Лето страха - Паркер Т. Джефферсон - Страница 15

Я положил свою руку на ее и поймал взгляд родных карих глаз. Она оборвала фразу на полуслове и снова уставилась в пол. Волосы опять упали на лицо и почти полностью закрыли его.

— Извини меня, Расс. Наверное, мне надо было поехать в какой-нибудь отель или найти себе что-нибудь другое в этом же роде.

— Я рад тому, что ты здесь.

Некоторое время мы так и просидели, рука в руке, ощущая прикосновение, давая друг другу насладиться им, хотя мышцы Грейс так ни на секунду и не расслабились, словно усилием воли она удерживала свою руку в моей.

— Как странно все же, — сказала она. — Всю свою жизнь я провела с мамой, как говорится, веселилась. Побывала на всех континентах, жила в десяти странах. Кроме родного, выучила еще три языка. Но все никак не могу понять, что же не так. Чего-то недостает, чего-то не хватает в моем прошлом, чего-то, что я все равно чувствую, как чувствуют утраченную конечность. Порой у меня создается такое ощущение, будто существует некая часть меня, причем большая часть, которая только сейчас впервые начинает выползать из слизи наружу.

Я нежно сжал руку Грейс и улыбнулся ее самоощущению и одновременно ее непониманию себя — восемнадцатилетней смеси смущения и чистоты.

— Это никогда не изменится, Грейс, — сказал я. — Вплоть до самой смерти ты будешь чувствовать, что на самом-то деле ты совсем не тот человек, которым считаешь себя.

— Хорошее утешение, Расс.

Неожиданно она встала. С болью воспринял я то, что она отняла у меня свою руку.

— Я должна идти.

— Не уходи.

Она подошла к окну и посмотрела в сторону дороги на каньон Лагуна.

— Я все еще ненавижу ее.

Я помолчал, ожидая продолжения, потом сказал:

— Ты всего лишь впервые в жизни видишь ее со стороны.

— Нет, мне действительно нравится ненавидеть ее.

Неожиданно я подумал: в данный конкретный момент Грейс в самом деле верит в то, что мать ее жива: не «я ненавидела ее», но «я ненавижу ее». Марти Пэриш солгал мне — прошлой ночью Грейс не было в доме Эмбер. У меня даже волоски на руках приподнялись.

Марти, что же ты наделал?

— Хочешь рассказать мне об этом?

— Нет. Некоторые вещи просто невозможно объяснить. Я не могу сказать об этом яснее, чем уже сказала. — Она повернулась. — Спокойной ночи. Расс. Боже мой, как же я устала!

Я обнял ее. Но она по-прежнему оставалась напряженной, неподатливой, замкнутой в себе.

— Одеяло в шкафу, — сказал я.

Некоторое время я полежал рядом с Изабеллой, плотно прижавшись к ней и глядя поверх ее плеча, как на часах одна минута сменяет другую.

В три сорок я с фонарем спустился вниз, увидел, что дверь в кабинет закрыта и свет потушен, бесшумно выскользнул из дома и погрузился в сухой, неподвижный воздух каньона. Меня обволакивал запах шалфея. Далеко внизу петляла дорога, временами выпадая из поля зрения, — пустынная, едва освещенная, мирная.

Я забрался в машину Грейс и нащупал рукой выключатель.

В ее «бардачке» лежали несколько компакт-дисков, автомобильный манометр, обычные документы на машину и страховое свидетельство. Там же я нашел бумажник с шестьюстами восьмьюдесятью долларами наличными, несколько квитанций по кредитным карточкам — в основном из Сорренто, из дома писателя, бармена и влюбленного чудака Брента Сайдса. Пакет с презервативами, как я предположил, предназначенными для тех моментов, когда Грейс соблаговолит одарить мистера Сайдса самым интимным своим даром. Едва ли какому-нибудь отцу придется по сердцу мысль о том, что его восемнадцатилетняя дочь лежит в объятиях мужчины.

Я захлопнул «бардачок», взял фонарь и вылез из машины. В багажнике тоже не оказалось ничего необычного: домкрат, запасное колесо, две банки автомобильного масла, резиновый скребок, маленький набор инструментов. Ближе к крылу лежали стеклоочистители, политура для кузова, силиконовый клей для покрышек, пара губок, а в самом дальнем углу багажника плоской стопкой — упаковка тридцатитрехгаллонных мешков для мусора.

Я провел лучом фонаря по надписи на упаковке: «ОСОБО ПРОЧНЫЕ». Я буквально целиком залез в багажник, вытянул всю упаковку и стал рассматривать ценник, чтобы определить место покупки, но там был выбит лишь товарный код. Я вытащил несколько завязок — пластиковых, склеенных в одну широкую полосу, словно ожидающих, когда их разъединят, — и сравнил с теми тремя, что лежали в моем бумажнике, с теми, которые я нашел под кроватью Эмбер.

