Там, за рекой - Пальман Вячеслав Иванович - Страница 8

Уцепив мешок лапой, он сдвинул его с места, выволок наружу и потянул было по снегу, но увидел, что много потерь: куски вываливались и чернели на снежной борозде. Лобик собрал их и заставил себя съесть.

Некоторое время он изучал неуклюжий, угловато выставившийся мешок: подымал и бросал его, наконец встал на дыбы, обхватил, прижал к животу и, широко расставляя лапы, пошёл в этой неудобной позе вниз по дороге, оскользаясь и падая, вновь подбирая корки и куски, пока не догадался, что надо свернуть в лес и найти местечко для отдыха.

Уснул он около своего мешка, как скупой рыцарь у сундука со златом.

Сквозь сон Лобик услышал грохот машины на дороге, потом голоса и, проснувшись, затаился.

На дороге кто-то сказал:

— А ведь это медведь прошёл. Смотри, какой след.

Другой ответил:

— Молодой шатун, похоже. Но почему он шёл на двух лапах?

— Нёс что-то… — И через минуту: — Гляди-ка, старые куски хлеба.

Они вдруг рассмеялись.

— Ну точно: это он Настин котлопункт ограбил. Помнишь, она все хлебные огрызки в мешок собирала?

Они развеселились, даже посвистели для острастки, но по следу не пошли. Взревел мотор, послышался скрип резины на снегу, и догадливые лесовики уехали.

Лобик глубоко вздохнул, потрогал лапой свои запасы и, свернувшись поудобнее, ощущая успокоительный запах сухарей под боком, опять уснул.

Он был сыт, спокоен.

И разумеется, счастлив, потому что звери, в отличие от своих разумных двуногих собратьев, никогда не задумываются о будущем, даже о завтрашнем дне, вполне довольствуясь днём сегодняшним.

Примерно через неделю после этого случая, полностью опорожив мешок и разорвав его на мелкие клочья, Лобик спустился по крутобережью к реке, нашёл свой шиповник, и тут у него произошла встреча, о которой мы уже рассказали.

Глава третья

С ЧЕМ ПРИШЁЛ?..

Зима сломалась сразу.

Как это нередко случается в первый месяц весны, на горы и лес откуда-то наплыл густой и тёплый туман — такой, что за пять шагов не видно, — и под его покровом началась невидная и неслышная весенняя работёнка.

Снег делался дырявым, рыхлым и со вздохом оседал, растекаясь по ещё мёрзлой земле миллионами холодных ручейков. Вроде бы все ещё было бело по-старому, а реки и ручьи уже помутнели и вздулись; всюду запахло прохладно и свежо, а воздух настолько насытился влагой, что ветки деревьев, крыши домов, стены, столбы, провода, шерсть на зверях — все потемнело, сделалось мокрым и отовсюду закапало. Дубы и грабы в первый же день, как потеплело, стали белыми, заиндевели — это выступал из них внутренний холод, накопленный за зиму. Но белизна тут же растаяла, по стволам и веткам потекло, будто дождик пошёл. Воздух был тяжёл и неподвижен, а прислушаешься — кругом шепеляво шелестит: это стекали на снег и палую листву миллиарды водяных капель.

Четыре дня стоял едкий туман. Только на пятый день из степей потянуло тёплым ветерком.

Целый день ветер, хорошо пахнущий степным чернозёмом и зелёными травами, сгонял туман и на другое утро более или менее очистил небо. В прорывах серой пелены показалась голубизна, брызнуло солнце.

Лес обрадовался солнцу, зашумел, обсыхая, и в его монотонный гул впервые в этом году неожиданно вплелась простенькая песня синички. Была песня короткой, весёлой, но решительной.

Саше Молчанову не сиделось дома, он все время ходил с Архызом по долине, по ближним горам, а вечером исписывал страницы в дневнике, отмечая перемены в природе.

Странствуя по другому берегу реки, он очутился близко от того места, где встретились Архыз и Лобик. Здесь все изменилось за полторы недели, местами снег уже сошёл, но пёс мгновенно узнал место и настойчиво потянул поводок. Они вошли в распадок. Тут снег уцелел, на северном склоне даже остался по-зимнему голубым. Архыз живо отыскал старый след медвежонка и свой собственный. Покрутившись, он выразительно посмотрел на хозяина.

— Ты что? — не понял Саша.

Архыз, наклонив морду, повёл его по следу.

— А, теперь вижу! Погоди-погоди… — Он нагнулся и ощупал подтаявшие вмятины. — Это же медвежьи! А это — собаки. Уж не твои ли, дружок, когда ты гонялся за шатуном?

И вдруг догадка осенила его. След-то маленького медведя! Уж не Лобик ли бродит?.. Если он, то, значит, они вместе с Архызом. Вместе! Не забыли…

Архыз поднял морду, наклонил её и как-то сбоку, смешно и внимательно посмотрел в глаза Саши. Хвост его лениво шевельнулся. Похоже, он хотел сказать: «А что особенного? Ну, встретились, ну, побегали. Все-таки сродни мы…»

Молчанов вернулся домой под вечер.

Елена Кузьминична и зоолог Котенко сидели за столом и пили чай.

— Привет, ходок, — без улыбки сказал Котенко и пожал руку. — Стоит наш заповедник, не уплыл?

— Стоит, весне радуется. Мы с Архызом по тому берегу реки ходили, такое, можно сказать, открытие сделали…

— Выкладывай, если это имеет отношение к зоологии.

— Ещё как имеет! Отыскали след Лобика.

— Нашего Лобика? — переспросила Елена Кузьминична.

— Другого в природе нет. Ну, помните, Ростислав Андреевич, у нас вместе с Архызом жили оленёнок Хобик и медвежонок? Так вот медвежонка Лобиком звали. Я его осенью отпустил. Отвёл в лес и снял ошейник. Он даже «до свидания» не сказал, невежа.

— Подожди-подожди. Меня интересуют факты. Ты сказал, что нашёл следы?

— Там, понимаете, все перепутано. Архыз бегал и, видно, Лобик с ним. Они, в общем, встречались и всласть погуляли друг с другом.

— Это интересно, Саша. — Котенко заметно оживился. — Но почему ты уверен, что именно Лобик?

— А кто же ещё? Чужой медвежонок? Неужели Архыз способен так вот запросто знакомиться с медведями? Антагонисты все же.

— Если Лобик бродит вокруг посёлка, ещё встретимся. Он и тебя узнает. И вас, Елена Кузьминична. Звери на ласку отзывчивы.

Котенко опять вдруг помрачнел. Саша, не остывший от возбуждения, заметил это и сказал, все ещё безмятежно улыбаясь:

— У вас неважное настроение. Не случилось ли чего?

Елена Кузьминична вздохнула, а Котенко вдруг озлился и сказал:

— Иду, понимаешь, утром по городу, а навстречу кто бы ты думал? Этот самый Козинский со своей нахальной улыбочкой. Дорогу мне загородил и так вежливо: «Рад видеть, начальник». У меня, наверное, лицо вытянулось, до того неожиданно, даже противоестественно все это. А он щурится, доволен. «Интересно, говорит, мне посмотреть на выражение вашего лица, если мы встретимся не на городском тротуаре, а на лесной тропе. Я бы вас так ублажил, что ни одна больница не взялась бы склеить…» И пошёл дальше, подлец! Каково?

— Так его выпустили?

— Вот слушай. Я сразу в машину — и к прокурору района. Мало того, что он заставил меня сидеть в приёмной почти час, ещё и встретил так, будто я помешал ему заниматься очень важным делом, и, в общем, едва удостоил объяснения. Подумаешь, оленей убили! Хватит и того, чтоб передать дело в административную комиссию райисполкома. Там ему выпишут штраф в двадцать пять рублей и на этом поставят точку. Каково отношеньице, а?

— Значит, и другие на свободе?

— Ну конечно. Директор леспромхоза ходатайство написал: задержаны его работники и все такое; техника стоит, план не выполняется; ну, побаловались хлопцы, коллектив обязуется впредь досматривать…

Елена Кузьминична вышла. Зоолог проводил её глазами и тихо сказал:

— Я специально приехал предупредить тебя, Саша. Козинский про тебя такое сказал… В общем, он почему-то не столько на меня, сколько на тебя зуб имеет. Грозит. Будь осторожен, понимаешь? Это такой человек…

— Понял, Ростислав Андреевич.

Они помолчали. И тут Саша с искренним недоумением сказал:

— Что же получается? Выходит, мы в роли обороняющихся? Так не пойдёт. Обороняться должны они, браконьеры.

— Не вижу реальной возможности изменить обстановку, — мрачно отозвался Котенко.