Юная жена - Бэнкс Майя - Страница 43

— Рад, что мне придется наставлять двух умных женщин, — с открытой улыбкой произнес отец Драммонд. — У меня такое чувство, что это будет самая интересная задача, с какой я только сталкивался.

Грэм из-за спин собравшихся выразительно взглянул на Рори, давая понять, что ей тоже пора удалиться. Сестра неохотно поднялась со своего места и пожелала всем доброй ночи.

Поднявшись к себе, Грэм закрыл за собой дверь и осторожно уложил Эвелин на кровать.

Будь он поистине благородным человеком, думал Грэм, он бы просто раздел ее и накрыл одеялом. Но ему было нужно другое. Он хотел разбудить ее поцелуями и ласками. Хотел, чтобы она стонала от наслаждения, а потом он овладел бы ею.

С их первой ночи прошло два дня. Терпеть дольше, ждать, пока Эвелин полностью оправится, он был не в состоянии. С ней он готов быть терпеливым и нежным, вот только не может выдержать еще одну ночь без нее.

Весь день Грэм думал лишь о том, как она хороша, какая у нее гладкая кожа, какое полное единение с ней ощущает, когда они вместе.

Грэм наклонился и стал раздевать жену. Многослойное одеяние привело его в замешательство и нетерпение. Ему хотелось порвать все эти одежды, чтобы обнаженное тело как можно скорее открылось его взору, но платье было явно дорогим и сшитым с большим искусством.

Продолжая раздевать Эвелин, он куснул ее за мочку уха. Она шевельнулась, вздохнула и улыбнулась во сне. Грэм усмехнулся.

Когда Эвелин лежала на кровати обнаженной, Грэм наклонился и коснулся губами ее соска.

Она раскрыла затуманенные со сна глаза и не сразу поняла, где находится, но через мгновение очнулась и поняла, что делает Грэм. Зрачки у нее расширились, в них разгорелось желание. Потянувшись, как кошка, она изогнула спину дугой, что на языке тела явно подразумевало приглашение. Грэма не надо было уговаривать. Он стал раздеваться, а Эвелин, облокотившись о подушку, наблюдала за ним.

Раздевшись, Грэм бросился к ней, жаждая ощутить под собой нагое тело. Лег на нее, приподнялся на локтях и прошептал:

— Я пытался дать тебе время поправиться, но, видит Бог, Эвелин, я так хочу тебя! Я не могу больше ждать.

Она улыбнулась и приподняла подбородок, чтобы поцеловать его.

— Я давно поправилась. И я тоже хочу тебя, муж мой.

Грэм со стоном впился в ее губы. Слаще он ничего никогда не пробовал. Мягкий, податливый стан жены составлял такой возбуждающий контраст с мускулистым рельефом его тела.

Прижимая к себе Эвелин, Грэм перекатился на бок. Теперь они лежали друг напротив друга, и он просто вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, о чем говорит блеск ее глаз. В них явно читалось желание. Они, как зеркало, отражали его собственную страсть, а ведь ему следовало проявлять осторожность, пусть Эвелин и утверждает, что хорошо себя чувствует.

Инстинкт толкал его навалиться на нее всем телом и вонзить свой жезл на всю длину в ее нежную плоть. Грэму хотелось оказаться в ней, чувствовать ее тепло. Он был согласен провести так всю ночь.

Эвелин нетерпеливо поерзала, как будто не могла дождаться, пока он снова овладеет ею. Рука Грэма пробежалась по ноге Эвелин, легла на изгиб бедра, поднялась к груди. Положив ладонь на выпуклую возвышенность, он потер большим пальцем сосок, тот отвердел и съежился. Потом приблизился и обхватил его губами. Эвелин застонала и выгнула тело дугой.

Грэм приподнялся чуть выше. Его рука проскользнула меж ее бедер. Он с восторгом почувствовал жар и влажность ее лона. Эвелин была готова принять его.

Он нашел чувствительный бугорок над распаленным устьем и стал ритмично касаться его пальцем. Из губ Эвелин вырвался блаженный стон. Теперь она лежала на спине, и все ее тело оказалось в его власти. Ему хотелось бесконечно касаться его, целовать, гладить. Его восхищал контраст между белизной ее груди и темно-розовым цветом сосков. Грэм мог бы часами ласкать их губами, пока и он, и Эвелин не лишились бы рассудка от страсти. Грэм сжимал их, покусывал, обводил языком отвердевшие полукружья, а Эвелин извивалась под ним как змея.

