Удушье - Паланик Чак - Страница 40

Урсула отступает, потом оборачивается.

— Виктор, — зовёт. — Если я тебе понадоблюсь — пошла сбивать масло.

Говорю — «позже». И она отваливает.

Дэнни спрашивает:

— Братан, так у тебя значит выбор между мамой и первенцем?

Дело нехитрое, как оно видится доктору Маршалл. Мы делаем такое каждый день. Убиваем нерожденных, чтобы спасти пожилых. В золотых струях часовни, выдыхая свои аргументы мне в ухо, она спросила — каждый раз, когда мы жжём галлон топлива или акр джунглей, разве мы не убиваем будущее, чтобы сохранить настоящее?

Полнейшая пирамидальная схема Социального страхования.

Она сказала, когда её груди торчали между нас, — сказала: «Я иду на это, потому что мне небезразлична твоя мать. А ты мог бы как минимум выполнить свою маленькую роль».

Я не спрашивал, что значит маленькую роль.

А Дэнни просит:

— Так расскажи мне правду про себя.

Не знаю. Я не смог пройти через это. Через эту хуеву роль.

— Да нет, — говорит Дэнни. — В смысле, ты уже читал дневник своей мамы?

Нет, не смог. Я чуток встрял на этой мутной теме с убийством ребёнка.

Дэнни внимательно смотрит мне в глаза и спрашивает:

— Ты на самом деле что, типа, киборг? Про это был твой большой мамин секрет?

— Что-что? — переспрашиваю.

— Ну, такое, — объясняет он. — Искусственный гуманоид, созданный с ограниченным запасом жизни, но со встроенными фальшивыми детскими воспоминаниями, поэтому тебе кажется что ты реально настоящий человек, но на самом деле ты скоро умрёшь.

А я пристально смотрю на Дэнни и спрашиваю:

— Так что же, братан, мама сказала тебе, что я какой-то робот?

— У неё про это написано в дневнике? — интересуется Дэнни.

Подходят две женщины, протягивают фотоаппарат, и одна спрашивает:

— Вы не против?

— Скажите «чиз», — командую, и щёлкаю их улыбающимися на фоне коровника; потом они удаляются, унося очередное мимолётное видение, которое почти ускользнуло. Ещё один окаменелый миг в сокровищницу.

— Нет, я не читал её дневник, — говорю. — Я не трахал Пэйж Маршалл. Ни хрена не могу делать, пока не решу насчёт того самого.

— Ладно, ладно, — отзывается Дэнни, потом высказывает предположение. — Тогда значит на самом деле ты просто мозг, который лежит где-то в кастрюле, а его стимулируют химикатами и электричеством, чтобы ты думал, будто живёшь реальной жизнью.

— Нет, — отвечаю. — Я стопудово не мозг. Это не то.

— Ладно, — говорит он. — Понимаю, о чём ты, братан. Я даже сдачу в автобусе прикинуть не могу.

Дэнни сужает глаза и запрокидывает голову, смотрит на меня, подняв бровь.

— Вот моя последняя догадка, — объявляет.

Говорит:

— Так вот, мне видится так: ты просто объект одного эксперимента, и весь мир, который ты знаешь, на самом деле просто искусственная конструкция, населённая актёрами, которые играют роли всех людей в твоей жизни, а погода — просто спецэффекты, а небо покрашено в голубой, а ландшафт везде — просто декорации. Годится?

А я отзываюсь:

— Чего?

— А я на самом деле потрясающе талантливый и одарённый актёр, — продолжает Дэнни. — И просто прикидываюсь твоим глупым невезучим лучшим дружком-онанистом.

Кто-то щёлкает на плёнку меня, ковыряющегося в зубах.

А я смотрю на Дэнни и говорю:

— Братан, да не прикидываешься ты нифига.

У моего локтя на меня скалится какой-то турист.

— Виктор, эй, — говорит он. — Так вот ты где работаешь.

Откуда он меня знает — хрен разберёшь.

Медфакультет. Колледж. Другая работа. Или, может статься, он просто очередной сексуальный маньяк из моей группы. Прикольно. Он не похож на сексоголика, но никто никогда не похож.

— Эй, Мод, — зовёт он, толкая локтем свою спутницу. — Вот парень, про которого я тебе вечно рассказываю. Я спас этому парню жизнь.

А женщина говорит:

— О Боже ты мой. Так это правда? — втягивает голову в плечи и выкатывает глаза. — Наш Реджи вечно вами хвастается. А я вроде бы всегда думала, что он гиперболизирует.

— Ах да, — отвечаю. — Наш старина Редж, да-да, он спас мне жизнь.

А Дэнни подхватывает:

— Опять же — а кто нет?

Реджи интересуется:

— У тебя нынче всё нормально? Я старался выслать столько денег, сколько мог. Хватило, чтобы разобраться с тем зубом мудрости, который тебе надо было выдернуть?

А Дэнни отзывается:

— Ох, вы уж мне поверьте.

Слепой цыплёнок с половиной головы и без крыльев, весь измазанный дерьмом, тычется мне в башмак, а когда я тянусь его погладить, оно всё дрожит под перьями, производит тихое кудахтанье и воркование, почти мурлычет.

Приятно видеть что-то более жалкое, чем то, каким я себя чувствую в этот момент.

Потом ловлю себя с ногтем во рту, в коровьем навозе. В цыплячьем дерьме.

См. также: Гистоплазмоз. См. также: Ленточные черви.

И продолжаю:

— Ах да, деньги, — говорю. — Спасибо, братан. — И сплёвываю. Потом снова сплёвываю. Щелчок Реджи, который делает мой снимок. Ещё один идиотский миг, который людям охота продлить навечно.

А Дэнни смотрит на газету в своей руке и спрашивает:

— Так что, братан, можно мне прийти пожить в доме твоей мамы? Да или нет?