Великий Ганди. Праведник власти - Владимирский Александр Владимирович - Страница 28

Но для Тагора неприемлемым было отрицание культуры Запада, на которой он был воспитан. Тагор верил в то, что развитие личности человека может быть осуществлено лишь в великой гармонии всех народов. Его как просветителя пугало несотрудничество, распространяемое даже на бойкот английских учебных заведений, произведений искусства, современных европейских духовных и материальных ценностей. В то же время в чем-то Тагор соглашался с Ганди, когда заявлял: «Я не против прогресса, но если из любви к нему цивилизация должна продать свою душу, я предпочитаю оставаться в первобытном состоянии».

Тагор, по-прежнему высоко оценивая душевные качества и религиозно-моральные устремления Ганди, сокрушался, что ему, Махатме, после смерти Локаманьи Тилака выпал злой жребий заменить его и погрузиться в большую политику. «Нам необходимо обладать всем тем моральным напряжением, — писал Тагор 7 сентября 1920 года, — которое проявляется в жизни Ганди и которое отличает его от остального мира… То, что столь драгоценное сокровище брошено в утлое судно политики, в бесконечные волны возмущений и взаимных упреков, — великое несчастье для нашей страны, назначение которой в том, чтобы возвращать своим душевным пламенем жизнь мертвым… Расточение наших духовных ценностей в авантюрах, которые с точки зрения истинной нравственности дурны, — возмутительно. Преступно претворять моральную силу — вслепую…»

Тагор видел в индуизме только позитивное начало, гармонию всего сущего. Ганди же был убежден, что неприятие зла не менее важно, чем позитивная деятельность, поскольку «Индия забыла, как произносится слово „нет!“ Прежде чем сеять — надо корчевать».

Нобелевский лауреат выступал за соединение культур Востока и Запада и создал у себя в Шантиникетоне «всемирный университет». Он хотел учиться у Запада. «Современность принадлежит Западу, — утверждал Тагор. — …Мы — Восток, мы должны у него просветиться… Конечно, плохо, что мы давно уже оторваны от свой собственной культуры и что поэтому западная культура стоит у нас не на должном месте… Но говорить, что не следует поддерживать с ней отношения, — значит принимать худший вид провинциализма… Задача современности — всемирность. Ни один народ не может ступить шага, отмежевавшись от другого. Или спастись всем вместе, или вместе погибнуть».

Ганди возражал Тагору: «Для меня любовь к родине соединена с любовью к человечеству. Я патриот оттого, что я человек и человечен. Я не исключение. Желая служить Индии, я не причиню зла ни Англии, ни Германии. Империализму нет места в моей жизни… Патриот уже не патриот, если он равнодушен к человечеству». Ганди не причислял себя к воинствующим националистам. «Я хочу, — отвечал он Тагору, — чтобы ветер культуры всех стран как можно свободнее веял у моего дома. Но я не хочу, чтобы он сбил меня с ног. Я не хочу жить в домах других людей, как незваный гость, как нищий или раб».

Тагор верил в добрые намерения самого Ганди, но не доверял массе его последователей-гандистов. Возвратившись в Индию после длительного пребывания в Европе, поэт был потрясен духом восставшего народа. От привычного смирения не осталось и следа. Народ был готов слепо, по единому жесту идти за Ганди, не рассуждая и не думая о последствиях. Тагору казалось, что учение Ганди умственно поработило людей, сковало их внутреннюю свободу, а Ганди, сам того не желая, превратился в кумира. Тагор боялся, что фанатики разрушат все мосты, связывавшие Индию с остальным миром.

Ганди и в этом возражал Тагору. Свадеши, по его мнению, являлся средством достижения экономической самостоятельности Индии, а «несотрудничество направлено не против Запада в целом, а только против материализованной цивилизации и эксплуатации… Индия должна научиться жить, прежде чем научится умирать за человечество».

Ганди мечтал со временем наладить равноправное и взаимовыгодное сотрудничество со всеми странами, в том числе с Англией. Он говорил, что «уйдет с поля битвы, если почувствует ненависть к англичанам». Махатма учил любить тех, против кого борешься, но не мириться с пороками. Ему возражали, что эта формула хороша для проповеди в храмах, но не для крестьянских полей и заводских цехов.

