После бури - Матвеев Герман Иванович - Страница 5

— Нет… Я теплая. Я пойду с вами.

— Пускай идет, а замерзнет, домой прогоним, — заступился Сеня.

— Ну ладно. Только потом не реветь. Пошли!

Потушив лампу, славельщики гурьбой вышли из дома и направились к рабочим баракам.

4. В УЧАСТКЕ

В полицейском участке тепло и тихо. В печке изредка потрескивали еловые дрова, в шкафчике шуршали тараканы, в кабинете начальника тикали часы. Кандыба сидел за столом и, положив голову на ладонь согнутой руки, тупо глядел на огонек лампы.

“Кто же тут еще ненадежный?” — думал он. Рабочих много, и все они казались ему ненадежными. Все смотрят волками, все отворачиваются при встрече или просто не замечают.

Перебирая в памяти наиболее известных, он вспомнил о Денисове, по прозвищу Медведь.

“Вот этот, пожалуй, самый ненадежный… — решил Кандыба. — Вот на кого надо указать приставу!”

Брат Денисова после восстания был сослан на каторгу, а он каким-то чудом уцелел.

— Погоди, Медведь… Ты еще меня попомнишь… — сказал околоточный вслух и погрозил кулаком в сторону двери.

Были у Кандыбы с Денисовым кое-какие счеты с давних времен, и вот, кажется, пришло время рассчитаться.

От этой мысли на душе стало веселее. Кандыба достал из-за деревянного сундука “мерзавчик” и поставил его на стол. Из кармана висящей шинели вынул две рюмки в виде бочоночков и кусок пирога, завернутого в цветистый платок. Ударом о ладонь раскупорил бутылку, налил в обе рюмки и развернул платок.

— С праздником! — сказал он вслух.

Взяв в каждую руку по рюмке, он чокнулся ими сначала о бутылку, затем рюмку о рюмку и, не переводя дыхания, выпил одну за другой. Крякнул и начал закусывать пирогом.

В сенях послышалось хлопанье дверей и шарканье ног. Кандыба быстро спрятал бутылку за сундук, рюмки сунул в карманы шаровар и принял озабоченно-деловой вид.

Вошли двое.

— Принимай гостя! — сказал Жига, пропустив перед собой задержанного мужчину. — В зотовский дом, понимаешь ли, забрался, печку затопил и сидит, как хозяин!

— В зотовский дом? — переспросил Кандыба. — Он же заколочен…

— А ему что… Заколочен, так еще и лучше, — ответил Жига. — С приставом желает говорить. Беспаспортный.

Кандыба внимательно посмотрел на задержанного, но тот, не обращая внимания на околоточного, скусывал лед, наросший на усах.

— Протокол завтра напишу, — сказал городовой, собираясь уходить.

— Замерз?

— Пока ничего.

— Пьяных много?

— Кто их знает! По домам сидят.

Жига ушел. Кандыба вторично и по возможности строго уставился на мужчину, но это не подействовало. Разглядев толстого с громадными пушистыми усами, добродушного на вид полицейского, человек подмигнул ему и улыбнулся.

— Чего тебе смешно? — сердито спросил околоточный. — Как зовут?

— Непомнящий.

— Имя как?

— Никак. Нет у меня имени.

— Имя нет? По-нимаю… А мать у тебя есть?

— Нет.

— Матери нет? Откуда же ты взялся?

— В канаве нашли.

— В канаве, говоришь?.. Так… Это другое дело… А как же без матери?

— Не было матери. Русским языком тебе говорят, — спокойно ответил мужчина и, не дожидаясь приглашения, сел на скамейку около печки.

— Впервые такого человека вижу… Без матери! — не то шутливо, не то серьезно удивился Кандыба. — Много бродяг ловили, но такого не видал! Ты из Сибири бежал?

— О чем нам с тобой говорить?.. С начальством буду говорить.

— Я начальник! Говори со мной.

— Видали мы такое начальство, — презрительно, сквозь зубы проговорил мужчина и отвернулся к печке.

Кандыба растерялся. Независимое поведение и уверенный тон бывалого человека в полиции сильно его смущали.

— Пристав где? — громко спросил задержанный.

— Пристава тебе надо? — прищурив глаза, переспросил Кандыба. — Увидишь и пристава. Не торопись. Увидишь, второй раз не захочешь. Он с тобой возжаться долго не будет.

