За несколько стаканов крови - Мерцалов Игорь - Страница 18

ПМБГ, упакованные в какой-нибудь небольшой предмет (обычно в кувшин, поскольку в их разработке использовались параметры джиннов), могли сколь угодно долго лежать в каком-нибудь месте, чтобы при приближении неприятеля самораспаковаться (самовызваться, как это называли в газетах) и, перейдя из энергетического состояния в полуматериальное, приступить к действию. То есть убивать все живое с массой не ниже, чем у фэйри, оказавшееся в пределах досягаемости.

Кто поставил здесь голема, почему его не обезвредили, когда он перестал быть нужен? Пустые вопросы. Кохлундские леса полны подарками войны…

Персефоний повернулся, чтобы уйти. Олень, безусловно, мог бы стать для него законной добычей, но связываться с боевыми чарами очень опасно. Насколько он знал, саперы уничтожали ПМБГ дистанционно, запуская на занятый ими участок двух-трех големов сходной структуры.

Но что-то мешало уйти… что-то, замеченное краем глаза, но не осознанное. Персефоний вновь осмотрел поле боя и разглядел скелет разумного, именно — лешего. Разбросанные вокруг клочья одежды были когда-то формой, но не военной, а егерской. Беднягу назначили временным смотрителем леса уже в дни перемирия.

Взмах лапы — олень пошатнулся, упал на колено…

Персефоний и сам не подозревал, что вступит в бой, пока его руки не сомкнулись на шее голема. Мысли скользили как будто за гранью сознания, тело управлялось отнюдь не разумом. Прикоснувшись к таинству ночи на лоне природы, упырь как будто и впрямь стал наполовину животным.

Прыгнув на спину чудовищу, Персефоний мощным рывком свернул ему шею. Голем растворился в воздухе, обернувшись энергетической структурой, втянулся в свое убежище, скрытое травой, и материализовался вновь — целехонький и невредимый. Он вновь был полон сил и рвался выполнить приказ.

Молодого упыря встретил захват длинных лап. Он сумел поднырнуть под них и, обогнув голема, уступавшего ему в проворстве, вновь запрыгнуть на спину. Однако голем неплохо учился на ошибках. На сей раз он не стал дожидаться серьезных травм и опрокинулся навзничь, грозя раздавить Персефония. Лишь в последний миг упырь успел соскочить на землю.

Противник выпрямился и стал надвигаться. Внезапно серая тень метнулась к голему. Израненный олень, уже не нашедший сил для бегства, дотянулся до врага! Голем упал, и Персефоний навалился на него, круша руками колдовскую плоть.

Ему вновь удалось нанести противнику серьезные повреждения. Глазами смертного увидеть миг развоплощения было бы невозможно, но взгляд упыря различил призрачную дымку, втянувшуюся в ковер травы. Персефоний метнулся туда и увидел горлышко стеклянной бутылки, вкопанной в землю. Он вонзил пальцы в дерн и, напрягая мускулы, вырвал бутылку из почвы.

Чудовище опередило его на долю секунды, страшный удар подбросил упыря в воздух. Однако Персефоний не выпустил трофей, даже когда упал и покатился по земле. Колдовская тварь приближалась. Преодолевая боль, Персефоний с размаху хватил бутылкой по ближайшему стволу. Голем замер, и несколько секунд передышки позволили Персефонию собрать волю в кулак. Каждое движение давалось с трудом, он чувствовал себя невероятно уставшим, но был уверен, что теперь его противник лишился возможности перевоплощаться. К сожалению, он не представлял, как ему еще один раз одолеть ставшего осторожным голема голыми руками…

Белая вспышка с негромким шипением сверкнула и поглотила голову твари. Неуклюжее тело покачнулось и рухнуло, испаряясь на глазах. Хмурий Несмеянович с боевым посохом в руке перепрыгнул через ручей и подошел к упырю.

— Ну ты даешь, корнет, — хрипло проговорил он. — Не мог отыскать себе развлечение попроще?

Персефоний стоял покачиваясь. Он не слушал Хмурия Несмеяновича, но вовсе не из-за накатившей слабости. Просто слова не имели значения.

— Эй, да он тебя зацепил! — воскликнул Тучко, разглядев рваную рану на боку упыря. — Обожди-ка, сейчас мы это исправим.

