Манагер - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 51

Мой путь опять пролегал через ряды торговцев живым товаром. Вроде я уже и привык к виду рабов, к виду ежедневной человеческой боли, но все равно — зрелище людей, сидящих в клетках, как животные, приводило меня в удрученное состояние. Я не мог им помочь, не мог выкупить и отпустить — да многие из них и не поняли бы этого порыва, — но и не делать совсем ничего было очень трудно. Как я уже говорил, большинство рабов и не знали другой жизни — они родились рабами, но та часть, которая оказалась в рабстве из-за каких-то жизненных неурядиц или в результате действий охотников за рабами, вызывала особую жалость. Их глаза были полны отчаяния, они еще сохранили стыд и старались прикрыть тело какими-то обрывками ветхих тканей, стыдливо прятались от взоров проходящих людей.

Некоторые, наоборот, смотрели с такой яростью, что казалось, не было бы этих прутьев, они бы убили людей, рассматривающих их, как скот.

Уже почти пройдя все ряды клеток, я заметил в одной из них сидящего на корточках необычно белого человека — это был мужчина лет тридцати, с огромным кривым шрамом через правую щеку, придававшим его лицу выражение недовольства и ненависти ко всему происходящему вокруг. Над его голой спиной кружились мухи — она была исполосована в кровь, но он как будто не замечал боли. Губы тоже были разбиты, а одна рассечена так, что виднелся кусочек белого зуба. Ноги мужчины были зажаты в тяжелые деревянные колодки, сбитые деревянными штифтами так, что если он и мог ходить, то только медленно и враскоряку — таскать за собой такие чурбаки на ногах было очень проблематично.

Его голубые глаза сияли огнем, просто полыхали, и как бы говорили: если бы не эта клетка, и не связанные руки, я бы вас порвал, твари!

Меня заинтересовал этот человек — привычно было видеть покорных и плачущих рабов, а этот бунтарь напоминал мне врубелевского «Демона»: мускулистый, задумчивый, только вот, в отличие от своего нарисованного аналога, русоволосый и яростный.

Обратившись к стоявшему рядом продавцу, я спросил:

— Это что за раб? Откуда он? Почему у него такие светлые волосы и кожа и почему он закован?

— Что, акома, родственную душу увидел в этом рабе? — усмехнулся неприятной улыбкой продавец, оглядывая меня с ног до головы.

Видимо, я непроизвольно сделал движение к нему и изменился в лице, потому что продавец вдруг побледнел и испуганно затараторил:

— Ты чего, чего ты?! Я просто пошутил… Вы, акома, шуток не понимаете! Хочешь этого раба — ну купи его! По дешевке отдам! Он уже пятого хозяина меняет, никто не хочет его держать у себя — буйный, убегает все время, последний раз чуть хозяина не покалечил, охраннику зубы выбил! Если бы не жадность его прежнего хозяина, сидеть бы ему на колу! Можешь купить его… хм… за сто монет! Нет, погоди, — заторопился торговец, — за пятьдесят! Ну постой, что ли, куда ты?! Торговаться же надо! Тридцать монет! Да чтоб тебя мунга съели — двадцать монет! Последнее слово и забирай! Все равно сдохнет скоро, — пробурчал торговец себе под нос, не подозревая, что я слышу каждое его слово, как если бы он кричал мне в ухо. Мой слух, как и зрение, стали очень острыми, с тех пор, как я стал симбионтом.

Я развернулся к нему и презрительно, как подобает воину-акома, сказал:

— Залежалый товар продаешь? Да он помрет через сутки! Ты его держишь на солнце, а в раны мухи яйца откладывают! Гарантируешь, что он протянет месяц?

Продавец воспрял духом, видя реального покупателя:

— Гарантирую, как не гарантировать! Я его сейчас вымою, спину ему мазью намажу, чтобы не сдох, попить дам! Только колодки не снимай — убежит сразу. И спиной не поворачивайся — может врезать чем-нибудь. Ну что, пергамент писать на него? Двадцать три монеты, вместе с пергаментом, и по рукам?

— По рукам. Пиши.

Я отвернулся от торговца, плюнувшего на руку и попытавшегося прилепить свою вонючую слюну к моей ладони, и стал ждать, когда он своим пером заполнит маленький клочок пергамента, указывающий на то, что я законно купил раба у такого-то торговца за такие-то деньги. Потом он приложил к пергаменту печать-перстень, испачканный в чернилах, и сделка была завершена.

Подумалось, что надо бы тоже завести себе такую печать. Я обратил внимание, что почти у каждого человека тут была своя именная печать-перстень. Очень удобно: раз — и приложил ее к документу, как некое факсимиле. Решил, что следует поподробнее узнать об этой процедуре.

— Я сейчас уйду, а ты подготовь мне раба как следует — вымой его и намажь мазью. Если он помрет от заражения — вернешь мне деньги вдвойне. Понял меня, торговец?

— Понял… — Торговец скривился, как будто съел лимон, но возражать не стал.

Раб в клетке равнодушно наблюдал за нашими переговорами, не выражая ни малейшего интереса, а когда я встретился с ним взглядом, яростно сверкнул глазами и демонстративно отвернулся.

— Торговец, ты так и не сказал, откуда он взялся, такой беловолосый и белокожий?

— Он из народа арранк, они живут на севере Арзума. Видать, попутешествовать решил, вот и попал в руки охотникам. Обычно их живыми не берут — дерутся до последнего и кончают с собой. А этот, видать, слабак оказался — не смог себя порешить.

Неожиданно раб поднялся и зарычал, потом на имперском языке с акцентом сказал:

— Меня во сне взяли, твари! Иначе я бы не дался! Скоты! Я их все равно найду и убью!

— Найдешь, найдешь, — равнодушно согласился торговец, — после смерти и найдешь, в другой жизни. А пока — теперь ты принадлежишь вот этому воину акома, и он может тебя использовать как куклу для тренировки или отправить в лес для совершения жертвоприношений лесным богам. Поздравляю. — Торговец засмеялся, как филин заухал, и его красные, покрытые прожилками от излишних возлияний спиртного щеки запрыгали верх и вниз.

Я отвернулся от него, чтобы не врезать по морде, перевел дух и сказал:

— Я до вечера приду. Чтобы этот раб был готов к моему приходу, вымыт и полечен. Все.

— Ты уже говорил, — недовольно буркнул торговец и стал отдавать распоряжение своему помощнику, молодому пареньку, вертевшемуся рядом во время торга.

Я рассчитался за покупку, засунул пергамент в чехол, где уже лежали мои свидетельства о сдаче экзамена, и снова привесил его на пояс. Пора было идти к Амунгу.

Уже вслед торговец мне крикнул:

— Только о колодках в придачу к рабу мы не договаривались! Я сменю их на веревочные путы! В договоре ничего про колодки нет!

Я отмахнулся от назойливого и неприятного типа и пошел дальше. Голова была уже занята другим — Амунгом.

Вряд ли, конечно, меня сейчас же убьют, но вот получу ли нужную информацию — это вопрос.

Вокруг домика администрации вились какие-то подозрительные типы, входили и выходили, громко переговаривались или, отбежав, шептали друг другу что-то на ухо — в общем, шла обычная жизнь рынка, где криминал и деньги были переплетены самым причудливым и невозможным, с точки зрения нормального человека, образом.

Меня на различных рынках всегда охватывало какое-то нервное чувство, будто меня там обязательно хотят: во-первых, обдурить, во-вторых, много раз обдурить, а в-третьих, крупно обдурить. В общем, береги карманы, всяк сюда входящий.

В дверях стояли два здоровенных вооруженных охранника, один из которых осмотрел меня и с недоверием спросил:

— Чего хочешь?

Бес толкал меня ответить на этот хамский вопрос так, как я всегда на него отвечал в земной жизни: яхту, дом на Мальдивах, два «бентли» и вертолет в придачу к миллиарду долларов в швейцарском банке, но побоялся, что он меня не поймет, и ответил просто:

— К Амунгу, с выгодным предложением.

Охранник осмотрел меня, оценив на предмет опасности, которую я могу представлять для его хозяина, задержал взгляд на больной руке, висящей на перевязи, и, видимо, пришел к выводу, что я не опаснее земляного червя, потому не стал добавлять ничего угрожающего и лишь сказал:

— Проходи. Он обедает, но не говорил, чтобы его не беспокоили, значит, можешь поговорить.