Умру и буду жить (СИ) - "Старки" - Страница 20

— Зачем? Только не ври! Я знаю, что ты с ними не общаешься! — Мазур уже расстёгивает наручники.

— Н-н-на п-п-похорона-а-ах-х-х… ы-ы-ы…

— Тихо-тихо. Сейчас согрею, — Мазур тащит с пола одеяло, разворачивает меня, усаживает, кутает, прижимает к своему горячему телу. — Значит, Олесь сдох?

— А т-т-ты… ы-ы-ы… Олеся знаешь? Ы-ы-ы…

— Лично не знаю. Но кое-что о тебе узнавал. Знаю, что у тебя есть брат, что на два года младше, что зовут Олесь, что он очень проблемный, наркоман. Знаю, что у вас был какой-то скандал в семье и в городе, и ты уехал, с семьёй не поддерживаешь отношений. Что твоя мать…

— Ы-ы-ы… она кричала мне, она кричала, что это я виноват! Что это я-а-а-а убил Леся… Она кричала мне, что я не её сы-ы-ын. Но я, наоборот, я тогда спасал его! И папа, он хотел меня ударить на кладбище. Андре-е-ей… за что?

Мазур нагибается, достаёт из тумбочки фляжку, раскручивает пробку, подносит к моим сопливым губам:

— Глотни! Ещё!

— Не-е-е-е хочу-у-у…

— Надо!

Глотаю, и из носа дух огненный вырывается, кашляю, трясусь. Тихая истерика. Мазур укачивает меня:

— Тс-с-с-с… всё наладится… тс-с-с-с… всё будет хорошо… тс-с-с-с… — он даже начинает мычать что-то вроде колыбельной. У меня оживают одна за другой части тела. Чувствую щекой, как бьётся его пульс на шее. От него пахнет сигаретами. Андрей начинает вытирать мне лицо одеялом. Целует меня в лоб несколько раз. — Если уж я у тебя один остался, не ври мне. Почему тебя обвиняют в его смерти?

— С Олесем с детства носились, он больной родился… Вернее, не больной, у него была заячья губа и одна нога короткая. Лицо ему кроили, потом деньги бахнули на операцию. Есть такая — по удлинению кости. Конечно, его жалели, он и в садик не ходил, да и в школе в основном на домашнем обучении. Ребята его дразнили, у него же швы на верхней губе. Очень некрасиво. Олесь психовал, но даже сдачи не мог дать: постоянно по больницам, тело дряблое без спорта. Я же, наоборот, пользовался успехом, весь из себя затейник и лидер. Леся таскал повсюду за собой. Друганы морщились, но мирились с этим. Олеся не любили, он капризный был, все лучшие кусочки за столом себе забирал, лучшие места в зале должны были быть его, на лодках ездили, так он никогда за вёсла не брался. Образ несчастного больного, которому все должны. И если дома это воспринималось как должное, то среди сверстников… сам понимаешь. Я видел это, но что я мог сделать… Короче, я был в выпускном классе. Борогозил, отрывался в клубах, не учился ни черта, только на курсы в архитектурку ходил, чтобы поступить. Однажды вляпался в интересную компанию, ребята старше меня, но приняли как родного. Дали попробовать дури. Там были амфетамины, они их спидами называли. Как примешь, то готов оттягиваться всю ночь, и никакой депрессухи. Ты всем друг, тебе все рады. В общем, по обыкновению, я в этот клубешник Олеся притащил. У него очередной припадок тоски образовывался. Он тоже попробовал спиды. В этом и есть моя вина. Не доглядел за братом. Я же старший, с меня всегда спрашивали за него. Он расшибётся — а мне влетало, почему не доглядел, зачем на горку пошли. Он подрался — меня ругают, где ты был, когда брата обижали. У меня амфетамины как-то не попёрли, мне после второго раза так плохо стало, что охотку сбило, да и с ребятами этими стал меньше общаться. Была причина. А Олесь… Он подсел. Я действительно виноват. Я же знал. Но покрывал его походы в клуб, скрывал от родителей. Я, если честно, не понимал, что всё это слишком серьёзно. А потом у него булимия началась, бессонница. Стал деньги тырить у родителей. В общем, весь набор. Вскрылось всё как раз после моего выпускного. И конечно, виноват был я! А тут ещё фотки мои, где я весь в сперме, голый, улы-ы-ы-ы… баю-у-усь…

— Тс-с-с-с… Уже всё прошло, уже всё прошло… глотни, — Мазур опять поит меня ужасно-огненным пойлом. — Тебя выгнали родители?

