После бури - Матвеев Герман Иванович - Страница 4

— Ой, мальчики, стынь какая! У меня совсем нос отморозился! Пойдем славить-то?

— Конечно пойдем, — ответил Карасев, помогая закрыть дверь.

Маруся подула на пальцы и погладила коровью морду.

— А что вы тут делаете?

— Спрос. Кто спросит, тому в нос! — серьезно ответил Кузя и протянул ей просфору. — На вот… ешь!

Девочка взяла просфору, села на корточки в уголок и молча принялась жевать.

Давно было заведено, что никогда ни один углан не водится с девчонками, но отец Маруси, веселый балагур, с ярко-рыжими волосами, после восстания умер от ран в больнице, и поэтому мальчики добровольно взяли над ней опеку и приняли в свою компанию. Маруся дорожила исключительным положением и старалась держать себя с достоинством.

В коровнике сравнительно тепло. Уютно горит свечка.

— Ты давно ждесь, Карась? — спросил Сеня.

— Засветло пришел, а она… как нарочно… — сердито ответил тот и бросил в корову щепку.

Терпение его иссякло. “Придет Васька, пойдем славить, и доска останется не намазана”, — думал он.

— А как это может быть? — проговорил Кузя, ни к кому не обращаясь. — В церкви икона нарисована… Рождество Христово. Он, грят, во хлеву родился, а печки там не было. Как он не замерз.

— Потому что бог! — сразу отозвалась Маруся.

— Ну да… бог! — передразнил ее Сеня. — В такой мороз и богу не вытерпеть. Там жаркая страна и морозов не бывает.

— А на том свете морозы бывают? — спросил Кузя.

— А про это никто не знает…

Снова восстановилось молчание, но ненадолго.

— Надо бы спевку устроить, — предложил Кузя, заметив, что ребята съели просфорки, и, не дожидаясь согласия, откашлялся и запел.

Не понимая смысла славянских слов, коверкая их по-своему, пели старательно, вытягивая шеи на высоких нотах.

“Рождество твое, Христе, боже наш, вос-сия мирови свет ра-а-зума-а. В нем бо звездам служа-ащие и звездою уча-ахуся. Тебе кланятися, солнцу пра-авды, и тебе видети с высоты восто-ока. Господи, слава тебе”.

Закончив одну молитву, сейчас же запели: “Дева днесь”, но вдруг послышались долгожданные звуки коровьих шлепков. Карасев вскочил, схватил приготовленную доску и деревянную лопаточку.

— Кузька, посвети…

Быстро принялись за дело и, когда все было готово, намазанную доску выставили на мороз.

— Во! За ночь так прихватит… Я те дам, — сказал Сеня. — Утром я тебе помогу, Карась.

— Очень толсто не наращивайте, — посоветовал Кузя. — Тонкий лед крепче.

— И без тебя знаем.

— А что это Васька долго? — недовольно протянула Маруся. — Пора уж…

— Успеешь. Свечки надо поставить. Пошли…

Отряхнув ноги в сенях, вошли в дом, прибавили в лампе свет и занялись звездой.

Карманы у Кузи дырявые, и все содержимое проваливалось за подкладку кацавейки. Вытаскивая огарки свечей, он не заметил, как обронил на пол небольшой металлический предмет.

— Чур на одного! — сказала Маруся, нагибаясь.

Занятые звездой, ребята не обратили внимания на восклицание девочки. Маруся подошла к лампе и стала разглядывать находку. Четырехгранные, с углублением посредине, металлические палочки были связаны вместе. На одном конце они имели букву. Некоторые буквы она сразу узнала: Д, О, И. Другие были почему-то перевернуты задом наперед.

— Ты где взяла? — неожиданно грозно спросил Кузя, выхватив у нее из рук находку.

— Я нашла… — робко ответила Маруся.

— Где нашла? — А вот здесь.

Девочка показала рукой на пол и такими ясными глазами посмотрела на мальчика, что сомневаться не приходилось. Положение создалось затруднительное: надо было как-то объяснить, предупредить, иначе она могла проболтаться и наделать бед.

— Это мое. Марусенька, ты никому не сказывай, — таинственно прошептал Кузя. — Слышишь, Маруська? Если узнают, все пропадем. Посадят в “чижовку”.

— Я не скажу… Кузя, а на что тебе? — таким же шепотом спросила она.

Мальчик оглянулся. Карасев и Сеня вставляли огарок свечи в звезду и не обращали на них внимания.

