Контора Игрек - Орлов Антон - Страница 37

Сам Лиргисо никаких угрызений не испытывал, даже нашел повод умиляться собственной доброте: «доноров» он убивал гуманно и безболезненно, разве это не свидетельствует о его благородстве? Лейла старательно копировала его образ мышления, и чувствовалось, что система взглядов у нее заимствованная, как одежка с чужого плеча.

Ее не покидало опасение, что здесь ее только терпят, и держалась она немного настороженно, как приблудная кошка. Вдобавок она была отчаянно влюблена в своего покровителя, а тот сейчас не нуждался в ней и обрадовался случаю сплавить ее Тине.

– Когда ты была у него на Рубиконе, он ничего обо мне не спрашивал?

– Он и так понимает, что с тобой все в порядке, раз ты с нами.

– Но ведь не спрашивал, да? Он меня не любит.

– Я думаю, ты ему не безразлична, иначе он вообще не стал бы о тебе заботиться. А что не любит – лучше радуйся. Лиргисо вполне способен своей любовью замучить насмерть. Как-то он мне пожаловался, что в Могндоэфре его преследовал злой рок: несколько раз он влюблялся всерьез, и каждый раз предмет его любви по необъяснимой причине кончал самоубийством, – Тина фыркнула. – По необъяснимой, как же!

– Почему ты смеешься над этим? – Лейла угрюмо глянула на нее из-под антрацитово блестящей челки.

– Когда ему выгодно, этот интеллектуал становится тупым, как робот с поврежденной операционкой.

– Все равно я хочу, чтобы он меня любил, – упрямо пробормотала Лейла. – Ты не можешь это понять, потому что не знаешь, что это такое.

Здесь она ошибалась. Тина, выросшая на женской половине манокарского дома, в атмосфере семейных интриг, ссор, сплетен и ревности, отлично знала, «что это такое». Насмотрелась. У ее отца, господина администратора второго уровня, было три жены, и какая между ними шла война за внимание господина! Когда Тине было девять лет, мама сломалась и умерла, не выдержав перипетий этой войны. Неизлечимая форма рака. Еще тогда Тина решила, что ей всего этого не надо. Она словно окружила себя защитной оболочкой, невидимой, но непроницаемой, а после оболочка срослась с кожей, превратилась в составную часть «я».

Тосковать из-за того, что кто-то не обращает на тебя внимания? На это Тина была не способна. Те, кто испытывал такую тоску, вызывали у нее сочувствие, но сама она оставалась вне зоны страстей: манокарское воспитание дает иногда странные результаты. Ее чувство к Стиву находилось в иной области и не очень-то походило на обычную любовь. Правда, Тина не брала это в голову: ее никогда не тянуло углубляться в собственные переживания, да еще и рассматривать их с разных сторон, – куда больше ее интересовало то, что происходит вокруг.

– У Хинара к тебе то же самое.

– Он хороший, но что я могу сделать, если люблю другого, – Лейла угловато пожала плечами и придвинулась ближе к Тине. – Вообще, что мне делать?

– Могу дать совет, но он покажется странным. Не нуждайся в любви.

– То есть жить без любви? – голос девушки разочарованно дрогнул.

– Нет, не то. Просто не нуждайся в ней, как я.

Получилось многозначительно и непонятно. Тина так и представила себя оракулом, затерянным в пустыне вроде незийского Пьялашарта или земной Сахары, изрекающим в обмен на нехитрые приношения ценные, но невнятные рекомендации.

«Не нуждайся» – это не значит «откажись». Тина не нуждалась в том, чтобы ее любили, но любовных историй в ее жизни хватало – может, как раз поэтому. Все получалось само собой.

В чем она нуждалась, так это в свободе, и за свободу ей всегда приходилось так или иначе платить. Лиргисо утверждал, что это Тина, в своей погоне за свободой, устроила девятнадцать лет назад ту катастрофу, когда космолайнер с манокарскими паломниками врезался в пересадочную станцию. Якобы она еще в то время обладала скрытыми «магическими» способностями и неосознанно ими воспользовалась, чтобы вызвать сбои в бортовом компьютере лайнера.

