Книга теней - Уэст Жаклин - Страница 14

– Мортон… я не хочу сейчас уходить, но мне очень надо. Извини. – Белый клубок всхлипнул, но ничего не ответил. – Я еще вернусь. И попытаюсь узнать, как тебе помочь. Вдруг есть способ.

Клубок тихонько фыркнул.

– Пока, Мортон, – сказала Олив и изо всех сил бросилась бежать по улице, а потом через укутанное туманом поле, крепко зажав очки в кулаке.

Раму она с огромным облегчением обнаружила на том самом месте, где ее оставила. Внутри мерцало квадратное изображение коридора. Олив прямо на бегу распрямила дужки очков, ткнула ими себя в глаз, попробовала снова и со второй попытки надела их на нос, а потом с такой силой впрыгнула в раму, что, если бы не крепкие перила, обязательно скатилась бы прямо в коридор первого этажа.

Какое-то время девочка оставалась лежать на полу, размышляя. Олив боялась, что если она пошевелится, то мысли, которые только-только построились в голове, снова рассыплются, будто разорванные бусы.

Каждый раз, как она пыталась ухватиться за какой-то вывод и рассмотреть его со всех сторон повнимательнее, перед ее глазами вставал Мортон, его круглое лицо, поднятое к темному, никогда не меняющемуся небу. Ей вспомнилось ощущение его теплой ночной рубашки на щеке, когда она пыталась услышать сердцебиение, которого не было. Олив крепко вцепилась эту мысль, пока та не ускользнула. Теплая. Ночная рубашка у него была теплая .

Олив задумчиво нахмурилась. Но у Аннабелль руки были холодные, такие же, как фарфоровая посуда у нее на столе – гладкие и прохладные. Касаясь ее пальцев, девочка чувствовала, что они никогда не были живыми. У девушек, которые вытолкнули Олив из картины, тоже были холодные руки. А у Мортона ладони были теплые.

Мысли в голове носились как бешеные. Олив потерянно уставилась на висящую над лестницей ветвистую люстру. Между двух ветвей застрял один из ее шлепанцев.

12

Олив сидела на кровати, все размышляя о Мортоне. Ее отражение сидело в зеркале на туалетном столике и тоже размышляло. Вдруг девочке пришло в голову проверить, не получится ли проделать с отражением то же самое, что с картинами. Олив надела очки и шагнула в зеркало, но добилась только того, что ушибла нос.

Все так же задумчиво девочка спустилась вниз, в библиотеку, где отец хмуро глядел в ее компьютер.

– Привет, Олив, – кивнул он, поднимая взгляд. – Уже ужинать пора?

– Сейчас только половина четвертого, – ответила Олив.

– А-а-а. – Мистер Данвуди уставился обратно в экран. – Длинный сегодня день.

Олив выползла на крыльцо. Стояла теплая летняя погода, и папоротники с наслаждением развернулись, чувствуя, что воздух напоен влагой. Ржавые цепи качелей поскрипывали на легком ветерке. Девочка посмотрела через двор – на дом миссис Нивенс. Он совсем не походил на дом из картины. Не было калитки, на которой катался Мортон. Ограда вокруг палисадника исчезла. Дом сиял белизной, а не серел в тусклом вечернем полусвете. На окнах висели аккуратные кружевные занавески. Забавно, подумалось Олив. Вроде бы мало что изменилось, но сооружение выглядело совершенно иначе.

Олив обошла собственный дом по теневой стороне, пока не оказалась на заднем дворе, где густые кусты сирени уже начали превращаться из светло-лиловых в коричневые, и зашагала по мокрой от росы траве. За изгородью слышались голоса – женские голоса.

Сквозь ветки сирени Олив осторожно заглянула к миссис Нивенс во двор, столь не похожий на их собственный. За домом Данвуди раскинулись тенистые заросли плюща и папоротников, а у миссис Нивенс во дворе стояло несколько очень ухоженных деревьев, ровными рядами выстроились тюльпаны, а траву словно вручную стригли и причесывали. На заднем дворе у миссис Нивенс впору было снимать телевизионную рекламу. А у Данвуди очень органично смотрелся бы динозавр.

Укрывшись под полосатым зонтом, миссис Нивенс сидела за маленьким белым садовым столиком в компании миссис Дьюи, которая жила через дом. В тот момент, когда Олив затаилась за забором, миссис Дьюи произнесла:

– Нет, судя по всему. Неду Хэнниману через улицу отлично все видно, и он говорит, что они совершенно ничего из дома не выносили. Все до сих пор там.

