Мирка - Адлова Вера - Страница 3

«Святая Мария, товарищ Пивонька, куда вы снова лезете? Люди добрые, он прыгнул в синюю краску! И снова проносится между валиками, вниз-вверх, вниз-вверх, вот он снова становится тонким, как бумага, и снова стоит на машине. Но теперь он зеленый, совсем зеленый».

«Видишь, Весела, желтая с синей дают зеленую. Повтори это, Весела, вслух, пусть это слышит ваш руководитель».

И Мирка повторяет:

«Желтая относится к синей таким образом, что изменяется в зеленую, и прошу вас, пани, не толкайте меня, а то я упаду в краску. Ах, это ты, Пепичек? А ну-ка скорей домой, детям сюда входить строго запрещено».

«Весела, не отвлекайтесь, а следите за объяснениями!» — Это кричит учитель Споуста, прозванный Споустином.

«Этот еще будет меня поучать! Что я, школьница?! Где вы? А, вот. Пивонька уже снова проплывает между валиками. Все вращается, машина гудит. Пивонька — синий, как мама, когда она идет на работу и надевает форму; но Пивонька, пожалуй, посветлее — как стюардессы в аэропорту. Прыжок — и он снова исчез. Окунулся в красную».

«Весела, как относится синяя к красной?» — кричит Пивонька, проскальзывает между валиками и становится тонким, как бумага.

«О Господи, ну и людей набралось! Не толкайте меня! Товарищ Пивонька стал фиолетовым, потому что перед этим был синим, а потом красным, а синяя с красной дают фи-ла… фиа… фиа-яловую — нет, не яловую, я перепутала…»

«Не смейтесь, Весела, или в наказание пойдете в кино!»

«Кто он, этот господин, что так кричит? Может быть, это директор типографии? Но у того нет фиолетовых усов и он не носит высоких сапог и кружевного воротника, как у трех мушкетеров».

Внезапно машина остановилась, колесики докрутились, фиолетовые валики со всхлипом вздохнули, а Пивонька очутился наверху, на машине под надписью «Курить запрещено». Он зажигает сигарету и говорит:

«На этом закончим! Кто теперь последует моему примеру?»

Мастер разглядывает людей. Куда он ни посмотрит, там тотчас становится темно. И вдруг кто-то выкрикивает из тьмы:

«Пани Бубеничкова!»

«Нет, — решительно отвергает мастер Пивонька. — У пани Бубеничковой не подходит вес. У кого подходящий вес? Это должна быть офсетная, восьмидесятиграммовая!»

И тотчас всюду становится светло. Вокруг машины полным-полно народа, трамваев и троллейбусов. За ротационной машиной Вацлавская площадь с музеем, на возвышении перед музеем собираются люди и все кричат:

«У Веселой, у Веселой подходящий вес!»

«Нет, нет! Я не хочу быть тонкой, как бумага! — кричит Мирка. — Я не хочу быть тонкой, как бумага!»

Мастер Пивонька снимает очки и улыбается. Внезапно машина исчезает, и Мирка оказывается в наборном цехе. Да, это он самый, им его показывали утром. Только возле наборных машин нет наборщиков, а вокруг снова полно народа в праздничных платьях. Все стараются держаться серьезно, сжимают в руках цветы и смотрят на мастера Пивоньку.

«А это — наборный цех, — говорит мастер Пивонька. — Разрешите, уважаемые товарищи и милые друзья, передать слово товарищу Биляку, мастеру наборного цеха».

Торжественным жестом он что-то передает мастеру Биляку. Сначала это что-то большое и неуклюжее, как венок, но постепенно оно начинает уменьшаться и становится почти невидимым. Но Мирка знает, что это он передает слово.

Мастер Биляк принимает невидимое слово, снимает берет, засовывает слово в него и берет снова натягивает на голову Пивоньке. Вот Биляк кланяется и церемонно провозглашает:

«Позвольте мне, уважаемые и дорогие, перед своим выступлением предоставить слово присутствующему здесь товарищу Петерковой».

«О Господи, снова Петеркова!»

«Мальчики, мальчики, тихо!» — говорит Петеркова строгим голосом, хотя тишина царит как на похоронах.

«Что с ней случилось? Почему она смотрит на меня так зло? Это, наверное, потому, что я сказала, что люблю ее больше всех других учителей…»

«Весела! — говорит учительница Петеркова. — Весела, почему ты скрыла от нас свое отношение к Михалу Барте? Отвечай, Весела!»