Персефоний шагнул мимо него и приблизился к умирающему оленю. В глазах несчастного животного застыла боль.

Вот что имело значение!

В голове всплыло: прекратить мучения… Что за глупость? Персефоний склонился над оленем, чуть не упав при этом, и посмотрел ему в глаза. Животное перестало вздрагивать всем телом при каждом вздохе: боль ушла. Себе Персефоний такой поблажки не сделал, чтобы не терять ни времени, ни осознания важности того, что ему предстояло сделать. Правда, что именно ему предстояло, он, по-настоящему, понятия не имел, но каждое новое действие, совершенное телом, воспринималось как воспоминание о затверженном уроке.

Оттолкнув руку продолжающего что-то говорить Тучко, Персефоний встал на колени и, нагнувшись, припал ртом к ранам животного. Слюна упыря обладает не только обезболивающим, но и заживляющим действием — как мертвая вода. Поэтому, кстати, после их укусов, вопреки стойкому общественному мнению, не остается следов. То есть обычно не остается — иногда встречаются редкостные недотепы, о которых говорят, что они «укуса не скроют», чему в своде людских фразеологизмов соответствует выражение «ложкой в рот не попадет». Однако кто бы мог предположить, что заживляющее действие настолько сильно? А впрочем, кажется, дело было вовсе не в слюне…

Персефоний уже ничего не понимал.

Ибо, строго говоря, Персефония не стало.

Он не исчез как личность, нет — как личность он просто вдруг сделался не нужен, точно сброшенная маска. Исчез он как упырь, ибо именуемое так существо, представитель особой расы в классе разумных обитателей мира, обернулось в его сознании уродливым големом, глупой ошибкой… ум с трудом подбирал определения… вот — зыбкой абстракцией! Тенью на стене, вообразившей, будто она главнее того, кто ее отбрасывает.

Олень шевельнулся. Не обращая ни малейшего внимания на ошарашенный взгляд Тучко, тот, кто недавно звался Персефонием (хотя и сейчас мог бы им назваться — имя для него не имело значения) продолжал свое дело, и раны затягивались, пока он пил кровь. Целительное воздействие? Глупость. Обмен жизненной силой? Тоже глупость. У происходящего не было названия, во всяком случае, названия, которое понял бы прежний Персефоний, а новый в названиях не нуждался.

Наконец исчезла последняя рана. Персефоний разбудил животное. Олень сделал несколько неуверенных шагов, помотал головой и, тяжело ступая, направился к воде. Утолив жажду, он медленно удалился в чащу. Глядя ему вслед, Персефоний наконец заметил, что боль уже не мучает его: раны зажили вместе с ранами животного.

Человеческий голос… знакомое лицо…

Человек, с раздраженным видом сидевший на бревне на краю поляны, поднялся на ноги и зашагал прочь. Персефоний вздрогнул, ощутив потребность следовать за ним. Он не понимал, зачем это нужно, но без рассуждений двинулся в путь.

Лощина, остывающее кострище, громадная брика… испуганно фыркающие лошади…

Хмурий Несмеянович посмотрел на посох, словно тот был обычной палкой, и бросил на траву рядом со своей постелью.

— Между прочим, заряд почти исчерпан, а где его пополнить, не представляю. Нет, как уже было сказано, я не напрашиваюсь на комплименты, но хотелось бы знать, на кой шут все это было нужно?

— Нужно… — с трудом ворочая языком, произнес упырь.

Обычное сознание пробудилось в нем, он чувствовал себя, словно заново учится ходить после долгой болезни. Неужели рассуждения о потере разума и превращении в животное оказались отнюдь не фигурами речи? Полно, он вел себя совсем не по-животному… но и не как нормальный разумный, не как упырь, это точно.

Тень на стене не понимает своих действий, и горе ей, если она задумается над их смыслом.

Персефоний решительно не понимал, что с ним случилось, и его это пугало, но еще больше пугало другое — оставшееся в душе чувство, будто все его поступки были правильными, хотя они явно не соответствовали ничему, что он знал о себе и других упырях.

— Между прочим, ты, конечно, не мой солдат, и я не отдавал тебе приказа стоять на посту… Но я рассчитывал на тебя, когда просил наблюдать за дорогой, — сурово говорил между тем Хмурий Несмеянович.