Старший брат (СИ) - "Tigrapolosataya" - Страница 1

Я устало вздохнул, качнулся – зацепил-таки, сука белобрысая. Зато и тварям мало не показалось. Вон они, гниды, кучкой дерьма лежат. Ой, и больно же, бляяяя… в машине аптечка… чё ж так руки-то трясутся… ой, бляяяя…

Здоровенный молодой мужик торопливо рванул нитку на упаковке со стерильным бинтом, морщась и матерясь, обильно полил тампон коньяком из фляжки, приложил к ране. Зашипел, бормотнул что-то нелестное в собственный адрес и принялся неловко заматывать располосованное бедро. Прямо поверх джинсов. Постоял, пошатался. И вдруг сложился пополам – его рвало.

От отвращения. К самому себе, к этой блядской уродской жизни, к этому чёртовому уродскому миру. А больше всего - вот к этим корчившимся и тонко подвывающим выродкам, которые начали приходить в себя.

Проблевавшись и прополоскав рот остатками коньяка, он подобрал с земли мобилу:

- Скорая? Срочно нужна помощь. Да, драка. Четверо ранены. Огнестрел и поножовщина. Адрес? Восточный угол Кунцевского парка. Да, за аттракционами. Кто говорит? – Мужчина жутко оскалился. – Доброжелатель, блин!

Внимательно оглядел «поле битвы», подобрал оба ножа и ПМ, сунул их в карман. Надо будет по дороге домой выбросить. Что ещё? Мобила… ага, протереть и отшвырнуть в кусты подальше. Всё. Можно ехать.

Его ощутимо мотало, когда он шёл к машине. Мелко подрагивали руки и никак не получалось вставить ключ в замок зажигания. Он всё же не был убийцей.

На самом деле он был добряком и ласковым тихоней, этот большой и очень сильный человек. И трясло его вовсе не потому, что кровь всё никак не унималась, и от этого уже ощутимо знобило. Не от того, что всего десять минут назад он от души попинал, а потом кастрировал четверых выблядков. С ним ничего страшного – артерия не задета, заживёт, не впервой. С этими – тоже. Может хоть что-то поймут в этой жизни, когда будут весь остаток жизни ссать через катетеры.

Трясло от того, что он не знал, что с братиком. С единственным дорогим человечком. С единственным, кто остался от некогда обширного семейства Каревых. Врачи обещали… но ведь и врачи не всесильны.

И если, не дай бог! с браткой хоть что-то… То, что сейчас было, покажется им раем. Он их и в Африке достанет.

Как сейчас помню – скандал грянул нежданно. Дед, большой начальник и добрейшей души человек, почти плакал. Каменно молчала бабка. Навзрыд плакала мама, кричали, перебивая друг друга, дядя Коля и его жена Нина. Батя растерянно молчал, слушая сбивчивые объяснения дедушки.

- Что хотите делайте со мной, но это – мой ребёнок. Моя кровинка. Я не могу, понимаете вы, не могу! отдать его в детдом!.. – сбивчиво говорил дед, обращаясь сразу ко всем присутствующим. – Не могу! Не отдам!..

Он держал в дрожащих руках бутылочку с соской и закрывал своим громадным телом завёрнутый в одеяло свёрток. Который сначала лежал спокойно. Вдруг – то ли от шума, то ли время подошло – свёрток зашевелился и оттуда разразился безутешный протяжный рёв младенца.

- Он… он есть же хочет! – забеспокоился дед. – И мокрый давно, наверное…

Обернулся, неловко подхватил свёрток и прижал его к груди. Младенец заплакал ещё пуще. Дед беспомощно повёл по нам глазами:

- Ну, помогите же ему! Ну, я – сволочь! Но он же ни при чём! Я прошу тебя, Полиночка! – он упал на колени перед бабушкой. – Ну, грешен! Нет мне прощения! Только пощади дитя…

- А ведь я верила, что у тебя много работы… и срочные совещания… - только и сказала бабушка.

Медленно, как в кино, развернулась и ушла в свою комнату.

Для неё, да для нас для всех это было громом среди ясного неба. Дед никогда не слыл дамским угодником, никогда не был уличён в дамских интрижках. Всегда с презрением относился к «ловеласам». Считая такие вещи просто распущенностью от вседозволенности. А сам при этом был красивым мужиком. Большим, сильным, как-то благородно-седым. И всегда считалось, что все его интересы сосредоточены на семье и работе. На мне, как на единственном внуке.