Потом он отстранился и заглянул в прекрасные синие глаза.

— Красавица, ты меня искушаешь. Я больше не могу терпеть ни минуты.

Его пальцы скользнули во влажное устье. Грэм хотел еще раз убедиться, что она готова к соитию. Никакого сопротивления он не встретил. Устье легко раскрылось ему навстречу. Пальцы Грэма проникли глубже.

Он окончательно потерял над собой контроль — повернувшись, накрыл Эвелин своим телом, коленом раздвинул ей бедра, поместил свой жезл у входа в припухшую от нетерпения раковину и сделал осторожный рывок, так чтобы ее створки плотно обхватили пришельца.

Эвелин закрыла глаза, ее руки метнулись к плечам Грэга, вцепились в них. Он продвинулся еще на дюйм. Она задрожала и подняла бедра, молчаливо моля о продолжении.

Грэм был счастлив ответить на этот порыв. Раздвигая нежную плоть, он проник в ее лоно на всю глубину. Эвелин вскрикнула. Грэм замер, но тут же понял, что это был крик не боли, а наслаждения.

Грэм в жизни не ощущал ничего более восхитительного. Вот что значит встретить нужную женщину. Не ту, с которой ложишься на несколько минут, чтобы снять накопившееся напряжение. Нет, сейчас все было правильно. Так правильно, что Грэм был уверен — у него никогда не будет другой женщины. Эвелин принадлежит ему. Она — его жена. Он любит ее.

Осознание этого потрясло Грэма. Он встретил любовь! Он любит Эвелин Армстронг. Как это могло произойти, да еще так быстро? Как он вообще может любить женщину, чей клан принес столько горя его родне? Умом он понимал — и не раз говорил об этом, — что Эвелин не может отвечать за грехи своего клана. Он даже знал, что испытывает к ней что-то вроде нежности и желания защитить. Но любовь?

Мысль о любви поразила его. Грэм был к ней не готов. Его словно ударили по голове.

— Грэм?

Шепот Эвелин коснулся его слуха, Грэм очнулся и заметил, что навис над ней и замер, остановленный важностью этой минуты, постижением того, что с ним произошло.

— Все хорошо, — внезапно охрипнув, отозвался он.

И это была правда. Все было хорошо. Эвелин — само совершенство. Он держал в объятиях женщину, которая была создана для него. Проживи сто лет, он не встретит другую любовь.

Грэм заглянул ей в лицо. Ему хотелось сохранить в памяти этот миг, когда он осознал, как много для него значит Эвелин. Такая маленькая и хрупкая, она сумела без штурма захватить крепость его души. Это пугало, и это было прекрасно.

Грэм вновь бросился в атаку, двигаясь медленно и ритмично, чтобы продлить наслаждение для обоих. Его охватило чувство бесконечной нежности, желание защищать ее, лелеять и холить. Как объяснить, что она для него значит? Как найти такие слова?

Зато он может показать это. Показать то, что не может описать словами. Пусть он не в состоянии объяснить, что у него в сердце, но действия и поступки будут говорить за него.

Грэм обнял ее и погрузился в самую глубь ее женского естества. Приподнялся и снова рванулся вниз.

Никогда в жизни он не чувствовал себя таким уязвимым и незащищенным, но, как ни странно, это ему нравилось. Его не пугало, что он открывает ей сердце и тем подвергает его опасности. Напротив, Грэму хотелось, чтобы Эвелин его завоевала.

Эвелин обхватила его за шею и ближе притянула к себе. Он кожей чувствовал шевеление ее губ. Она что-то шептала ему, потом слегка укусила за мочку, игриво и в то же время страстно. Ее неумелые ласки привели его в умиление — ведь она так старалась показать ему свои чувства. Может быть, даже любовь? Грэм мог только надеяться. Нельзя было придумать ничего хуже, чем то, что Эвелин не ответит на его любовь. Она просто должна полюбить его! О другом Грэм не хотел даже думать.

Прикрыв глаза, он зарылся лицом в ее волосы, мечтая полностью погрузиться в мир своего нового чувства, чтобы Эвелин обволакивала его со всех сторон и чтобы ничего, кроме нее, не было. Этот внезапный порыв испугал Грэма. Нельзя отдаваться столь всепоглощающей страсти. В ней было нечто большее, чем вожделение и жажда обладать красивой женщиной. Само его сердце оказалось в плену, и Грэм чувствовал, что это прекрасно.