Удушье - Паланик Чак - Страница 39

Чёрно-белые цыплята таскаются по Колонии Дансборо; цыплята со сплющенными головами. Есть цыплята без крыльев или только с одной лапой. Бывают цыплята вообще без ног, шлёпающие по грязи коровника на одних растрёпанных крылышках. Слепые цыплята без глаз. Без клювов. Урождённые такими. Дефективные. Родившиеся уже сразу с разбитыми маленькими цыплячьими мозгами.

Существует невидимая грань между наукой и садизмом, но тут её сделали видимой.

Речь не о том, что мои собственные мозги будут стоить большего. Вон, гляньте на мою маму.

Посмотрела бы доктор Маршалл, как они все тут кувыркаются. Я не о том, что она поняла бы.

Дэнни здесь же, со мной: Дэнни лезет в задний карман штанов и вытаскивает газетную страницу для частных объявлений, сложенную в маленький квадратик. Сто пудов, это контрабанда. Его Королевское Высокогубернаторство увидит — и Дэнни будет наказан вплоть до увольнения. На полном серьёзе, прямо на скотном дворе у коровника, Дэнни вручает мне эту газетную страницу.

Если не считать газеты, мы очень аутентичны, — ничего на нас надетого в этом веке словно и не стирали.

Люди щёлкают снимки, пытаясь забрать кусочек тебя домой в качестве сувенира. Люди направляют камеры, стараясь втянуть тебя в свой отдых. Каждый снимает тебя, снимает хромых цыплят. Все пытаются заставить каждую текущую минуту длиться вечно. Сохранить каждую секунду.

Из коровника кто-то булькает, всасывая воздух через бульбулятор. Их не видно, но чувствуется немая напряжённость кучки людей, присевших кружком, пытающихся удержать дыхание. Кашляет девушка. Это Урсула, доярка. Там такие густые пары плана, что кашляет и корова.

Здесь нам положено подбирать засохшие коровьи эти самые, ну, коровьи кучи, а Дэнни начинает:

— Почитай, братан. Объявление в кружке, — разворачивает страницу, чтобы показать мне. — Вот объявление, здесь, — говорит. Там одно объявление обведено красными чернилами.

Когда рядом доярка. И туристы. Тут не меньше триллиона путей, чтобы нас поймали. На полном серьёзе, Дэнни наглый как никто.

В моей руке ещё теплый от его зада листок, а когда я отзываюсь:

— Не здесь, братан, — и пытаюсь вернуть бумажку…

Только начинаю, Дэнни спохватывается:

— Извини, не собирался, то есть, тебя втягивать. Если хочешь, могу взять сам тебе почитать.

Для школьников, которые сюда приходят, великое дело — посетить курятник и понаблюдать, как высиживаются яйца. Хотя обычный цыплёнок ведь не представляет такой интерес, как, скажем, цыплёнок с только одном глазом, или цыплёнок без шеи, или с недоразвитой парализованной лапой, — поэтому ребятишки трясут яйца. Трясут их хорошенько — и кладут обратно в кладку.

Ну и что, если уродится деформированное или ненормальное? Всё в образовательных целях.

Везучие рождаются уже сразу мёртвыми.

Любопытство или жестокость, — сто пудов, мы с Пэйж Маршалл можем кружить и кружить вокруг этой темы.

Сгребаю несколько коровьих куч, с осторожностью, чтобы они не ломались пополам. Чтобы их сырые внутренности не завоняли. Раз у меня все руки в коровьем дерьме — нельзя грызть ногти.

Стоя рядом, Дэнни зачитывает:

— «Ищу хорошее жильё; двадцатитрёхлетний парень, лечащийся самоистязатель, с ограниченным доходом и общественными навыками, доморощенный», — потом читает номер телефона. Номер его собственный.

— Это мои предки, братан, их номер телефона, — говорит Дэнни. — Это они так намекают.

Он нашёл это оставленным на своей кровати прошлым вечером.

Дэнни сообщает:

— Они про меня.

Говорю — «Да я врубился, о чём там». Деревянной лопатой продолжаю поднимать кучи навоза, сваливая их в плетёную эту самую. Ну, вы поняли. В корзину эту.

Дэнни спрашивает — можно ему прийти пожить у меня?

— Тут мы уже обсуждаем план «зю», — говорит Дэнни. — Прошу тебя как последнее пристанище.

Потому что ему неудобно меня тревожить, или же потому, что он пока не рехнулся, чтобы у меня селиться, — не спрашиваю.

В дыхании Дэнни можно унюхать кукурузные хлопья. Ещё одно нарушение исторического образа. Он просто магнитом говно притягивает. Доярка Урсула выходит из коровника и смотрит на нас вмазанными глазами, почти налитыми кровью.

— Если бы тебе нравилась какая-то девчонка, — спрашиваю его. — И если бы она хотела секса только чтобы забеременеть, ты бы согласился?

Урсула задирает юбки и топает через коровий навоз на деревянных башмаках. Пинает слепого цыплёнка, мешающего пройти. Кто-то щёлкает её на плёнку в процессе пинания. Семейная пара просит было Урсулу подержать их ребёнка для снимка, но потом, наверное, замечает её глаза.

— Не знаю, — отзывается Дэнни. — Ребёнок — это же не собаку завести. Я хочу сказать, дети живут очень долго, братан.

— Ну, а если она не планировала бы оставить ребёнка? — спрашиваю.

Дэнни поднимает взгляд, потом опускает, глядя в пустоту, потом смотрит на меня:

— Не врубаюсь, — говорит. — Ты имеешь в виду, типа продать его?

— Я имею в виду — типа принести его в жертву, — отвечаю.

А Дэнни говорит:

— Братан.

— Просто предположим, — рассказываю. — Что она собирается раздавить мозг этого нерождённого зародыша, высосать всю кашу большой иглой, а потом впрыснуть эту фигню в голову кое-кого из твоих знакомых, у кого повреждение мозга, чтобы его вылечить, — говорю.

У Дэнни отвисает челюсть:

— Братан, ты же это не про меня, а?

Я это про мою маму.

Такое называется «пересадка нервных клеток». Некоторые зовут её «прививка нервных клеток», и это единственный эффективный способ отстроить заново мамин мозг на такой поздней стадии. Он был бы шире известен, если бы не проблема с получением, ну, ключевого ингредиента.

— Ребёнка изнутри, — произносит Дэнни.

— Зародыша, — поправляю.

«Зародышевая ткань», как сказала Пэйж Маршалл. Наша доктор Маршалл с её кожей и ртом.

Урсула останавливается возле нас и показывает на листок газеты в руке Дэнни. Объявляет:

— Раз уж дата на нём не 1734 год — ты в жопе. Это нарушение образа.

Волосы на голове Дэнни пытаются отрасти, только некоторые вросли и спрятаны под белыми и красными прыщиками.