У Мирки подкосились ноги. Она чувствует, как бледнеет от страха, и тотчас лицо заливает краска. И именно в тот момент, когда Мирке кажется, что все пропало, мастер Биляк поднимает над головой фотоаппарат, нажимает на кнопку и… Все машины внезапно начинают работать, кто-то пронзительно смеется, и Мирка дрожащим голосом говорит:

«Товарищ учительница, извините, о каком отношении вы говорите, это просто мой друг…»

«Это слово раз и навсегда выброси из головы, Весела! Никакой дружбы не существует, не су-щес-тву-ет! Признавайся, что Михал Барта твой жених!»

«Но, святая Мария, товарищ учительница, не хочу я никакого жениха, я-то лучше знаю! Я хочу друга, — кричит Мирка, — не жениха, а друга!»

«Весела, не отрицай, Михал тебе нравится, и Кулганкова это подтверждает».

«Кто это Кулганкова? Какая еще Кулганкова? — думает Мирка. — Не знаю я никакой Кулганковой».

«Минуточку, товарищ учительница», — останавливает ее мастер Биляк.

Он протягивает руку к полке, вытаскивает лист отпечатанной бумаги. Медленно его разворачивает и ставит на стол.

«Пожалуйста, вот вам Кулганкова», — говорит он, и на столе появляется живая девушка.

«Но ведь это же Яна! Яна ничего не знает! — кричит Мирка. — Никакая это не Кулганкова!» Мирка хочет назвать фамилию Яны, но не может вспомнить ее и от злости начинает плакать…

Кто-то трясет ее. Конечно, это учительница Петеркова. Открывает глаза и видит перед собой брата Зденека. Мирка удивленно смотрит на него.

— Мирка, да не кричи ты! Прага уже спит. Выключи-ка свой приемник.

Мирка наконец поняла, что это уже не сон, и вздохнула с облегчением.

— А что я кричала?

Зденек не ответил. Только махнул рукой, улыбнулся и погасил свет.

«Ну, скажу я вам, и дурацкий же был сон! Михал — жених. И придет такое в голову… Да нет же, учительница ничего не говорила. Это мне только показалось. А что же я кричала? Если Зденек слышал, то плохи мои дела. Даже ночью я делаю глупости, о глупостях думаю, все время в голову какая-то чертовщина лезет, словно вода, несущаяся по водосточной трубе, бежит, и бежит, и бе-жит…»

И вдруг она снова слышит:

— Послушный ребенок вовремя встает и не лентяйничает. Мирослава Весела, уже пять часов тридцать минут, подъем!

Мирка засунула голову под подушку: снова какой-то дурацкий сон. Едва прилегла, и уже нужно вставать. Но в этот момент загремела дьявольская музыка. Изобретение Зденека! Придумал же такое — записать на магнитофонную ленту лай, мяуканье, свистки, рев сирен.

Нет от него покоя, даже ночью. Отцу следовало бы его приструнить…

И вдруг Мирка вскочила. За окном светло. Ясное утро насмешливо приветствовало ее. Через открытые двери она увидела, что спальня родителей пуста, но дьявольская музыка продолжала греметь. Теперь-то ясно, что никакой это ни сон, а печальная утренняя действительность.

Мирка с грустью оглядела свою комнату. Потом ворвалась в комнату братьев как метеор.

— Сейчас же выключи это гнусное изобретение! — кричала она на старшего брата. — Прекрати, ведь на нас будут жаловаться! Об этом ты подумал, изобретатель?

— Не болтай, а занимайся делом. Уже скоро шесть, а в семь ты начинаешь, поторапливайся!

— Тоже командир нашелся! Сам ходит в техникум, а я разве виновата, что не попала? Наверняка я училась бы лучше тебя. Сам дрыхнет преспокойно, а я…

— Ну не злись, ангелочек, я сварил тебе какао, принес молоко, булочки, масло, кефир и еще обежал три раза вокруг дома. Быстрей мойся и ешь. Да не очень все раскидывай. Если что-нибудь будет лежать не на месте, соберу и выброшу во Влтаву! Я за тебя убирать больше не намерен.

Мирка показала Зденеку язык, когда он отвернулся, и потащилась в ванную. У нее было огромное желание снова забраться в постель. Она чувствовала себя обманутой и покинутой. Если бы хоть мама была дома, а еще лучше папа. Зденек дома, но с ним не стоит говорить. Всюду наводит порядок, вечно он бахвалится, командует.