В августе 1921 года в Бомбее Ганди присутствовал при сожжении огромных тюков дорогих английских тканей и написал в статье «Этика разрушения» о благотворном «перемещении народного гнева с людей на предметы».

Тагор боялся, что постоянное напоминание о несправедливостях, причиненных Индии Англией, отравит народное сознание ядом буйства и тогда с народом не совладает и сам Ганди, каким бы ни было его нравственное превосходство. Тагор считал, что как бы ни был велик Ганди, он обладал силой лишь одного человека; руками одного человека, каким бы огромным влиянием он ни пользовался в стране, индийский народ не удержать. Вождь должен объединить свои усилия со знанием и опытом всей нации, сотрудничеством миллионов с государственными мужами.

Полемика между Ганди и Тагором выплеснулась на страницы печати. 1 октября 1921 году в «Модерн ревью» Тагор опубликовал статью «Зов истины», в которой критиковал вождей за их умственный деспотизм. Но Ганди поэт посвятил хвалебную оду.

Говоря о подъеме национально-освободительного движения в Индии 1907–1908 годах, Тагор подчеркнул, что тогдашние политические лидеры Индии имели лишь книжную мечту о свободе. Теперь же «явился Махатма Ганди. Он побывал на пороге множества нищенских хижин в одежде нищего. Он говорил с бедняком на его родном языке. Тут, наконец, была истина, а не книжная цитата. Данное ему имя Махатмы — его истинное имя. Кто еще не почувствовал, что все люди Индии одной с ним крови и плоти?.. Как только истинная любовь встала у дверей Индии, дверь эта широко раскрылась…»

Однако дальше наступило горькое разочарование. По словам Тагора, «какая-то внешняя сила двигала каждым и заставляла всех говорить в один голос и впрягаться в одну повозку. Повсюду я услышал, что и культуру, и разум необходимо запереть, а самим закабалиться в слепом подчинении… Так легко раздавить внутреннюю свободу человека во имя свободы внешней!»

13 октября Ганди опубликовал в «Янг Индиа» ответ Тагору. Назвав поэта великим часовым, Ганди поблагодарил его за то, что тот стоит на страже, оберегая Индию от опасностей.

Ганди согласился с Тагором насчет важности свободы выбора для человека. «Слепое подчинение часто унизительней насилия, произведенного кнутом тирана». Он обращается к разуму, а не только к чувству. Если страна прибегла к бойкоту иностранных товаров и ручному ткачеству, то не из-за одного отчаяния, но и после долгого размышления. «Тагор говорит о терпении, — утверждал Ганди, — но довольствуется своим пением. Теперь война. Пусть поэт отложит лиру. Он будет петь позже. Когда дом в огне, каждый хватается за ведро воды… Когда окружающие меня люди умирают с голоду из-за отсутствия пищи, единственно, что мне позволено, это накормить голодных… Индия — дом в огне… Индия умирает с голоду, ибо она лишена работы, которая ей может дать пищу… С каждым днем Индия становится все обездоленней. Кровь уже почти не струится по ее жилам. Если мы не решимся на что-нибудь, то она погибнет… Кто питается не трудясь, тот равен ворам…

Голод толкает Индию к прялке… Поэт живет в завтрашнем дне и хотел бы от нас того же. Нашему восхищенному взору он преподносит прекрасную картину птиц, поющих ранним утром хвалебные гимны и порхающих в небе. Птицы эти сыты».

Ганди считал невозможным облегчить страдания голодающих, услаждая их слух райским пением. Людям надо дать заработок, чтобы они могли насытиться.

«Но спрашивают: почему же и мне, которому не надо работать, чтобы быть сытым, тоже надо прясть? — задает риторический вопрос Ганди. — Потому что я ем то, что мне не принадлежит. Я живу трудами моих соотечественников. Проследите путь тех денег, что приходят в ваш карман, и вы увидите, что я говорю правду!.. Необходимо прясть! Пусть каждый прядет! Пусть Тагор прядет, как и все! Пусть сожжет свое заграничное платье!.. В этом задача нашего времени. Завтрашним днем мы займемся после».