Ненависть - Остапенко Юлия Владимировна - Страница 32

Дэмьен поднял голову, щурясь от бьющего в глаза розовеющего солнца, и в последний раз посмотрел на дом, в котором пытался научиться быть счастливым.

«Я хотел любить тебя, Клирис», — подумал он и, развернувшись, пошел прочь по пыльной деревенской дороге.

Солнце укоризненно смотрело ему в спину.

Диз видела, как он вышел из клубящейся желтой пыли, как остановился посреди дороги, глядя вверх и слегка щурясь от бившего в глаза солнца. Он совсем не изменился. Только усталость затаилась в опущенных уголках рта. И шрам… Но Диз ожидала его увидеть.

Она откинулась на спинку стула, медленно отодвинулась назад, отталкиваясь ногами. Деревянные ножки заскрипели по дощатому полу. Обвив пальцами рукоятку меча, Диз смотрела, как Дэмьен стоит у подножия холма, глядя вверх, невыносимо долго, невыносимо неподвижно, смотрела, как он разворачивается, как бросает короткий взгляд через плечо, смотрела, как он идет прочь, как вступает в дымку придорожной пыли, как тает вдали.

Диз закричала. Она думала: «Нет, нет, нет!», но кричала совсем не это. Она вскочила, потом на миг замерла, задыхаясь и судорожно глотая слезы, градом хлынувшие по пылающим щекам. Бросила один — только один — взгляд на то, что осталось от женщины Дэмьена. Закрыла глаза. И рванулась прочь.

Он выигрывал у нее не больше пяти минут. И он шел, а она летела. Теперь ей было всё равно. Пусть не так… пусть неправильно. Но она должна была убить его. О Господи, должна. И не важно как (нет, Диз, нет, важно, ты ведь знаешь), нет, не важно — главное, что он наконец умрет и заплатит за то, что отнял у нее.

Пыль тихо шепелявила под ее ногами, взметавшими гальку. Диз бежала за ним, теперь уже — в самом деле за ним, почти поймав то, что слепо и неуверенно ловила долгие годы, почти догнав, почти коснувшись пальцами.

Она пробежала совсем немного.

Услышала свист, тихий, пронзительный и — ей так показалось — насмешливый. Словно стрела за ее спиной всё знала — все, даже то, чего пока не знала она сама. Левое плечо вспыхнуло и загорелось, вопя от боли. Диз споткнулась, неловко взмахнула руками и с коротким выдохом рухнула на колени в пыль, клубящуюся в солнечных лучах. В глазах мутнело, очень быстро, слишком быстро, — но она всё же повернула голову и уставилась на толстый шип наконечника, издевательски пялившийся из густо-красной сердцевины разодранной плоти. Диз привстала на одно колено, завела правую руку за плечо. В пальцах, обвивших арбалетный болт, как и во всем теле, отчаянно билась то ли мысль, то ли уже инстинкт: нет! не теперь! не так! Встать и идти, бежать, догнать, убить!.. Медленно, медленно, а потом быстро-быстро!.. И снова медленно… Как… как вытекает сейчас кровь из пробитого стрелой плеча и как…

Диз рванула, уже встав на ноги, уже шагая по дороге, — дальше, снова за ним. Дерево коротко хрустнуло и осталось в пальцах окровавленным обломком. Не сбавляя шаг, Диз перехватила конец болта, торчавший из плеча спереди, моргнула, стряхивая с век заливавший глаза пот, но лучше видеть не стала, нет, не стала… потому что всё равно глаза что-то заливает… что-то еще… что-то…

Она дернула стрелу из плеча, и жаркий липкий поток хлынул ей на грудь и живот. Диз на миг остановилась, изумленно разглядывая оживленный алый фонтанчик, весело бьющий из развороченного куска мяса, кажется, недавно бывшего частью ее тела… А сейчас то, на что она смотрела, мало напоминало плоть: на ее месте почему-то оказался кривой чурбан с гнилостным дуплом, и Диз могла сунуть в это дупло палец, если бы захотела, и ей не стало бы больно… Ей больше не будет больно… Вот… уже… Не больно.

То, что осталось от Клирис, — насквозь пропитанное кровью, содрогающееся, безумное и почти (почти…) бездумное тело, — сползло с подоконника, оставляя за собой широкий маслянисто-красный след. Арбалет выскользнул из сведенных судорогой пальцев и с гулким стуком упал на почерневшие доски пола.

А тот, кого она продолжала любить на руках смерти и даже дальше, шел по серо-желтой дороге. Он не знал о том, что происходило в мире, который он оставил. Он ни разу не оберггулся.

Солнце укоризненно смотрело ему в спину.

Дэмьен пил и не пьянел. Хотя как раз теперь можно было напиться всласть — можно, потому что не нужно. Ему нечего топить в вине, нечего опасаться, не приходится то и дело бросать взгляд через плечо, — а значит, и ясность взгляду больше не нужна, во всяком случае меньше, чем прежде… А дурман не брал — не шел и всё тут, оставляя сознание до одури ясным.

За соседними столами гулко стучали кружками, хохотали, орали песни и смачно матерились. В трактире было шумно, людно — как и в любом подобном заведении на достаточно широком тракте в достаточно поздний час. Дэмьену не мешали пьяные гуляки, наводнившие трактир, а они его не замечали; он отметил про себя, что всё складывается как нельзя лучше. И только потом вдруг вспомнил, что теперь это не имеет никакого значения.

Вот так… Стоило ему покинуть Клирис, и давно забытые инстинкты возвращаются с прежней четкостью — и своевременностью. Впрочем, он уже имел возможность убедиться в этом позавчера в деревенской таверне, из которой вышел с окровавленными руками и развороченной душой. Кем же всё-таки была для него Клирис? Барьером? Хранителем? Тюрьмой? Дэмьен сомневался, что когда-нибудь поймет это, что узнает, благословлять ее или проклинать. Впрочем, ему было кого проклинать. Но даже теперь, когда от Клирис его отделяли три десятка миль, два дня пути и инстинктивно принятое решение, запорошенное серо-стальным силуэтом Гвиндейл, он продолжал думать об этой странной и страстной женщине, как о давно умершей сестре, — такой родной и такой безнадежно далекой.

«Хотел бы я знать, что она во мне нашла», — мрачно подумал Дэмьен.

— Не позволите присесть, сударь?

Дэмьен поднял глаза. У противоположного края стола, развязно опершись на меч, стоял высокий худощавый мужчина и вопросительно смотрел на него.

Дэмьен молча кивнул, то ли на стул, то ли просто в знак согласия. Мужчина немедленно выпрямился, отодвинул скрипучий табурет, вальяжно расселся, вонзив в заляпанную скатерть острые локти и протянув длиннющие ноги под столом. Меч он поставил рядом, со стороны Дэмьена. Тот мимоходом, по старой, неумолимо возвращавшейся привычке оценил оружие. Длинный палаш, не очень тяжелый, с вычурной рукояткой, инкрустированной серебром, в просторных ножнах. Должно быть, на спине носит.