А теперь не найти ни улик, ни доказательств невиновности, и Тина не знала наверняка, оплачена ее свобода жизнями пассажиров «Эдлооса» или нет. Все-таки «нет» перевешивало – у нее не было ощущения, что она это сделала, но иногда ей казалось, что это вполне могло произойти.

– Проще всего получить то, без чего можешь обойтись, – пояснила она, взглянув на Лейлу. – Вот я о чем.

Заблудившиеся в темных пространствах извилистые лестницы. Озера, отражающие друг друга, словно зеркала или зрачки.

На самом деле в облаке Тешорва нет ни лестниц, ни озер, и другой «сканер» на месте Поля увидел бы что-то совсем другое – вернее, его сознание по-иному интерпретировало бы сверхчувственные впечатления.

– Ты обещал рассказать о производных личностях, – напомнила Ивена. – Почему нельзя часто менять личность? Актеры ведь это делают, когда кого-то изображают.

– Если бы я умел изображать, мне бы производные личности не понадобились.

Всего их было три: Томек, Полина Вердал и Черная Вдова; появились они в то время, когда Стив и Поль искали на Манокаре Тину, захваченную Лиргисо. Вначале Поль сыграл роль беспечного разгильдяя-туриста; потом внедрился в приют, где пряталась одна из вдов президента Ришсема, для чего ему пришлось стать Полиной Вердал (и ведь никто не понял, что Полина не женщина!); тогда же он вызвал к жизни Черную Вдову – местное привидение, о котором девочки в приюте рассказывали друг другу страшилки по вечерам.

В приют определяли дочерей чиновников, казненных за должностные проступки, и ежегодно в День Ответственности новеньких подвергали порке, но однажды случилась катастрофа: в Судном зале, где проходило мероприятие, объявилась адская тварь – точь-в-точь Черная Вдова из страшилок. Она убила генерального инспектора-попечителя приюта господина Сепинала – инициатора Дня Ответственности, и при этом само здание, словно взбесившись, содрогалось и ходило ходуном.

Поль долго не смел сказать Ивене, что это был он. Инфаркт Сепиналу и полтергейст устроил Стив, а Поль, в гриме и траурном платье, выступил в роли привидения. Он хотел спасти Ивену от наказания и заодно покончить с отвратительной традицией, но его Черная Вдова до того перепугала и вдов, и воспитанниц, что он сам почувствовал оторопь.

Лишь год спустя он наконец-то набрался смелости и сознался, а Ивена ответила, что давно уже обо всем догадалась.

– Почему нельзя? – повторила она, глядя на Поля снизу вверх из большого полукруглого кресла.

Это кресло напоминало цветочное кашпо, а Ивена, забравшаяся в него с ногами, была похожа на нежный побег. Два года назад, когда Поль ее встретил, у нее было худенькое бледное личико дисциплинированной девочки, замученной манокарским воспитанием, но с тех пор она изменилась, превратилась в независимую девушку-подростка. Глаза карие и внимательные, гладкие каштановые волосы собраны в хвостик.

Она не была красавицей, но Поль в этом и не нуждался. Его самого слишком часто сравнивали с «красивой девушкой» – прелюдия к предложениям определенного характера, засим обычно следовал мордобой… Это привело к тому, что представление о человеческой красоте для него было связано с представлением о риске, и он не придавал ей чрезмерного значения. Ивена выглядела не хуже большинства своих сверстниц, а то, что привлекало в ней Поля, мог заметить с первого взгляда только «сканер»: мягкое теплое мерцание, словно свет дружелюбной звезды – это важнее, чем красивые черты лица.

– Я хочу быть собой, Полем Лагаймом. Производные личности были созданы каждая для своих целей, они вроде компьютерных программ. Это частицы меня, но параметры у них жестко заданные. Если постоянно пользоваться производной личностью, можно забыть, кто ты на самом деле, и остаться в ней навсегда. У меня впечатление, что когда-то давно это произошло с Лиргисо. – Поль неприязненно усмехнулся (не мог он без этого, если речь заходила о Лиргисо) и добавил: – Интересно, что Ольга сразу это почувствовала. Наверное, она тоже немного «сканер».

– Так она же твоя сестра, – Ивена грустно вздохнула. – Как мне хочется на Нез и снова увидеть их всех – Ольгу, бабушку, Ли, Джеральда.