Детская книга для девочек - Му Глория - Страница 27

— Не надо. Не говорите, — понурился Щур.

— Скажу! Как ты не понимаешь, ведь травма серьезная, не какой-нибудь ушиб!

— Не говорите, — повторил парнишка, не поднимая глаз. — Сам скажу. Ежели ваш папаша прознает, что вы на Хитровке ошивались, все ухи вам обдерет.

— Ухи? Мне?! Папа?!! Вот дурак…

Щур быстро глянул на нее и снова потупился.

— Ладно, скажи сам, так даже лучше, — великодушно разрешила Геля, но тут же забеспокоилась: — А это ваше чудовище вдруг тебе не позволит?

— От бабы Яси помехи не будет, она с нами не ночует. Уходит. Осторожная больно. Потому как настрадалась, — объяснил он и добавил, насмешливо прищурившись: — Мальцы шепчутся, мол, на метле улетает, к черту на куличи…

Геля проигнорировала насмешку:

— Смотри, не обмани. Я все равно завтра утром все у папы выспрошу, и если…

— Сказал же — сам, — резко оборвал ее Щур.

Глава 11

Через десять минут, много через пятнадцать Гелю доставили к ярко освещенному парадному дома на Покровском бульваре.

— Добрый вечер, — кивнула дворнику, но тот вместо ответа вылупился так, словно у нее рога выросли.

Оглядела себя — ну, конечно. Пальто грязное, еще и в темных пятнах крови — испачкалась, пока Шкрябу туда-сюда таскали.

Поднялась на третий этаж, толкнула дверь — ура, не заперто! Может быть, удастся проскользнуть незамеченной.

Ничего не вышло. Сперва в прихожей материализовались Силы Зла, окинули Гелю холодным взглядом. Потом и Аннушка:

— Слава богу, нашлась пропажа! Где ж вас… — и сразу, как разглядела пятна, бросилась к ней: — Поля, лапонька моя, что стряслось?

— Ничего, Аннушка, это не моя кровь. Одного мальчика сбила лошадь, и я отвезла его домой, — честно, хотя и лаконично, ответила девочка. Врать не было сил.

— Час от часу не легче! Пошла по шерсть, вернулась стриженной, — всплеснула руками Аннушка.

Помогла раздеться, запихнула в ванную, а потом уложила в постель.

— А где мама? — сонно спросила девочка. Очень хотелось, чтобы рядом посидела Аглая Тихоновна — сказала что-нибудь утешительное, и вообще.

— Так нет ее, ушла, — затараторила Аннушка, подтыкая Геле одеяло. — Доктор-лютеранец днем телефонировал — известил, что вы на прогулку отправились (да к слову, еще строго-настрого запретил вас дома держать), вот она и насмелилась отлучиться — дамы-то с попечительства Хитрова рынка уж совсем без нее извелись, весь телефон оборвали…

Геля собиралась спросить, что еще за попечительство такое, но не успела. Уснула.

Спала беспокойно.

Приснился усатый дядька с младенцем — те самые францы-фердинанды, портрет из журнала. Фотография была живой, как в Daily Prophet: младенец громко ревел, а дядька его тряс — типа укачивал. Внезапно налетел ветер, перевернул страницу, едва не вырвав журнал из Гелиных рук, и она увидела фотографию еще одного, незнакомого дядьки в белом мундире и орденах, но откуда-то знала, что он тоже франц-фердинанд, а точнее, Франц Фердинанд Карл Людвиг Йозеф фон Габсбург, эрцгерцог д`Эсте. Заголовок вопил крупными буквами: «Час назад в городе Сараево застрелен наследник австрийского престола! Над Европой нависла угроза войны!», и тут же послышались выстрелы, дядькин мундир стал красным, а из живой фотографии наружу — снова — хлынули крысы — сонмы, полчища крыс.

Геля завизжала — и проснулась. Долго сидела, вздрагивая от каждого шороха и гадая, не перебудила ли своим криком весь дом.

Но никто не прибежал — значит, крик тоже приснился. Была самая середина ночи — глухая, темная пора, и девочка подумала, что ни за что больше не уснет, — везде ей мерещился красноватый отблеск крысиных глаз и шорох гадких крысиных хвостов.