Олив придвинулась поближе, опираясь на кусты сирени.

– Наверняка они просто не знают, – вздохнула миссис Нивенс. – Да и откуда им знать? С соседями-то даже словом перемолвиться не озаботились. Если бы я сама к ним не сходила и не представилась, мы бы даже имен до сих пор не знали.

– Печально, правда? – покачала головой миссис Дьюи.

– Но, знаешь, лично я бы не хотела жить среди всей этой рухляди. Пыльной мебели, и картин, и…

Тут миссис Нивенс и миссис Дьюи подскочили на месте. Олив, которая оперлась о сирень слишком сильно, слегка не рассчитала и бухнулась в кусты.

– Олив? – Миссис Нивенс, прищурясь, вгляделась в шуршащую изгородь. – Дорогая моя, это ты?

– Э-э-эм, – промычала Олив.

– Может, зайдешь и составишь нам компанию? – Миссис Нивенс снова повернулась к миссис Дьюи. – Лидия, это Олив Данвуди, наша новая соседка.

Олив, не сомневаясь, что лицо у нее предательски залилось краской, протиснулась между кустами и кое-как вылезла в соседский двор.

Миссис Нивенс и миссис Дьюи любезно ей улыбались. Миссис Дьюи казалась сделанной из разного размера шаров, поставленных друг на друга, будто лепили снеговика. Миссис Нивенс была худая блондинка, которую словно вырезали из куска масла. Обе выглядели так, будто в жаркий день или легко могут растаять.

– А мы как раз говорили о твоем доме, – пропела миссис Дьюи сладчайшим тоном.

– Вот-вот, – с готовностью подхватила миссис Нивенс. – МакМартины были очень необычной семьей. – Она произнесла слово «необычной» так, как большинство людей произносит слово «навоз». – Наверняка внутри дом такой же интересный, как снаружи. – «Интересный» тоже прозвучало как «навоз».

– Ага, – пробормотала Олив. – Очень интересный.

– В округе этот дом очень хорошо знали, – продолжила миссис Дьюи. – Олдос МакМартин, который его и построил, был в свое время довольно известным художником.

– Вот-вот, – снова перебила ее миссис Нивенс. – Но говорят, что он не продал ни одной картины. Никому не хотел отдавать. Отчасти поэтому и прославился. Странный был человек. Иногда пускал людей в дом посмотреть на них, но продавать почему-то не желал ни единой.

Где-то глубоко в голове у Олив, щелкнув, встали на свое место еще несколько кусочков пазла. Если Олдос МакМартин не продавал свои картины, так, наверное, потому, что знал: картины это необычные. Может, он их сам такими сделал. Мысли закружились, словно пузыри над сливом ванны, все быстрее и быстрее. Так о нем, значит, Мортон говорил, об Олдосе МакМартине? И девушки на той полянке тоже? И строители?

Олив вдруг осознала, что стоит с раскрытым ртом, пялясь в пространство, а миссис Нивенс и миссис Дьюи разглядывают ее с обеспокоенными лицами.

– Извините. Что? – встрепенулась девочка.

– Я спросила, – произнесла миссис Дьюи совсем медленно, – твои родители делают какой-нибудь ремонт? Этот дом такой старомодный, там столько всяких мелочей, которые не помешало бы осовременить…

– Нет, – сказала Олив. – Ну, в смысле, нам нравится все как есть.

Произнеся эти слова, она в тот же момент поняла, что говорит правду. Их дом оказался куда интереснее, чем любая бежевая трехкомнатная квартира. Куда интереснее, чем все, что Олив когда-либо видела.

Миссис Нивенс и миссис Дьюи обменялись многозначительными взглядами.

– Ну, мне уже пора, – неловко заерзала на стуле Олив. – И, кстати, – добавила она, стараясь говорить как можно непринужденнее, – вы случайно не знаете, тут нигде рядом не жил мальчик по имени Мортон?

Миссис Дьюи сжала губы и слегка нахмурилась с таким видом, будто пыталась вспомнить название песни, которую не слышала много-много лет. А вот миссис Нивенс слегка побледнела – точнее, стала даже еще белее, чем обычно – и, застыв на стуле, уставилась на девочку.