Проблемы с этим… красным… который во рту! - Овчинников Олег Вячеславович - Страница 4

– Турррбулентность!

– Что? И ты мне еще будешь говорить о турбулентности? – в негодовании воскликнул Тот Который. – Красивейшее слово, но до чего же редко ты пользовался им прежде! Почему ты вспоминаешь о турбулентности не раньше, чем твой кораблик начинает потряхивать при входе в плотные слои атмосферы? О, на твоем месте я произносил бы это слово по несколько раз в день. Я бы даже… Я бы улучшил его! Послушай, так ведь будет еще красивее: турбулюлентность, турбулюляция… – Лингуампир закатил глаза. Казалось, он наслаждается звуком собственного голоса. – Нет, ты не достоин своего языка! Я забираю его у тебя. У вашего народа есть выражение «молчание – золото». Ничего более глупого мне не доводилось слышать в этой жизни, но, похоже, как раз к тебе оно очень подходит…

Сказав это, лингуампир поднялся с земли и неспешно двинулся вдоль дороги в сторону гор, за которыми, возможно, и вправду скрывался таинственный черный замок.

Отойдя на несколько шагов, он остановился и, не оборачиваясь, бросил через плечо:

– Нам не о чем больше разговаривать с тобой, землянин… С тобой и с твоим человечеством… – и отправился дальше, о чем-то негромко турбулюлюкая себе под нос.

Словом, он недвусмысленно дал понять, что потерял всякий интерес к собеседнику, если, конечно, Редуарда еще можно было назвать так. В голове землянина вертелось последнее, чудом уцелевшее слово – «отнюдь», не то чтобы самое полезное, но он был не настолько глуп, чтобы разбрасываться последними словами.

Вскочив на ноги, он в три прыжка догнал удаляющегося лингуампира и ухватился за его плечо.

– Ы-ы-ы ы-ы-ы! – только и смог произнести он, с мольбою заглядывая в глаза Того Которого.

Тот остановился.

– Пить? – участливо спросил он.

– Пить! Пить! – быстро закивал Редуард.

Последний отблеск заходящего солнца, словно лучик надежды, на миг озарил его лицо. «Все еще можно вернуть, – воспрял духом землянин. – Нужно только застать его врасплох!..»

– Пить! – повторил он и даже немного пошевелил губами, то ли демонстрируя жажду, то ли пробуя на вкус новое, с трудом отвоеванное слово.

Судя по складкам, возникшим на лицевой повязке, лингуампир улыбнулся. И ничего больше не сказал, лишь отрицательно покачал головой. Затем извлек откуда-то из-под балахона фляжку Редуарда, скрутил колпачок и перевернул ее горлышком вниз.

Не пролилось ни единой капли. Придорожная пыль осталась такой же сухой и равнодушной.

Последующие тридцать дней – по земным меркам – тянулись для Редуарда невыносимо медленно и однообразно.

Ранним утром он отправлялся через лес, оставляя свои следы на пыльной, им же самим протоптанной тропинке одной из «далеких планет», о существовании которой он предпочел бы никогда не знать. Он взбирался на пригорок и оказывался перед космическим катером, доставившим его на Редуарду. Немного побродив по окрестностям, Редуард обычно обнаруживал какой-нибудь в меру тяжелый булыжник или достаточно крепкую палку, возвращался к катеру и принимался с завидной целеустремленностью долбить принесенным предметом в крышку люка, ведущего в шлюзовую камеру. Проведя за этим занятием несколько часов и не заметив никаких видимых результатов своей работы, Редуард, как правило, впадал в отчаянье. Он устало опускался на небольшой валун, торчащий неподалеку от катера, обхватывал руками голову и сидел так, ожидая, когда местное солнце достигнет зенита.

Катер был заперт, а замок отпирался только по команде голосом. И что самое забавное, исключительно голосом Редуарда. Ему следовало произнести какое-то слово, совсем простое и короткое, только вот… какое?

К чести землянина следует отметить, что все выпавшие на его долю испытания он переносил стоически. В смысле – молча. И никогда не терял надежды окончательно. Порой ему даже казалось, что крышка входного люка, изготовленная из двадцатисантиметрового листа термотитана, начинает поддаваться.

