Фридолин, нахальный барсучок - Фаллада Ганс - Страница 5

Как только начало подмораживать, Фридолин свернулся комочком, спрятал голову между передними лапами и крепко уснул в своей норе. Мирно посапывая, проспал он так и зимние вьюги, и снег, и лёд, и трескучие морозы, питаясь накопленным за лето и осень салом. А когда выпадали ласковые солнечные дни, то Фридолин это чувствовал, хотя и лежал глубоко под землёй. Проснувшись и чихнув раза два, он медленно полз по норе всё ближе и ближе к свету, осторожно принюхиваясь — не грозит ли ему какая-нибудь опасность. На воле он спускался к озеру, долго и с наслаждением пил, затем делал свои «дела», причём никогда не забывал аккуратно всё закопать: ведь надо было уничтожить после себя все следы.

Потом он вновь взбирался на холм и там в корыте позволял себе немного полежать на солнышке и почистить шкурку. В конце концов он спускался в котёл, съедал две-три морковки, несколько буковых орешков и вновь погружался в спячку.

Вот такую жизнь он вёл до наступления настоящего тепла, когда начинала зеленеть травка, лопались почки на деревьях и стол для него вновь оказывался накрыт. Хорошенько подкормиться было уже самое время — ведь зимняя спячка съела последний жир, остались шкура да кости, а округлого брюшка как не бывало. Ни одна барсучиха не подарила бы его даже взглядом, особенно если учесть, что за зиму шубка его потеряла весь свой лоск.

Весной Фридолин жил так же, как в прошлом году с матушкой Фридезинхен, только спал он теперь один, один грелся на солнце, один ходил на охоту, что, по правде сказать, было ему гораздо больше по душе. Никто его теперь не тревожил, да и в котле он устраивался на самом мягком месте, и, разумеется, все лакомые кусочки тоже доставались ему одному. От такого образа жизни Фридолин скоро вновь округлился, да и шубка его обрела прежний блеск.

Наставительные речи матушки Фридезинхен он давно уже забыл, но по самой природе своей был весьма осторожен. Однако и его порой охватывала какая-то дерзкая смелость — уж очень он любил хорошо поесть!

Это и привело к тому, что Фридолин теперь гораздо чаще навещал тот огород, где его в своё время так напугала Аста, и, само собой разумеется, визиты эти доставляли немалое огорчение хозяйке, у которой с грядок пропадала то молодая морковь, то сладкий горошек и, главное, никому не удавалось обнаружить злодея. Что это тут барсук похозяйничал, никому и в голову не приходило, сколько бы в семье ни гадали: ведь в окрестностях Большого букового леса никто никогда не видел барсука.

В один из своих ночных походов Фридолин встретил и свою мать Фридезинхен. Он как раз увлёкся обследованием сгнившего пня — нет ли в нём личинок и жучков, — когда она прошла рядом, чуть не задев его. Но сын только приподнял рыльце — уж очень жаль было отрываться от вкусного ужина — и вновь уткнулся в древесную труху, с наслаждением продолжая чавкать. Да и Фридезинхен преспокойно труси?ла своей дорогой, и ни он, ни она не пожелали друг другу удачной охоты. Но так уж повелось среди зверей: едва дети отделятся от родителей, как они уже чужие, не узнают родных даже при встрече, не говоря уже о том, чтобы помочь друг другу в беде.

Вот и жил бы да поживал наш Фридолин в норе на берегу Цансенского озера, ведя этакую созерцательно-ворчливую жизнь, если бы у лесника, по имени Шефер, в Мехове не удрал лисёнок Изолайн. Этого лисёнка, когда он был ещё сосунком, лесник выкопал из лисьей норы в большом Меховском лесу после того, как застрелил его мать, великую охотницу до крестьянских кур. Брата и сестру лесник тоже убил, а лисёнка Изолайна принёс в сумке и подарил своей дочке Улле в день рождения.

Поначалу лисёнок жил в комнатке Уллы, в мягко выстланном сеном ящике. Улла кормила лисёнка из бутылочки, а он поглядывал на неё своими хитрющими зелёными глазами и всё норовил ухватить её за палец. Однако когда он подрос и принялся грызть домашние туфли, одеяла, ножки стульев и стола да и ковёр в придачу и, что самое ужасное, стал издавать очень неприятный запах — ведь все лисы отвратительно пахнут, — его изгнали во двор, посадив на цепь у заброшенной собачьей конуры.