— А кто у вас пристав?

Теперь Кандыба догадался, почему этот человек держится так уверенно. По-видимому, он знает старого пристава, служившего здесь до восстания. Слабого, безвольного “либерала”, как его называл Аким Акимыч, новый пристав.

— Пристав у нас теперь настоящий! Ему скажешь… И мать вспомнишь… — угрожающе растягивая слова, начал говорить Кандыба, но вдруг замолчал и прислушался.

На улице возле дома кто-то ходил. Скрип шагов ясно доносился сюда. Околоточный подошел к окну и на кружевных морозных узорах выскоблил ногтем кружок. Затем, закрывшись ладонями от света, прильнул к стеклу. Действительно, недалеко от уличного фонаря, напротив участка, стоял человек в длиннополой шубе. Некоторое время Кандыба напряженно всматривался и, узнав священника, по-детски всплеснул руками и проворно побежал встречать.

Как только захлопнулась дверь за околоточным, мужчина вскочил и быстро прошел в кабинет. Убедившись, что комната не имеет выхода, он вернулся и сел на прежнее место. В это время в сенях послышались голоса.

— Батюшка! Отец Игнатий!—ласково, нараспев, говорил Кандыба, широко распахивая дверь. — Заходите. Никого у нас нет. Один дежурю.

Священник осторожно вошел в комнату и подозрительно покосился на сидевшего возле печки человека.

— Не подобает священнослужителю без крайней надобности… — пробормотал он.

— Благословите, отец Игнатий! — суетился Кандыба около священника, помогая расстегнуть длиннополую шубу.

— Погоди… Ну и мороз! Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его…— бормотал он, снимая варежки. Затем, переложив имевшийся с ним сверток в левую руку, широким крестом осенил околоточного.— Во имя отца и сына, и святого духа. Аминь!

Кандыба поймал руку священника и звонко чмокнул.

— Завернул по пути…

— Душевно рад, батюшка! Видите, какая моя планида. В святой праздник дежурить пришлось…

— “Сам” где?

— “Сам” на вечеру… в копейской конторе.

— Это кто? — снова покосившись на мужчину, тихо спросил священник.

— Бродягу задержали. Беспаспортный.

— Беспаспортный? Не здешний?

— Никак нет, отец Игнатий. Так что, много их теперь шатается по Руси.

Мужчина вытянул ноги к огню и, казалось, дремал, не обращая никакого внимания на говоривших.

Священник развернул епитрахиль, достал завернутое в него евангелие и стал молча листать. Наконец он нашел нужную страницу.

— Смотри!

Кандыба наклонился. На чистых полях евангелия были четко напечатаны уже знакомые ему два слова:

ДАЛОЙ

ЦАРЯ.

— Господи! Куда припечатали! На святом евангелии!.. — с ужасом прошептал он и перекрестился.

— Утром ничего не было. После литургии заметил. Типографские буквы-то. Рука крамольника наложила. Серьезное дело! — сильно окая, вполголоса сказал священник.

— Так что, сурьезней и быть не может! — подтвердил околоточный. — Аким Акимыч сильно беспокоились…

При упоминании этого имени глаза дремлющего мужчины вдруг блеснули, и он переменил позу. Кандыба услышал шорох, оглянулся, но задержанный уже по-прежнему сидел спокойно с закрытыми глазами.

— Отец Игнатий, они не велели беспокоить их по пустякам, а только об таком деле надо немедля доложить. Прикажете кого-нибудь послать?

— Не надо. Я сам схожу. Шуму поменьше.

— В одно слово с ним. Секрет. И кто бы ведь мог? Всех я тут знаю наперечет. Денисов разве, — вкрадчиво намекнул околоточный.

— Это какой Денисов?

— Шахтер с копей, по прозвищу Медведь, у которого брата на каторгу присудили.

— Так он и в церковь не ходит…

Отец Игнатий на минуту задумался. Кандыба ждал, хитро поглядывая на священника. Сам он вряд ли решился бы назвать приставу фамилию человека, от которого хотелось избавиться, и рассчитывал, что это сделает иерей.

— Ну ладно. Аким Акимыч дельный человек. Найдет виновника. Евангелие оставлю до его прихода. Непристойно туда, на бал… — сказал отец Игнатий и положил на стол евангелие.