Те же самые.

А мешки те же самые?

В начале пятого я наконец добрался до кровати. Я долго лежал и размышлял: неужели Грейс обманула меня?

Если да, то почему? И была ли она способна пойти на убийство? Я не верил в то, что могла. Ближе к пяти я все же погрузился в тревожный сон, из которого меня меньше чем через час вырвало ощущение беспричинной паники.

Спустившись вниз, я увидел, что Грейс уехала. Скорее всего, она, боясь разбудить нас, просто скатилась по склону холма.

В кабинете нашел ее записку: "Спасибо, Расс. Но после всего пережитого мне что-то не спалось. Нашел что-нибудь особенное в моей машине? Поехала забрать кое-что из вещей. Вернусь. Грейс".

Глава 8

В то же утро десять минут девятого мне позвонил шериф Даниел Винтерс и сказал, что ко вторнику ждет от меня большую, ненавязчиво-убедительную и интересную статью про «Дину». По тону его голоса я почти зримо смог представить себе усталые морщины на его чернокожем лице.

Дэн Винтерс — один из тех шерифов, которые понимали неуместность более пространных концепций относительно того, как должна быть выполнена та или иная работа. Поэтому я поступил так, как на моем месте поступил бы любой писатель, лицом к лицу столкнувшийся с заведомо невыполнимыми требованиями, — согласился удовлетворить все их без исключения.

Он долго молчал, потом дал мне адрес дома на Апельсиновых холмах и повесил трубку.

Дом, представлявший из себя великолепное строение из дерева и стекла, прятался в сосновой роще в дальнем конце длинной частной дороги. У дома стояли две патрульные машины, еще две обычные, а на шоссе припарковался фургон следственной бригады. Когда я выбрался из-за руля, прежде всего ощутил, что воздух здесь как на горном курорте. Уже было жарко. В желудке ощущалось что-то похожее на нервное жужжание.

Марти Пэриш встретил меня у заднего крыльца, провел мимо двух сомнительного вида парней в форме, вниз — по длинному коридору, через гостиную, почти такую же большую, как весь мой дом, снова по коридору, как я понял позже, ведущему к спальням. За все время, пока мы шли, Мартин лишь однажды обернулся и взглянул на меня, но ничего не сказал. С прошлой ночи я почувствовал перемену в нем, причем гораздо более существенную, чем тот простой факт, что сейчас он не был пьян. На том месте на лбу, куда я двинул ему коленом, красовалось красное пятно; в то же время у него был странный взгляд человека, который затаил в себе глубокую обиду.

— Извини за вчерашнее, — сказал я.

— Свое ты еще получишь, — пробормотал он и снова бросил на меня взгляд, в котором ясно читалось: он нашел во мне что-то такое, что выставляло и меня и его самого — вообще все — в совершенно новом свете.

— Всегда готов, — брякнул я.

— Ничего, я подожду момента, когда ты не будешь готов.

— Ну как, страшная картина?

— Страшнее еще не видел. Двое детей.

— Итак, Винтерс готов обнародовать факты.

— Ему следовало сделать это сразу после случая с Эллисонами. А что ты дашь ему взамен? Еще один материал про «Дину»?

— Совершенно верно.

Марти буравил меня взглядом.

— Ничего не верно, Монро.

Он остановился около первой комнаты, слева от нас. Из-за его плеча через распахнутую дверь я смог увидеть бледно-голубую стену, заляпанную чем-то темно-красным.

— Познакомься с близнецами Виннами, — сказал Мартин.

Я вошел. Впечатление создавалось такое, что здесь произошла производственная авария: сломалась машина и покалечила человека. В воздухе — тошнотворный запах внутренностей, в первый и в последний раз выставленных на всеобщее обозрение. Казалось, кровью обрызгана только одна стена — большие пятна, подобно краске, стекают на голубой ковер. На противоположной стене будто бы не кровь — краска. Ее широкие густые полосы, мазки кое-где утончаются, как если бы их наносили кистью. Но то оказалась не краска, а кровь, и вместо кисти использовалось тело маленького мальчика — как я предположил, двух-трех лет от роду. Он словно кукла лежал у стены, на которой его же кровью были начертаны корявые слова: все так же с ошибками: «ПОЛУНОЧНЫЙ ГЛАЗ ОЧИЩАЕТ ЗЕМЛЮ ОТ ЛЕЦИМЕРОВ. ТАК ГОВОРИТ ГОСПОДЬ».