Подобная перемена места жительства дурно отразилась на характере Изолайна — он сделался злым, бросался на всех, кто бы ни подходил к конуре. Даже Уллу, которая вскормила его из бутылочки, он как-то укусил за ногу. А люди, узнав, какой Изолайн злой, потехи ради совали ему в пасть палку или щётку и смеялись до упаду, высоко поднимая рыжехвостого, когда он в припадке слепой ярости намертво вгрызался в неё.

Лесничий не раз пытался вразумить лисёнка, то сердито выговаривая, а то и пуская в ход хлыст. Кое в чём Изолайн изменился, но лучше не стал. Припадков слепой ярости с ним уже не случалось, зато у него развился настоящий лисий характер — с каждым днём он становился всё хитрей, всё лукавей, доверять ему уже нельзя было, даже если казалось, что он крепко спит перед своей конурой.

А это следовало бы учесть прежде всего курам во дворе лесничества, которые всегда очень интересовались содержимым миски Изолайна. Одна несушка за другой пропадала, и хозяйка усадьбы сердилась не на шутку, не зная, на кого и подумать. Но однажды в лесничестве решили сменить подстилку в конуре Изолайна и обнаружили под ней куриные кости и перья. Тут уж, конечно, судьба хитрого и коварного лиса-куроеда была решена. Лесничий решил привести приговор в исполнение уже на следующее утро, когда все женщины в доме ещё спят, и приготовил ружьё. Но вечером маленькая Улла поспешила с мисочкой сладкого молока к осуждённому куроеду. Девочка присела рядом с конурой на камень и, поглядывая, как Изолайн лакает молоко, приговаривала:

— Изолайн, ты нехороший! Зачем ты съел маминых кур? Я же два раза в неделю ездила на велосипеде к мяснику в Фельдберг и привозила тебе мяса, чтобы ты всегда был сыт. А ты притрагивался к мясу только для виду, а сам маминых кур душил, да? Ты нехороший, Изолайн.

Улла ласково потрепала лисёнка по шее, и тот, вылакав молоко до дна, положил голову на колени Улле, лукаво поглядывая зелёными глазами на свою благодетельницу.

— Изолайн, — снова заговорила девочка, — и почему ты всегда такой злой? Мы все в лесничестве так добры были к тебе, а ты только и знал, что кусался да гадости всякие делал. Меня вон даже за ногу укусил, а девушку нашу Лизу — за руку, работника Тео — в пятку и сапоги папины так изгрыз, что сапожник в Фельдберге отказался их чинить. Вот ты всегда так, Изолайн, злом отвечаешь на добро, правда ведь?

Лисёнок хорошо понимал, что ему делают выговор, совсем, казалось, закрыл свои хитрющие глазки, прижал уши и ласково привалился к своей молодой хозяйке, как будто его хвалили за какие-нибудь героические подвиги.

— Да, да, — продолжала Улла, перебирая пальчиками широкий кожаный ошейник, к кольцу которого была прикреплена цепь, — да, Изолайн, сейчас-то ты ласковый, тихий, но теперь уже поздно. Папа уже ружьё чистит. И завтра, как только встанет солнышко, он тебя застрелит, убьёт. А ведь я тебя кормила из бутылочки, соску тебе резиновую давала…

От этих слов Улла растрогалась и заплакала. А Изолайн, у которого перед самым носом разгуливала муха, возьми да сцапай её. Муха попала лисёнку не в то горло, он стал кашлять и мотать головой. Тут ошейник, который девочка невзначай расстегнула, и соскочил…

В тот же миг Изолайн, такой он был неблагодарный, — цап! — и укусил девочку в руку. Улла громко вскрикнула. На её крик из дому выбежал лесничий, держа в руках недочищенное ружьё, и только и увидел, как между грядками мелькнул рыжий хвост.

— Ах ты куроед проклятый! — ругнулся лесничий, вскинул ружьё и хотел было выстрелить, но вспомнил, что оно не заряжено… Тем временем лисёнка, разумеется, и след простыл.

Не один день и не одну ночь скитался Изолайн в большом Меховском лесу. Страшным он показался лисёнку, диким, полным всяческих опасностей. Не зная вольной лесной жизни, он поначалу и голодал и холодал, питаясь жалкими кореньями, и это тот самый Изолайн, который от мяса отворачивался, когда его Улла из Фельдберга привозила. В дождь он забивался в кроличьи норы, а когда встречал другую лису, та, обнюхав Изолайна, презрительно говорила: