Контора Игрек - Орлов Антон - Страница 38

– Мне тоже. Чертова «Контора»…

– Поль, а мы когда-нибудь победим «Контору»?

– Не знаю.

И все-таки ему было сложно с Ивеной, как он и сказал Тине. Ивена слишком остро реагировала на перепады его настроения, придавала им куда больше значения, чем сам Поль, а он не хотел ее расстраивать и старался держать себя под контролем, на это уходило много сил. И вдобавок – мысль о том, что она заслуживает лучшего, что жизнь с ним будет похожа на блуждания по стране, населенной химерами, и он, зная себя, просто не имеет права предлагать ей такое будущее.

Чего только не было в этой стране, спрятанной внутри его черепной коробки… Например, разрушенный город, черно-белый, как на древних кинолентах, словно сами краски там выжжены.

Полю редко снились черно-белые сны. Этот кошмар про город в руинах под блеклым растрескавшимся небом, с торчащими колоннами и обугленными трупами, он видел раза два или три, в раннем детстве. Может, под влиянием какой-нибудь военной кинохроники, которую смотрели взрослые? Во сне Поль знал, что город разрушил он, и тягостное ощущение непоправимости совершенного было намного хуже страхов, сопровождавших те ночные кошмары, где преследовали его самого.

Ему удалось реконструировать свою личность из того сна. Он назвал ее Ангелом Смерти: подходящее имя для существа, которое уничтожает города и потом смотрит на содеянное с высоты птичьего полета.

Если это всего лишь неприятное сновидение – почему в один из моментов полубреда, когда он пытался и не мог уснуть на яхте Лиргисо после домберга, он задался вопросом: можно ли считать, что сегодня он искупил хотя бы мизерную часть своего преступления? И тут же подумал: ничего нельзя искупить; другое дело, если бы он тогда же вернул к жизни убитых жителей города, – но это было не в его силах.

Обычно впечатления из снов вскоре теряли остроту, но с Ангелом Смерти было иначе. Поль не мог избавиться от чувства, что никакой это не сон… а что-то гораздо хуже.

Он никому об этом не рассказывал, ни в детстве, ни позже.

После того как они с Ивеной разошлись по каютам, Поль снова попробовал просканировать ближайшее будущее. В облаке Тешорва это делать трудно, много помех, но на этот раз он сумел что-то поймать… Взрыв, обвал, цунами – вот на что похоже будущее. Взрыв – самая близкая аналогия, поскольку есть детонатор.

Полю удалось определить, что детонатор этот живой и обладает свободой воли. Похоже, человек. Они не знакомы. В настоящее время тот находится не особенно далеко (скорее всего, на борту корабля, который движется по другим «капиллярам»).

Что-то само по себе незначительное, зато с громадным запасом разрушительной силы, вроде уличной шпаны. И оно станет причиной обвала, цунами, шквала, который захлестнет многих, в том числе Поля.

Помехи усилились, и больше Поль ничего определить не смог, но он и так чувствовал, что неприятности идут за ним по пятам. Он сглотнул, глядя в темноту, на еле проступающий потолок каюты.

Человек-детонатор мчится на неведомом корабле в глубь облака Тешорва, соревнуясь в скорости с яхтой Стива, и времени до взрыва осталось совсем чуть-чуть… От нескольких стандартных суток до пары недель.

Глава 4

– Сколько народу развелось, упасть некуда… – привычной скороговоркой пробубнил Саймон, переступая через порог тира.

Один из ритуалов «Конторы Игрек». Войти в тир молча или сказать что-нибудь другое – это плевок в лицо коллективу, и все на тебя станут косо смотреть, а если ты «салага», еще и по шее надают.

В тире в этот час было немноголюдно, однако традиция требовала, чтобы всякий сюда входящий произносил именно эти слова, а те, кто пришел раньше, отвечали ему веселыми приветствиями и смешками, словно впервые услышали удачную остроту. Кое-кого из новичков это раздражало – Роберта, например, но Саймон давно оценил удобство такого положения вещей. Он ведь чужак, индивидуалист в шкуре стадного животного, обладатель преступной Тайны – и все же сумел более-менее приспособиться. А все потому, что он чтит здешние неписаные правила! Способ нехитрый, надо только выполнять все конторские обряды, как бы те ни набили оскомину, да при каждом случае поругивать неблагодарное зажравшееся человечество – и ты уже почти свой.

Он занял свободную кабину, выбрал мишени. Среди них был Лиргисо, и Саймон первыми же выстрелами выбил лярнийскому подонку оба насмешливых золотисто-желтых глаза, а потом прострелил сердце, печень, яйца, коленные чашечки. Жаль, что это всего лишь компьютерный фантом. Из-за него (не из-за фантома, из-за прототипа) Саймон 65 баллов потерял, поскольку так и не успел до отбытия с Рубикона ничего придумать, чтобы настроить общественность против его подлой «благотворительной» акции.

Между тем Лиргисо кое-чего добился: по данным рубиконских осведомителей, принц Юнатан Амаротский, прожженный старый циник, уже высказался в кулуарах, что для королевского дома дешевле обошлось бы официально пригласить Лиргисо на фестиваль, гарантировав ему, как гостю, неприкосновенность: тогда бы, мол, никакого скандала не вышло. Кто, по мнению Маршала, за это в ответе – угадайте с трех раз! Только дурак не угадает…

Вдобавок Саймона преследовал страх перед слищами, опять-таки из-за Лиргисо. Порой у него начинало что-нибудь чесаться, и он в панике мчался в медотсек, но медики утверждали, что это на нервной почве, и давали понять, что он им уже надоел.

А то еще возникала мысль: вдруг какой-нибудь слищ, которого занесло на «Гиппогриф», мутирует и вымахает до таких же размеров, как та голограмма? Облако Тешорва – одно из самых странных мест в Галактике, вдруг тут есть мутагенные факторы? Наверняка есть. Саймон начал избегать пустых коридоров, особенно темных, чтобы не наткнуться там ненароком на притаившегося слища-переростка.

После окончания тренировки компьютер выплюнул жетон меткого стрелка – его можно здесь же, в зале, обменять на кружку пива. Саймон пива не любил, но сидеть с призовой кружкой у всех на виду – это почетно. Повышает внутригрупповой статус, если пользоваться жаргоном психологов.

Он пристроился у стены, отхлебнул ледяного горьковатого напитка. Зал был оформлен, как великое множество родственных ему помещений в казенных учреждениях средней руки, на стенах висели портреты «Лучших снайперов» – даже тут Маршал на первом месте, и это нечестно: боевой киборг по определению не может не быть идеальным стрелком, ему и в тире упражняться незачем. Но попробуй скажи об этом вслух!

В сторонке Саймон заметил группу бойцов и корабельных техников. Подсесть к ним да рассказать про ухо или про Топаза? Он уже было привстал, но услышал голос Риммы Кирч и снова опустился на жесткий тускло-коричневый диванчик.

– …Если ты застрял на одном месте и не хочешь расти, все равно тебя так не оставят – за уши перетащат, как бы ни брыкался! А если будешь другим мешать расти, вот тогда тебе оч-чень не поздоровится, об этом мы позаботимся!

Саймон уткнулся в кружку, пряча ухмылку. После домберга Римма уверовала в свою избранность и перессорилась едва ли не со всем «Гиппогрифом», потому что ее проповеди всех выводили из равновесия. Она постоянно говорила о высших силах, которые воспитывают, тренируют, направляют людей, и загадочно намекала на свою связь с этими силами – словно она их доверенное лицо, что-то вроде полномочного наблюдателя. Вкупе с ее безапелляционно-поучающим тоном, ехидными замечаниями и привычкой с ходу влезать в чужие разговоры это действовало на коллектив «Конторы», как издевательская пляска красной тряпки на быка.

На Маршала Римма по-прежнему смотрела снизу вверх и к комсоставу питала уважение, зато всем остальным от нее доставалось. Она с равными вела себя как с «салагами», – вот этого ей простить не могли. Саймон подозревал, что из очередного рейда она не вернется. Свои же позаботятся о том, чтоб она не вернулась.

Она прошла мимо, даже не взглянув на Клисса, – коренастая краснощекая валькирия, голубые глаза после спора жестко сощурены, а волосы несерьезно взъерошены, и эта деталь сводила на нет эффект от сурового выражения лица.