Опасная компания - Паркер Лаура - Страница 10

На лице Максима появилась мальчишечья озорная улыбка. Он осушил рюмку — третью за вечер.

Их последний концерт по требованию родителей состоялся во время рождественских каникул.

Братья учились в пансионе, где виолончель заменили бас-гитарой, фортепьяно — синтезатором, а скрипку — ударной установкой. Может быть, их сходство с «Роллинг стоунз» было слишком отдаленным, но его оказалось достаточно для матери — их окончательно поселили на третьем этаже.

Огромная комната-музей за все это время не претерпела никаких изменений.

«Вот возьму и все продам…»

Ему не нужны ни огромный особняк, ни собранная в нем коллекция. Он уже много лет живет, не распаковывая своего единственного чемодана.

«Но с чего начать?»

Первое, что замечали гости, был парадный портрет капитана Виллема Конрада Дехупа над камином, отделанным заокеанским мрамором. Максим посмотрел на своего предка. Выражение его лица было серьезным. Обветренные широкие скулы смотрелись темным пятном на светлокожем лице, обрамленном русыми волосами и бородой.

Максиму интересен был именно этот предок. Внимание приковывали к себе глаза — того же цвета, что и его собственные. Их поразительно живой взгляд словно напоминал ему о том, что их связывает одна кровь и у них, должно быть, одинаковый характер.

Дехупы никогда не скрывали недостатков своих предков. Биллем Дехуп слыл человеком эксцентричным, этаким искателем приключений и был неколебимо верен своим убеждениям, В минуту неудовлетворенности он неожиданно взялся за издательское дело, хотя на протяжении двухсот лет семейство Дехупов было связано с морем. Однако он никогда не сожалел об этом начинании. Он не признавал никаких законов, кроме Божьего и… своего собственного — последний порой стоял на первом месте.

— Жизнь изменилась, старый морской волк, — громко произнес Максим, направляясь к портрету. — Неосвоенных областей не осталось.

Тут он покачал головой, про себя признавая, что выпил больше положенного. Вот уже разговаривает с портретами! Он был уверен, что прадед Биллем посочувствовал бы его страданиям, связанным с недоступной миссис Джорджианой Манчестер, классной леди со стройными щиколотками, женственными формами, поразительно привлекательным голосом… и мужем.

Максим опустился в кресло.

Она замужем! Почему это сразу не пришло ему в голову? Относительно женщин у него всегда была великолепная интуиция. Он был готов поклясться, что она сама его завлекала, а потом сунула ему под нос свое обручальное кольцо.

При этих мыслях он вдруг резко выпрямился. В бухте Фэрфилд на ней не было кольца! Он может это доказать.

Ему понадобилось несколько минут, чтобы выбраться на задний двор. Летом, после окончания первого курса университета, он превратил старые помещения для прислуги в холостяцкую квартиру.

Когда он включил свет, со стен ему улыбнулись женские лица, их было больше десятка. Эти фотографии принадлежали его младшему брату Густаву. Максим посмотрел на ближайшую — Густав так и не освоил искусство обрамления. На девушке, которой с виду было около двадцати, не было ничего, кроме мокрой футболки с эмблемой Гарварда. Она улыбалась.

Пересекая комнату, он мимоходом подумал, знает ли Кэндис о том, что она по-прежнему открыта всем взглядам, что здесь ее фотография, увеличенная до размеров плаката. Вероятнее всего, она считает, что ее прошлые выходки сохранились только в воспоминаниях. Они с Гасом женаты уже шесть лет, растят двоих детей и полдюжины спортивных лошадей. Им принадлежат несколько сот акров выпасов в Кентукки.

Максим пробормотал проклятие. Мысль о женитьбе начала его раздражать. У дверей спальни он снова приостановился.

Почти во всю комнату располагалась резная кровать в форме шхуны. Матрас лежал там, где должна была находиться палуба. Нос «судна» украшала кокетливая русалка. Это было одно из самых странных приобретений прадеда Виллема, которое пролежало большую часть прошлого века на чердаке, пока прошлым летом Максим не забрал кровать себе.

Глядя на пышные формы русалки, он поймал себя на том, что снова отвлекся. Любая мелочь будила в нем тайное влечение к Джорджиане Манчестер. Она была невероятно женственна. Ее тело было настолько восхитительным, что он не знал, реальны ли их объятия, пока их губы не встретились. А тогда ему хотелось стать еще ближе к ней.