— Гляди!

Он взял руку девочки и приложил связку буквами к ладони, сильно нажал. На коже отпечатались слова.

— Видала! — прошептал он. — Такими буквами книжки печатают. Только ты никому не сказывай.

Маруся недоверчиво слушала и с удивлением смотрела на ладонь. Буквы вдавились на коже и сначала были синеватыми с белыми каемками, затем начали краснеть, расплываться и, наконец, стали еще заметнее.

— А где ты взял? — поинтересовалась она.

— Я тоже нашел, — соврал он и, погрозив пальцем, спрятал связку в карман. — Только ты никому… Побожись!

— Нет, ей-богу, никому, — охотно сказала девочка и перекрестилась на Кузю.

Звезда была готова; время шло, ожидание томило, и ребята устроились кучкой в темном углу около печки, разговорились.

— А сегодня в полиции Кандыба дежурит, — сообщил Кузя, знавший все новости поселка.

— Он “братоубивец”, — заметила Маруся. — Дядя Степа сказывал, его надо в шурф спустить вниз головой.

— Не твоя забота. Придет время, и спустят, — остановил ее Сеня. — Ты лучше помалкивай.

— А он один там? — спросил Карасев.

— Один.

— Вот бы ему теперь стекла вышибить! На улице-то мороз! — предложил Карасев.

— Давайте! — живо согласился Кузя. — Возьмем полены да ка-ак звизданем, одним разом!

— Нет… Стекла не надо. Ни к чему, — возразил Сеня. — Вот если спалить. Фараоны пьяные, никто не увидит…

Глаза ребят загорелись злым огоньком. Воображение легко представило картину возможного пожара.

Бьет в набат церковный колокол, и тревожные удары гулко разносятся над поселками. Огонь разгорается все ярче и ярче, искры летят к небу, и никто не хочет тушить ненавистную “чижовку”.

Неукротимую злобу затаили сироты против полиции после восстания. Там служили, по их мнению, виновники всех бед, горя и страданий. А главное, пристав или, как они его называли между собой, “живодер”. Часто мечтали ребята о мести за отцов, строили всевозможные планы, но Вася Зотов всегда останавливал и, что называется, охлаждал их пыл. Ослушаться его они не смели.

И только Кандыба дважды почувствовал на себе силу их ненависти. Один раз они подобрались к его дому и по команде выбили все стекла. В другой раз достали каустика и, когда Устинья, жена Кандыбы, развесила на дворе после стирки белье, они ночью перемазали его ядовитой солью. Кандыба, конечно, догадывался, кто это сделал, но молчал. Во-первых, “не пойман — не вор”, а во-вторых, боялся, что может быть и хуже: пустят “красного петуха”.

— Мальчики, мамка сказывала, вчера в кузнице драка была. Мастера побили…

— Ну и пускай… — неопределенно промолвил Сеня. Он еще не расстался с мыслью поджечь полицию, хотя и был уверен, что Васька не позволит.

Наконец распахнулась дверь и вошел Вася Зотов. Он был самый старший. Отцовский полушубок, большие валенки и мохнатая шапка велики, но в них легко угадывалось стройное, сильное тело юноши.

— Все собрались?

— Все… А чего ты так долго?

— Дело было… Ну-ка, покажи звезду. — Вася взял звезду, проверил, крепко ли она держится на палке. — Хорошо! Инженера Камышина встретил. Велел приходить к нему славить, — сообщил он.

— Он добрый, — сказала Маруся.

— Ну да, добрый, — усмехнулся Сеня. — Он трус! “Медведь” говорил, что он не наш.

— Не болтай, если не знаешь. Он тоже революционер. Только он в другой партии состоит. С рабочими он не хочет, — уверенно сказал Вася, хотя сам имел довольно смутное представление о партиях.

— Потому что сам не рабочий, — подтвердил Карасев.

— Не потому. Разные партии есть… Которые за царя, которые за фабрикантов и за помещиков, а которые за рабочих, — также уверенно пояснил юноша.

— Вася, бери просфорку. Это тебе, — сказал Кузя и протянул просфорку.

— Украл?

— Я с разрешения. Нет, верно! Просвирня сама велела взять.

Вася сунул просфорку в карман, взял звезду и оглядел свою команду.

— Марусь, а ты ведь замерзнешь…

Девочка сразу заморгала глазами и замотала головой.