А потом он увидел её, Лариску, - молодую, шебутную и красивую. Роман длился недолго – дед категорически отказался уходить из семьи. Лариска беспечно пожала точёными плечиками, и через неделю её уже встречал на «девятке» очередной ухажёр. А ещё через полгода девица подловила деда у конторы и поставила условие: «либо забирай своего выродка, либо я сдам его в Дом малютки».

Деду хватило взгляда, чтобы понять и принять своё отцовство – у малька были его глаза, нос и волосёнки. И выползшая было мыслишка «моё ли?», растаяла, как лёд на сковородке.

Он был честен. Всю жизнь был честен и порядочен. И не мог позволить, чтобы малёк рос в казённом доме. При живых родителях. И принёс его домой. Надеясь, что маленького примут, не обидят невинное существо.

Взрослые стояли и молчали. А малыш уже просто захлёбывался от крика. Я не удержался, подлетел к деду, отнял свёрток. Малыш действительно уже давно был мокрым, уже даже рубашечки промокли насквозь. Все молча стояли и смотрели. Никто не помогал. А я ужасно боялся его уронить, но всё же осторожно стянул с малька одёжки и взял его на руки. И малец тут же затих.

- А… чё дальше-то? – я растерянно обернулся.

Нет, ну, в самом деле, - мне всего десять, я мальков видел только в кино и на улице в колясках, которые катили перед собой серьёзные мамочки. Откуда мне знать, что надо делать?!

А все стояли и молчали.

Дед плакал. И из соски капало на пол молоко.

- Дай! – я дёрнул у него из руки бутылочку. – На! – сунул соску в крошечный мокрый ротик. – И не ори.

Малый сосал и обессилено прикрывал глазёнки. Постепенно расслабляясь у меня руках. Засыпая. Завернуть его было не во что, потому я просто стянул с крючка мохнатое полотенце. Осторожно разложил его одной рукой на обеденном столе, второй всё так же придерживая кроху. Укутал. Опять взял на руки.

Обернулся:

- Он мой брат. Вот так.

И пошёл с мальком в свою комнату.

Уже закрывая за собой дверь, услышал бабушкино:

- Забери свою подушку. Отныне ты спишь в маленькой комнате.

Маленькая комната у нас была для гостей.

Первым порывом было - в больницу, к Ките! Но, случайно поймав в зеркале заднего вида отражение своей перекошенной морды, решил, для начала привести, себя в порядок. Да и «орудия преступления» нужно было скинуть. С этим разобраться было просто – швырнул в реку с моста. А вот сиденье придётся отмывать от крови… ух, блядина белобрысая!

Во дворе никого не было. И то хлеб. В три шага дошёл до подъезда, цепляясь за перила, доковылял до третьего этажа. И опять тряслись руки и никак не получалось попасть ключом в скважину замка.

В прихожей чуть не навернулся - запнулся о брошенные у порога тапочки. Сбросил на пол кожан, стянул перепачканный свитер. И всё – силы кончились. День, вечер, ночь слились в одно мгновение. Ничего не запомнил.

Утром проснулся от назойливого пиликанья телефона:

- Да?

- Леший, ты где?

- Дома.

- И какого хрена ты там делаешь? Чиф тебя уже искал. Ты в курсе?

- Угу… Динь, не шуми, а? Башка щас лопнет.

- Чё, вчера было хорошо?

- Угу. Динь, скажи там, что я заболел, угу? – Чёрт! нога…

Денис умный. Иногда через чур умный. И проницательный. Вот и теперь:

- Что-то случилось? – дурашливый минуту назад тон становится стальным. – Леший, не виляй. Помощь нужна?

Я вздохнул.

- Нет пока. Я ещё сам не всё понял. Я… просто прикрой меня на пару дней, угу?

- Лады. Звони, если что.

- Обязательно. Динь?

- А?

- Спасибо.

За ночь повязка на ноге промокла от крови. Вся постель оказалась изгваздана. Чёрт! Ненавижу стирку! А джинсы вообще придётся выкинуть. В пакет их, туда же свитер и рубашку – на них чужая кровь. Выкину по дороге. Только не у дома.

Наступать на распоротую ногу было больно. По свежим бинтам опять расползлось красное. Плохо. Кажется, придётся шить… ладно, схожу потом в травматологию.