Но неожиданно пришла утешительная мысль — Силы Зла! В доме, где кошка, ни мышей, ни тем более крыс быть не может.

Оставаться в кровати было слишком страшно, и Геля, стараясь не шуметь, выбралась из комнаты, тайно надеясь найти Василия Савельевича спящим на диване в столовой. Нет, она конечно же не стала бы его будить, просто посидела немножко около, пока не отпустит страх. Но в столовой было пусто, только тикали часы, да, поскрипывая, вздыхала мебель. Из окон падали отблески уличных фонарей, и темнота от этого казалась глубже — словно под креслами притаились темные мрачные сны — и с крысами, и еще с чем похуже. Геля не решилась налить себе воды из графина, стоявшего на столике у окна, а поплелась на кухню.

Достала из ледника холодного молока и с ногами забралась на стул.

Про убийство эрцгерцога она вспомнила страшное — с этого началась Первая мировая война, и не в какой-то там Европе, а в России. Или Россия просто принимала участие в этой войне? Ах, без интернета не вспомнить. Но Геля точно помнила, что война началась в 1914 году! То есть в этом году, в каком она сейчас!

Девочка напрягла память, стараясь вспомнить все о начале двадцатого века, но, увы, новейшую историю в лицее еще не проходили, а сама она мало интересовалась этим временем, потому что это время для мальчишек. Всякий там прогресс, самолеты, сверхпроводимость, химическое оружие и — войны-войны-войны. Первая мировая. Потом — октябрьский переворот (так мама говорила, а папа — революция). Потом гражданская война. Да ужас, вообще.

Сначала Геля испугалась за себя — вдруг война начнется прямо завтра? Но Люсинда бы ее обязательно предупредила, значит, еще не скоро. Год ведь вон какой длинный!

Потом вдруг испугалась за других — Аглая Тихоновна, Аннушка, Василий Савельевич, как же они? Ведь живут и даже не знают, какие испытания их ждут совсем скоро! И что же с ними будет? Надо их предупредить!

Тут же застонала сквозь стиснутые зубы — никак этого не сделать. Пусть в новейшей истории она разбиралась не слишком, но античную-то знала! Была такая прорицательница, Кассандра, которая предсказала Троянскую войну, но ее никто не захотел слушать. Так это в Древней Греции, где к прорицателям относились всерьез, это была, можно сказать, престижная профессия. А здесь, в России двадцатого века, кто поверит девочке, у которой к тому же не все в порядке с головой?

Геля заметалась по кухне — что делать? Она, оказывается, успела полюбить всех в этом доме, а теперь вдруг их убьют, а она ничем не может помочь! Чуть не расплакалась, но плакать одной в темноте, как грустному привидению из английского замка, было невыносимо. Хотелось прижаться к кому-нибудь, кто пожалеет, или научит, что делать, или утешит.

Разбудить Аннушку? Геля боялась, расплакавшись, обо всем проговориться. Но оставаться одной не было сил, и девочка, измученная кошмарами и бесплодными муками совести, ни на что не рассчитывая, а только от одного отчаяния, отворила дверь черной лестницы, опустилась на порог и, глотая слезы, позвала:

— Кис-кис-кис… — твердо зная, что никто к ней не придет.

Но милосердная тьма сгустилась у ее ног, сверкнула изумрудными звездочками, потерлась теплым боком о колени.

Давясь слезами, Геля подхватила Силы Зла, даже не подумав, что кошка может ее исцарапать, а то и укусить, и потащила в свою комнату. Забравшись под одеяло, прижала кошку к себе крепко-крепко, но тут чудеса закончились — зверек вырвался из рук.

Геля снова всхлипнула. Но кошка никуда не ушла, а улеглась на Гелин бок, поверх одеяла, положила ей подбородок на плечо и замурлыкала. Никакие крысы, конечно, не осмелились бы явиться теперь даже в Гелины сны, и все страшные мысли тоже поблекли, отступили. И, убаюканная мурлыканьем сторожевой кошки, девочка уснула на этот раз крепким, спокойным сном.

Проснулась поздно — уже из столовой доносились резковатый голос Василия Савельевича и позвякивание чашек. Кошки и след простыл, а может, ее и вовсе не было — приснилась.