Ненависть - Остапенко Юлия Владимировна - Страница 37

Но он всё бьет и бьет, хотя в глазах Диз темнеет от боли, а плечо понемногу превращается в пульсирующее кровавое месиво. Что-то не так. Нет, совсем не так — ее никогда не били в детстве. Ну, так сильно во всяком случае. Раз-другой стукнут тростью по пальцам — и всё. Что-то не так. Что-то не так… Но как же больно.

«Не дергайтесь, маленькая леди, терпите, леди должны быть терпеливы…»

— Что такое?

— Да мечется, стерва! Второй раз уже повязку стянула. Орет… Бредит небось.

— Да бросил бы ее! Скорей бы издохла, туда ей дорога…

— Так нельзя! Сказали: до суда дожить должна. Чтоб всё по закону…

— Тьфу! Честной народ помирает без лекарей, а этой душегубке такой почет…

— Ее и повесят с почетом, не боись.

— Ну да…

…«Терпите, терпите, маленькая леди. Терпите». Она стерпела. Стиснула зубы и стерпела. Не впервой…

— Угомонилась наконец. Фух. Вздремнуть пойти, что ли? Ты посиди тут…

— Угу… Только зачем? Не сбежит ведь…

— Сиди!

— Да ладно, ладно. Посижу.

…«Диз!»

Ну вот, опять. Только присела книжку полистать. Красивая. С картинками, да еще и цветными. Черная башня, а в ней — принцесса. Принцесса некрасивая. Внизу — рыцарь. Красивый. И конь у него красивый тоже. Пусть эта сказка будет про меня, ладно?

«Ди-из!»

Это Гэрет зовет. Всё нормально, можно идти. А не хочется. После утренней ссоры с господином учителем, разговора с мамой, уроком, после сильной-сильной боли в до сих пор словно огнем горящем плече так приятно посмотреть красивые картинки. Но Гэрет зовет, и надо идти. Гэрет хороший, он любит Диз. Он ласковый. Нежный. У него большие теплые руки. Особенно Диз нравятся его ладони. Нравится, когда он закрывает ими ее глаза… и она ничего не видит…

«Иди сюда. Иди ко мне, малышка».

«Ну что?» — недовольно надув губки, спрашивает Диз, подбегает к брату, и он подхватывает ее на руки, а его красивые темные глаза смеются.

«Пойдешь со мной? Мы с Райдером приготовили тебе сюрприз».

Что-то екнуло в груди. Что-то плохое, страшное, до того страшное, что Диз немедленно гонит это «что-то» прочь — с криком, с гневными воплями, туда, вниз, в глубину, где ему и надлежит быть. Вздрагивает в сильных руках брата, сердито встряхивает короткими рыжими кудряшками.

«Что за сюрприз?» — спрашивает она, пытаясь сдержать любопытство.

«Так неинтересно! — смеется Гэрет. — Идем, и сама увидишь».

«Ну ладно…»

Он несет ее в дом. Диз хочет сказать ему, чтобы он поставил ее на землю, что она уже большая и может ходить сама, но почему-то молчит. Ей уютно в теплых руках. Они защитят ее. Да, если что случится, — они обязательно защитят.

Комната Райдера. Огромная, почти как спальня родителей — Диз однажды пробралась туда, за что получила взбучку. И светлая, как зал, в котором утром Диз разговаривала с Миледи Мамой. То есть обычно светлая. Сейчас окна зашторены, края тяжелых портьер грузно свисают к самому полу. Складки тяжелой зеленой ткани дышат пылью, и от этой пыли словно становится еще темнее. Диз немного завидует Райдеру, но, если задуматься, это правильно — то, что у него такая большая комната. Он ведь самый старший из них. Ему уже пятнадцать. У Гэрета тоже скоро будет такая комната, он всего на год младше брата. А Диз еще придется очень-очень долго ждать, пока ей достанутся отдельные покои. Но у нее хорошие братья. Они иногда пускают ее к себе. И даже сами зовут, как сейчас.

Райдер сидит в кресле у окна. Одна нога закинута на подлокотник, другая лежит на низенькой скамеечке. Руки скрещены на груди. Он улыбается. Он всегда улыбается. Его улыбка…

…— Вот стерва! Ты чего улыбаешься, дуреха? Ну, улыбайся… хоть в бреду порадуйся еще, пока можешь…

— Что тут такое?

— Ничего, господин доктор, ничего…

…такая же теплая и душная, как мутный солнечный свет, пробивающийся сквозь складки портьер.

«Привет, сестренка, — смешно наморщив нос, говорит Райдер. — Смотри, что у меня для тебя есть».

Он небрежно опускает руку, не наклоняясь, поднимает что-то с пола. Кукла. Красивая, как сам Райдер, — большая, золотоволосая, круглолицая. Улыбчивая. Райдер держит куклу за волосы, и оба они — Райдер и кукла — улыбаются одинаково. Эти улыбки говорят: «Я люблю тебя, сестренка Диз, иди ко мне».

«Ах!» — говорит Диз. Гэрет осторожно ставит ее на пол, его большие надежные руки исчезают, испаряются, словно радуга в утреннем небе. Диз хочет ухватиться за них, уцепиться, но улыбка куклы манит ее, зовет, требует немедленного внимания. Диз подходит к креслу Райдера, берет куклу из рук брата.

«Нравится?» — спрашивает Райдер.

«Она такая красивая!»

«Мы ее вместе выбирали», — вставляет Гэрет и подмигивает брату. Тот усмехается в ответ. Тепло. Душно.

«Спасибо вам, мальчики! Вы такие милые!»

«Ты только послушай эту маленькую кокетку!» — хохочет Райдер, молотя сжатым кулаком по подлокотнику кресла. Гэрет тоже смеется, не так громко, но тоже довольно. Они довольны ею. Это так хорошо.

«Ну ладно, Диз, — отсмеявшись, говорит Райдер. — Ладно, а теперь не поцелуешь ли ты своих дорогих братьев в знак признательности?»

«Конечно!»

Она бережно кладет куклу на пол — подождешь меня здесь, хорошо? — и начинает забираться к Райдеру на колени. Это нелегко — он такой высокий! Но он помогает ей — поднимает и усаживает, так быстро и бережно, что у Диз захватывает дух. Руки Райдера не такие нежные, как руки Гэрета, но в них есть сила, которой тому не хватает. И уверенность. Самоуверенность. Но главное — руки Райдера тоже любят Диз.

Он усаживает ее и спрашивает: «Удобно?» Она кивает, хотя это неправда. Она чувствует под собой что-то твердое, похожее на толстую палку, и сидеть на этом плохо. Но она ничего не говорит Райдеру, чтобы его не расстраивать.

«Ну, поцелуй своего братика», — говорит Райдер и улыбается. И снова в Диз всплывает что-то неправильное, что-то страшное, и снова она гонит это «что-то», яростно, гневно: убирайся вон, не хочу тебя знать!.. А придется, Диз, — грустно шелестит страшное «что-то». Придется.

Диз наклоняет рыжеволосую головку, приближает бледное личико к загорелому лицу старшего брата. Кладет свои слабые руки на его широкие мужские плечи. Касается нежными детскими губами грубой небритой щеки. Мужской щеки.