А ее голос! Боже, он был похож на ласку. Каждый тон, даже полутон этого грудного богатого голоса он ощущал как нежное прикосновение пальцев.

Он судорожно вздохнул, ощущая прилив желания, стремительный и мощный.

Найдя ее на ярмарке, он невероятно обрадовался, и ее неожиданное исчезновение почти не умерило этой радости. Он уже знал, как отыщет свою неуловимую незнакомку. Он видел, как она села в пикап Коры Уолтон, и не сомневался в том, что адрес Коры сможет узнать через газету. Даже не подумав о причине своего появления у миссис Уолтон, он поехал прямо к ней, зная, что она поможет ему найти Джорджиану.

Это его удивило. Он сознавал, что ведет себя глупо, но ничего не мог с собой поделать. Им двигало воспоминание о том, как Джорджиана отреагировала на их первый поцелуй. Он почувствовал ответную дрожь, прикоснувшись к ее щеке, перед тем как поцеловать ее во второй раз. В то мгновение она не меньше его самого находилась во власти вспыхнувшей между ними страсти.

Годы газетной практики научили его быстро составлять мнение о людях и различных ситуациях, развили умение оценивать эмоциональное состояние незнакомых людей. Нарочитая демонстрация обручального кольца была защитной реакцией не только против него, но и против нее самой. Он прочел это в ее взгляде, и именно это теперь не давало ему покоя.

«Я не сплю с замужними женщинами!» Произнеся эту фразу, он почувствовал себя немного лучше, вспомнив, зачем пришел сюда.

В фотомастерской, примыкавшей к спальне, он включил свет — и его снова встретил десяток фотографий, приколотых к стенду для просушки. На всех этих снимках была запечатлена одна и та же женщина.

Его взгляд жадно выискивал самую важную фотографию. Найдя ее, он удовлетворенно хмыкнул и поспешно снял со стенда.

Она убирала с лица прядь растрепанных ветром волос. И на ее пальце не было обручального кольца!

Не отдавая себе отчета в том, почему так поступает, он развел проявитель и напечатал теперь уже все тридцать шесть кадров. Все карточки были промыты и закреплены для просушивания.

Она смотрела прямо в объектив, и ее глаза были цвета золотой осенней листвы. Он видел эти глаза вблизи — и тогда их поразительная глубина была еще заметнее. Брови ее немного хмурились, так что над изящным носом образовалась едва заметная складочка. Его взгляд остановился на ее приоткрытых губах — и он снова почувствовал острое желание.

Проводя пальцем по поверхности фотографии, он словно прослеживал очертания пухлой нижней губы. Он целовал эти губы, знал их форму и вкус, помнил их нежность… У нее была удивительная способность будоражить все его чувства, даже теперь, когда он знал, что она для него недоступна.

— Почему именно ты? — тихо спросил он, как будто ее изображение, так сильно притягивающее его, могло дать ответ.

Он почувствовал влечение к ней еще тогда, когда не слышал ее голоса, не знал наверняка, какой у нее цвет глаз, не прикасался к ней. Может быть, его притягивало что-то, для чего она послужила только символом? Или дело в том, что он воспринял ее появление как вызов? Не исключено, что ему просто понадобилось отвлечься от работы, от проблем, связанных с делом, унаследованным им? Вот это-то казалось более вероятным.

В его жизни менялось многое — и перемены происходили слишком быстро. Он словно завис между своей прежней жизнью, с ее стремительными приключениями и независимостью, и новой, в которой чрезвычайно ответственной была его роль главы корпорации и семьи.

Неудивительно, что эта фантазия приобрела над ним такую власть. Скорее всего его воображаемая леди просто не существует.

Эта мысль его поразила. Он схватил фотографию и поднес к свету, словно надеясь прочесть тайну, скрывавшуюся в ее глазах. Там, в их темной глубине, таилось некое тайное знание, которое будило его репортерский инстинкт. Она казалась такой одинокой, ожидающей чего-то или кого-то… Он готов был биться об заклад, что под этой маской самообладания таится еле сдерживаемая страсть. Почему она кажется такой ранимой и встревоженной? Чего она могла бы бояться?