами и мы отлично доедем.

Мы проехали уже и мельницу и лог. Дальше дороги расходились. Телеги неожиданно свернули налево, и мы опять остались одни.

Светила полная луна, и дорога была гладкая и белая, как полотно.

— Ну, Чубарый, лети!

Не успели ещё телеги скрыться из виду, как знакомый стук копыт снова послышался у нас за спиной.

Наташа вцепилась в Чубаркину гриву. Я сжала коленями бока коня и почти что не правила.

По белой от луны дороге, ныряя, мчалась чёрная тень.

— Ну, Чубарый, вся надежда на тебя. И-ии-их!

Чубарый сорвался в карьер. Наше волнение и страх передались ему. Это была бешеная скачка.

Вот и первые огоньки посёлка. Мы влетели в улицу, завернули за угол... и опомнились на траве перед нашей калиткой.

Чубарый остановился так резко, что мы обе перелетели через его голову.

На крыльце затопали чьи-то ноги. Кто-то с фонарём шёл к воротам.

— Я прекрасно слышала: примчался как сумасшедший и остановился у наших ворот,— услышали мы Сонин голос.

Чубарый заржал.

— Ага, видишь? Чубарка. Они! Они!

— Неужели вернулись? — закричала мама с крыльца.

— Это мы. Откройте! — откликнулась я немножко вздрагивающим голосом.— Что же вы не открываете?

Мы с Наташей взяли Чубарого под уздцы и вместе с ним прошли в ворота.

— Миленький ты мой, умница моя! — шептала ему Наташа.

— Наташа, смотри только никому не проболтайся об этом.

Но сохранить приключение в тайне не удалось. Соня и Юля пошли посмотреть Чубарого и вернулись со скандалом:

— Что вы сделали с Чубаркой? Пойдите посмотрите, на кого он похож! Хоть выжми. До сих пор отдышаться не может.

— Свинство какое! Так гонять... Никогда не получите больше лошади!

— Мы не гоняли,— растерянно ответила Наташа и оглянулась на меня,— мы потихоньку ехали.

— «Потихоньку»! Что ты врёшь? По лошади небось сразу видно.

— Правда, Наташа, зачем ты говоришь неправду? Мы же ведь ехали быстро, мчались во весь опор.

— А зачем же ты сказала, чтобы никому не рассказывать?

— Чего не рассказывать? — заинтересовалась мама.

— Да что мы с ней удрали.

Я увидела, что Наташа проговорилась, и рассказала тогда уже всё.

Мы так привыкли всем делиться с Чубаркой, что предлагали ему, не разбирая, всё, что ни попало. Как-то Юля ела котлетку. Чубарка потянулся к ней. Юля отломила половинку и угостила его. Он съел с большим удовольствием и стал искать ещё.

А в другой раз — на прогулке. Мы уже собирались домой и приканчивали оставшийся провиант, чтобы не тащить его обратно. Все были сыты до отвала, а ещё оставался хлеб и бутылка молока. Хлеб отдали собаке, а молоко вылили в клеёнчатую Юлину шляпу и шутя предложили Чубарому.

Он выпил всё до капли и аппетитно закусил краюшкой хлеба.

Понятно, что после этого мы часто удивляли старших своими рассказами о том, что лошади питаются молоком и котлетами.

— Откуда вы это берёте?

— От Чубарки от нашего. Он всё это с удовольствием ест.

Мы забирались на кручи, в самую отчаянную глушь, и всегда у нас была твёрдая уверенность, что Чубарый вывезет. Случалось нам заблудиться. Тогда мы бросали поводья, и он сам находил дорогу.

Мне запомнилось, как мы ездили в Михайловку за картошкой.

Село стояло на горе, и подъём к нему был очень крутой.

Как раз за день перед тем прошёл снег с дождём, потом ударил мороз, и была страшная гололедица.

Перед нами ехало ещё трое саней, но все они замялись перед подъёмом. Лошади наотрез отказывались идти: делали несколько шагов в гору и потом пятили сани назад.

Мы выскочили вперёд.

— А ну-ка, Чубарик!

С торжеством мы увидели, что Чубарка послушно и сильно влёг в хомут.

Начали подниматься.

С первых шагов стало ясно, что мы сделали безобразную глупость.

По горе ещё вчера сбегала вода, а сегодня она застыла ледяной коркой. Подъём был невозможно трудный.

Чубарый беспрестанно скользил.

Дорога шла узкой лентой. Слева — стена, справа — обрыв.

Назад теперь уже не повернуть. Хочешь не хочешь, а приходилось взбираться. Снизу нам что-то кричали, но мы ничего не слышали, не понимали и только со страхом глядели на Чубарку.

Он карабкался, падал... И опять карабкался из последних сил.

Скоро конец. На хребте показались люди.

В это время Чубарый упал на колени.

— Ну, ну, ну, Чубаренький! — взмолилась Соня, сжимая руками передок саней.

Чубарый, тяжело дыша, пополз на коленях.

А сверху уже бежали крестьяне. Один подхватил его под уздцы, другой подпрягся к оглобле, третий толкал сани сзади.

— Эээй-эй! — кричали они разом.— Поднатужься-ка ещё немного, родной!

Мы выбрались наверх и стояли, не веря своим глазам.

— Ну лошадь! — раздалось вокруг.— Вот это конь! Этот не выдаст: на коленях доползёт.

Мы опомнились и с благодарностью оглянулись. Чубарый стоял окружённый людьми. Дрожащую переднюю ногу он выставил вперёд и на неё склонил усталую, взмыленную голову. Бока у него мучительно вздымались. Меня точно кольнуло:

— Дышит как... И всё из-за нас, подлецов...

Вскоре после этого Чубарый начал прихварывать.

Однажды, придя в конюшню, мы увидели, что он лежит. А в яслях — нетронутое сено.

— Чубаренький! Что с тобой? Уж не заболел ли ты опять?

Мы сильно встревожились, но решили подождать до обеда.

Дома в это время были какие-то неприятности, и, когда Соня стала говорить про Чубарого, отец с матерью ответили:

— Не до вас сейчас, не приставайте.

Чубарый пролежал до самого вечера.

На ночь мы укрыли его попоной, напоили тёплой водой и придвинули к нему сено.

Пил он охотно, а к сену совсем не притронулся.

Вечером у нас был совет. А на рассвете я и Соня собрались и пешком отправились в город к папиному товарищу — ветеринарному врачу.

До города было далеко.

Мороз стоял крепкий. Лица у нас налились краской, на ресницах повисли снежные звёздочки, а кончики пальцев немилосердно щипало. Но мы как-то не замечали ни мороза, ни усталости. Мы шли, молчали и под монотонный визг и хруст снега думали о больном Чубарике.