Конечно, работа пошла бы быстрее, попроси Редуард у кого-либо из шекери какой-нибудь хозяйственный инструмент попрочнее, только ведь… это еще надо уметь попросить…

Дождавшись полудня, Редуард спускался в близлежащую деревню шекери, где к тому времени распахивались настежь двери многочисленных заведений для приема пищи и прочих увеселений. Выбрав какое-нибудь, Редуард устраивался на свободное местечко, дожидался, пока хозяин заведения обратит на него внимание и, за неимением альтернативы, просил:

– Пить!

Все владельцы питейных в округе относились к Редуарду с явным сочувствием, кроме того, появление землянина привлекало в заведение дополнительных клиентов из числа любопытствующих шекери, поэтому ему охотно наливали в кредит.

Обычно после пятого или шестого стаканчика сочувствие хозяина к землянину усугублялось, и он озабоченно спрашивал у Редуарда:

– Уозможно уам уже хуатит?

На что последний неизменно отвечал:

– Отнюдь!

По истечении же этих тридцати дней на Редуарду прибыла спасательная экспедиция с Земли.

Еще две недели понадобилось команде из трех психиатров, двух гипнотизеров и одного, но опытнейшего лингвиста для того, чтобы, если можно так выразиться, вернуть Редуарду Кингу дар речи. В его изначальном объеме.

…Дверь в комнату широко распахнулась и весь дверной проем заполнила собой громоздкая фигура ксенобиолога по имени Николас Лэрри, соседа Редуарда Кинга по общежитию.

– Нда! – громогласно заявил ксенобиолог. – Погоды ночне стоят…

– Пожалуйста… – сидящий за письменным столом Редуард слегка поморщился и с трудом оторвался от книжки, которую держал в руках. – Будь осторожнее, когда пытаешься пользоваться архаизмами. Не «нонче», а «нынче». В крайнем случае – «ноне». И очень тебя прошу, никогда не говори о погоде во множественном числе. По крайней мере, в моем присутствии, – попросил он и вновь склонился над раскрытыми страницами.

Николас Лэрри некоторое время с изумлением взирал на Редуарда, затем перевел взгляд на книгу в его руках и спросил:

– Что это? Ты взял мой учебник по ксенобиологии?

– Да, да. Я собрал все книги по специальности, какие смог найти.

На столе перед Редуардом возвышался средних размеров бастион из книг.

– Нда… И зачем это тебе?

– Ну как же! – Редуард оживился. – Здесь я нашел столько новых, красивейших слов! Вот, послушай… – он зашелестел страницами. – Ареопатетика! Хроносингластика! Стегуано… Секундочку, сейчас перелистну…

– …зоотия! – закончил за него Николас. – Ну! И ты хочешь сказать, будто понимаешь, что это такое?

– Да какая разница! Главное – как это звучит, – Редуард уставился в потолок и повторил мечтательно: – Стегуанозоотия!..

Теперь поморщился ксенобиолог. Должно быть, вспомнил о явлении, которое представители его специальности называют этим звучным термином.

– Нда… И ты думаешь, знание этих слов может тебе когда-нибудь пригодиться?

Редуард вздохнул и, скрепя сердце, все-таки отложил учебник в сторону.

– Правда в том, – сказал он, – что человек никогда не знает заранее, что именно может пригодиться ему в жизни. Помолчи с мое – и ты поймешь, что такое настоящий лингвистический голод. Вот подожди, я уже знаю примерно сотню тысяч слов, а впереди у меня… – он нежно провел рукой по книжным корешкам, – широчайшие перспективы. И теперь, если мне вновь придется повстречаться с лингуа… то есть, с лингвистическим вампиром, мы еще посмотрим, чья возьмет. И у кого раньше возникнут проблемы… – Редуард неожиданно замолчал, – с этим… – волнение охватило его, – ну, красным… – да что там волнение – настоящая паника! – который во рту! – закончил он и беспомощно посмотрел в глаза ксенобиолога.