— Да. Они решили, что я его подсадил на наркотики. Они решили бороться за него. А я, распутная шлюха, только мешаю, я Олеся тащу в ад.

— И всё это время ты ни разу не разговаривал с матерью?

— Разговаривал. Всегда заканчивалось плохо. Пару раз меня вызывали в Смоленск искать Олеся. Я находил и вновь был не нужен. Они отчаялись, их можно понять. Прикинь, подарок: один сын — шлюха, другой — наркоша. Мама состарилась раньше времени, она просто от горя была не в себе. Год назад Олеся лечили, он уже на героине сидел. Отец бизнес продал, дачу: всё пошло на клинику. И видишь как… Мне его одноклассник позвонил, как только ты уехал. Я и сорвался…

— Стась, я ведь тебе телефон оставил… Почему ты не сказал-то? Ты меня за кого принимаешь? Неужели я бы запретил тебе ехать!

— Я не хотел, чтобы ты знал. Это моя жизнь.

— М-м-м… Один смешной автор сказал: «Бывает так, что анализ жизни совпадает с анализами нашей жизнедеятельности»*. А ты ещё и дышишь этим в одиночку…

— Это ты сейчас сказал, что моя жизнь — говно? — отстраняюсь я от Мазура.

— Это я сейчас сказал, что не нужно в говне купаться с упоением. Обещай мне, что ты обратишься ко мне, если что…

— Обещаю. Ты можешь выключить кондиционер?

— Легко.

— А можно мне поспать?

— Подозрительное желание, — и целует меня в солёное лицо. А мне сразу легче. Сразу пустота в груди начала заполняться. И мне тепло, и пьяные мысли, и пьяные сны.

* Малкин Г.Е. «Золотые афоризмы»

***

В воскресенье в гости к Мазурову приехал Дамир с женой и его партнёр Кротов с любовницей. Мы принимали их в моей японской беседке. Иван поставил туда гриль, Аня накрутила каких-то мясных штук. Жена Дамира с удивительным именем Ландыш — очень блёклая, неяркая женщина в интересном положении. Они ждут четвёртого ребёнка! Несмотря на пузо, Ландыш затеяла волейбол пляжным надувным мячом. Не играли только Дамир и любовница Кротова. Кротов оказался маленьким кругленьким человечком с постоянно приподнятыми в удивлении бровями, с немного выпирающими резцами, как у зайца. Мазуров рядом с ним смотрелся матёрым волчищей.

Я переживал, как Мазуров меня представит. А никак! Мужики и женщины знали, кто я. Общались как с равным. Молодая любовница Кротова оценила мою растаманскую беретку. А Ландыш оценила мою работу с беседкой и пообещала прислать саженец вишни, почти куст, как она выразилась. Эту вишню велела посадить в широкий вазон, облепленный камнями разного размера, тот, что я сделал за вчера. Мне понравилось, что партнёры по бизнесу запросто усадили за общий стол Аню, которую яростно обхаживал Иван.

Когда анализирую этот день, никаких ассоциаций с анализами не возникает, даже несмотря на то, что Мазур в ночи, краснея и заикаясь, попросил принести смазку, а я опять нарушил свои правила: не выдержал и заорал в самый ебучий момент.

========== 11. ==========

Мне кажется, что я начинаю тупеть от такой жизни. Три дня сижу дома, хожу из комнаты в комнату, читаю ужасную книжку про «плинтус», ужасаюсь, как можно так к матери относиться. Попробовал научиться готовить, но по выразительному молчанию Мазура и ничтожному количеству съеденного «рагу с мясом» Иваном понял, что кулинария — не моё.

Второй беседки на участке не водилось. Единственное, что я придумал — это покрасить золотисто-коричневым решёточку у основной дорожки ко входу в дом, помыл круглые уличные плафоны. Именно за прикручиванием плафонов меня застала гостья. Хотя скорее она вела себя как хозяйка, а не как гостья. Открыла ворота своим ключом. Это была полноватая, энергичная, почти белая от седины женщина, на вид — лет шестьдесят. Она приехала на машине, за рулём была сама. Открыв ворота, мельком осмотрев меня с плафонами, она лихо въехала во двор, остановившись в дюйме от гаражной двери.

Когда оказалась вне машины, то сразу приблизилась ко мне и натурально обошла вокруг, разглядывая объект в «кротовьей» футболке сверху вниз.

— Значит, вот ты какой! — произнесла женщина в конце концов. — И тебя зовут Стась?

— Стась.

— Хм. Не Стас, а Стась? — уточнила дама.