Январские ночи - Овалов Лев Сергеевич - Страница 40

«Тысяча и одна служба»

У секретаря райкома множество неотложных дел. Обеспечение промышленных предприятий сырьем и топливом. Снабжение населения продовольствием. Пропаганда политических знаний. И кроме того, в поле его зрения постоянно находится обычная будничная жизнь. Булочные должны выпекать хлеб, магазины, хоть и скупо, хоть и по карточкам, но торговать, дети учиться в школах, а врачи принимать больных… За всем надо уследить, кого уговорить, а кого и заставить.

Землячка не видела ни дня, ни ночи. В обед ее секретарь Олечка, худенькая девочка с русой косой, приносила ей несколько кусочков селедки с ломтем хлеба и стакан чаю, подслащенного сахарином. Впрочем, иногда обед подавался ночью, а иногда Землячка получала тарелку пшенной каши где-нибудь в рабочей столовой после очередного митинга.

Розалии Самойловне было не до себя, не до родных и друзей, и все-таки ее тревожила судьба одной приятельницы, связь с которой давно прервалась и восстановить которую мешала жизненная круговерть.

Как-то на совещании у Свидерского в Наркомпроде, при распределении промышленным центрам муки, только что привезенной с Украины, она встретилась с секретарем Костромского губкома.

Костроме что-то совсем мало выделили хлеба, и костромич жалобно просил добавить — говорил о тяжелом положении в городе, больше всего, конечно, о положении костромских текстильщиков, но попутно помянул и о том, как бедствуют учителя и врачи.

Тут Землячку осенило. Ведь Катенина живет в Костроме!

Лидия Михайловна Катенина. Верный, испытанный друг. Сколько раз она выручала Землячку!

Катенина хороший врач. Сперва работала в Москве, потом в Чухломе. Жилось ей несладко. Завидной должности она получить не могла, препятствовала ее близость к партии. Работала в фабричных больницах, в земстве. Но это не мешало ей аккуратно посылать Землячке денежные переводы.

— Вам труднее, чем мне, — говорила Катенина. — У меня хоть заработок постоянный, а у вас столько непредвиденных обстоятельств.

В жизни у Землячки было всего два-три человека, которым она могла открыться и признаться в том, что ей плохо. И кому же она писала письма в годы заключения в Литовском замке? Лидии Михайловне Катениной. Кто присылал Землячке передачи? Лидия Михайловна Катенина. К кому Землячка обратилась перед судом с просьбой достать приличное платье, потому что ей не хотелось выглядеть перед своими судьями ни жалкой, ни нищей? К Лидии Михайловне Катениной!

И та готова была все сделать для своего неразговорчивого и раздражительного друга.

А потом Землячка уехала за границу и потеряла Катенину из виду.

В годы войны подполье было особенно сурово, приходилось соблюдать жесточайшую конспирацию, Землячка не смела обнаружить себя. А затем — революция, ни минуты не могла уделить Землячка ни себе, ни своим близким.

— Скажите, — обратилась Землячка к костромичу. — Вы не знаете в Костроме врача Катенину?

Нет, костромич не знал.

— А узнать можете?

Не прошло и недели, как Землячка получила письмо. Действительно, Катенина проживает в Костроме. Работает в больнице. Живет неважно, одиноко.

Землячка не выносила протежирования, не искала его для себя и не оказывала другим, порядочна была до аскетизма, не позволяла себе ни малейших компромиссов с совестью. Но Лидии Михайловне она не могла не помочь, обязана была это сделать, на этот раз она собиралась использовать все свое влияние, чтобы помочь Катениной найти для нее интересную и хорошо оплачиваемую работу.

Она написала Катениной, предложила перебраться в Москву, обещала сделать все, что в ее силах…

Должно быть, Лидии Михайловне и в самом деле плохо жилось, потому что она сразу ответила согласием.

Землячка тотчас поехала к Семашко. К нему часто обращались со всякими частными просьбами, уж такое он возглавлял ведомство, которое призвано помогать множеству отдельных лиц: кому-то надо лечиться, кого-то устроить в больницу; к нему обращались тысячи врачей, но чтобы Землячка пришла просить за врача и вообще кого-то устраивать — это было удивительно!

А она просила:

— Николай Александрович, доктора Катенину я знаю еще со времен подполья, отличный врач и очень отзывчивый человек, она оказала много услуг нашей партии, и я прошу…

Это было даже более чем удивительно, что Землячка хлопочет об устройстве своей знакомой на хорошую работу.

Семашко обещал, рекомендация Землячки значила очень много.

Но хлопотать о квартире для Катениной Землячке не пришлось.

Партия направляла на фронт две с половиной тысячи коммунистов, и в их числе многих видных партийных работников. Землячка давно уже просилась на фронт, и просьба ее была удовлетворена.

«Вас ждет комната и тысяча и одна служба, — писала она Катениной перед отъездом на фронт. — Но меня вы уже не застанете. Выезжаю на фронт. Давно рвусь туда, и счастлива, что Исполком Московский нашел нужным делегировать меня».

Землячка занимала квартиру из трех комнат — одну она оставила за собой, другую предоставила сестре, третью предлагала Катениной.

«Здесь, вероятно, будут жить с вами моя сестра Мария Самойловна и ее муж, — писала она далее. — Надеюсь вернуться целой и невредимой, конечно, после победы».

А когда Катенина через несколько дней приехала в Москву, Землячка уже находилась на Северном фронте.

«Жаль, что оставила за собой комнату, вряд ли придется жить зимой в Москве, — месяц спустя писала Землячка в Москву из Котласа. — Пока фронт будет держаться, я с фронта не уеду».

Беспартийные коммунисты

Ранняя осень на Северной Двине. Еще только конец августа, а дождь моросит без перерыва. Землю развезло, размыло, грязные оползни протянулись до самой воды. Уныло все вокруг, укрыться бы от такой погоды под крышей. А люди стоят и лежат под мокрым, падающим на голову небом, на берегу неприветливой желто-серой реки и не знают, что делать: то ли идти назад, то ли тонуть тут, в этой непролазной грязи, в рыжей холодной этой воде…

Интервенты развивают наступление на Севере. Англичане, французы, американцы объединили свои силы, и часть из них стремится взять Вологду, а другие пробиваются к Вятке в расчете соединиться с Колчаком.

Второго августа пал Архангельск. Интервенты движутся вдоль железной дороги к Няндоме и по Северной Двине к Котласу.

Котласское направление приобретает особо важное значение, и красноармейские части тратят последние силы, пытаясь удержать Котлас.

Противник обстреливает Вологодский полк и с реки, и с берега. Рвутся артиллерийские снаряды, строчат пулеметы, льет проливной дождь, и сутки уже, как бойцы не получали пищи.

Нет возможности терпеть далее эту муку… Кто возьмется переломить подавленное настроение бойцов?

Два десятка людей в рваных шинелишках и в подбитых ветром пальтишках идут по колено в грязи в расположение Вологодского полка. Двадцать агитаторов, только что прибывших из Петрограда…

Так вот он каков, Котлас! Промокший деревянный городок, обстреливаемый английскими снарядами. Мутная волнующаяся Двина. Измотанные, растерянные красноармейцы… Смогут ли они, плохо вооруженные, голодные и раздетые, остановить наступление отлично экипированных, сытых интервентов?

Ведь в Котлас прибыли всего-навсего двадцать четыре молодых коммуниста, еще вчера работавших на заводах и фабриках Москвы и Петрограда.

И командует этими юношами неприметная женщина в кожаной куртке!

Плечом к плечу идут прибывшие по размытым дождем улицам.

Вот и река.

Нахохлившиеся солдаты пригибаются и от пуль, и от дождя. Они медленно бредут навстречу прибывшим…

Дрогнули? Отступают?…

— Как же быть, товарищ Землячка?

— К бойцам, к бойцам, — решительно говорит она. — Рассыпаться по всей линии, товарищи. Не стоять. Заставить людей понять…

Она не говорит, что надо людям понять, она уверена, коммунисты знают, что сказать дрогнувшим бойцам.