Пикник с кровью - Оливьери Ренато - Страница 9

— Имя и фамилию… Они напечатали даже наш адрес, все знали, где мы живем, — с горечью проговорила женщина. — Я все ждала, когда начнут камнями бить окна…

— Где вы родились?

— В Лукке. Училась во Флоренции, жила в Тоскане, пока не родился Джино, потом переехала в Милан. Хотела писать картины, но нужно было кормить ребенка.

— Дружок вашего сына, наверное, живет поблизости?

— Около театра, дом напротив или соседний, не знаю точно.

— Кто-нибудь придет побыть с вами? — спросила Надя.

— Думаю, что да. Надеюсь, что придет.

— Завтра в девять позвоните мне, — сказал Амброзио, протягивая визитную карточку. — Я провожу вас в институт судебной экспертизы. , Распрощавшись с матерью Джино, комиссар и Надя направились на поиски дома, где жил Филиппе. Поиски были непродолжительными — первый же мальчишка указал им на невзрачное трехэтажное здание напротив театра Верди. Они поднялись по грязной, затоптанной лестнице, позвонили в дверь с белой эмалированной табличкой, на которой была написана фамилия «Стране». Голоса в квартире, слышные с первого этажа, сразу затихли, кто-то спросил: «Кто там?"

— Полиция.

Дверь немного приоткрылась, сдерживаемая цепочкой. Амброзио скользнул взглядом по щели и увидел негритенка лет десяти. Зубы у мальчишки были такой же белизны, как эмаль на табличке.

— Мне нужно поговорить с Пиппо.

Негритенок закрыл дверь.

Минуты через две показался Филиппе с бледным усталым лицом. На нем была пижама в белую и голубую полоску. Его смелость и дерзость как рукой сняло.

— Мы пришли по поводу твоего друга Джино. Пиппо посмотрел на них в нерешительности и пробормотал:

— Проходите, раз уж пришли.

Они вошли в прихожую, за которой темнел длинный и узкий коридор. В квартире, кроме мальчика и парня, никого не было. Надя обошла комнаты. Маленький телевизор, включенный на всю мощь, показывал мультфильмы. Пиппо выключил его, потом улегся в кровать, под одеяло.

— Выйди, — приказал он ребенку.

— Твоего друга Джино убили, — сказал Амброзио, когда негритенок вышел.

Филиппе замер с широко открытыми глазами, у него перекосился рот. Чувствовалось, что он не в состоянии произнести ни слова. Затем приподнялся, взял со столика у кровати стакан воды. Его рука дрожала, может, от температуры, а может, и от страха.

— Он вышел из дома, а ты хорошо знаешь, что этого делать не следовало ни в коем случае. Его поджидали на улице.

— Джино застрелили?

— Две или три пули, пока не знаем точно, но большого калибра. Перед тем как выйти на улицу, он говорил по телефону.

— В котором часу? — Филиппе задыхался.

— Его мать говорит, что звонили в пять вечера. — Амброзио взглянул на часы. — Почти два часа назад.

— Тогда это я дал…

Он провел ладонью по лбу.

— Дал… что?

— Дал возможность убить его, как собаку.

— На этот раз ты не виноват, я так думаю. Расскажи мне, даже если тебе трудно, подробнее обо всем, что произошло перед сегодняшним вечером. И даже раньше.

Комиссар подвинул стул к кровати и, бросив плащ на топчанчик, завершавший меблировку полупустой комнаты, сел. Парень время от времени посматривал на окно с закрытыми ставнями и белыми занавесками. Амброзио кивнул Наде на дверь, и она тут же вышла к ребенку (почему, Бог мой, женщины всегда понятливее мужчин?).

— Зачем ты ему звонил?

— Предупредить.

— О чем?

— Что нас обоих хотят убрать.

— Кто?

— Сначала я думал, что это шутка. Началось несколько дней назад, когда меня выпустили. Я слег с гриппом. Температура тридцать девять. Этот шизик звонит и говорит: это ты Пиппо Стране? Да, отвечаю. А он: ты умрешь, сукин сын.

— Какой у него был голос?

— Я думал, это шутка, как раз из-за голоса. Голос был… ну, как дыхание. Как вам объяснить… Голос человека, который говорит и не хочет, чтобы его услышал еще кто-нибудь. Может, он был в баре?

— Были другие звуки, другие голоса?

— Нет, мне кажется. Потом, на следующий день, опять звонок. Я говорю: слушаю. А он: ты умрешь, подонок.

— Почему ты позвонил Джино сегодня?

— Потому что тот позвонил снова и сказал, готовьтесь к смерти, гады. Вот почему. Я понял, что это не шутка. Он сказал «готовьтесь к смерти», значит, мы оба, вместе с Джино, одним словом.

— Что ты рассказал ему? Повтори точно, слово в слово все, что ты сказал два часа назад.

Филиппе опустил веко здорового глаза: «Джино, — сказал я, — это важно, кто-то хочет убрать нас. Три вечера мне звонит. Я болею, не могу выйти. Приходи ко мне, нужно поговорить». Он начал спорить, мол, тоже не должен выходить. Тогда я сказал, что нужно предупредить карабинеров. Быстрее, повторил я, приходи, нельзя терять ни минуты. Речь идет о нашей шкуре, понимаешь? Так я ему сказал.

Надя снова появилась, держа за руку мальчишку.

— Он прямо умница, ходит в четвертый класс. Ни разу не проваливал экзамены. Его мама работает здесь рядом, у нее магазинчик канцелярских товаров на площади Аркинто.

— Моя сестра молодец, на ней весь дом держится с тех пор, как отец…

— Знаю, — прервал Амброзио, поднявшись. — Сколько лет твоей сестре?

— Джемма на четырнадцать лет старше меня. Но я от второй женщины отца. Она ушла от него, никто ее больше не видел.

— Хотите знать, комиссар, как зовут этого бравого школьника? Филиберто, его зовут Филиберто. Его отец живет в Америке, в Вашингтоне. — Надя держала руку на кудрявой головке негритенка.

— Меня зовут Филиберто, а еще Авраам, как президента Линкольна. — У мальчика был немного хриплый голосок.

Кто-то внизу крикнул: третий этаж направо! Потом послышались тяжелые шаги, громкие голоса. Амброзио вздохнул: экая бесцеремонность.

— Кто это? — встревоженно спросил Филиппе, испуганно насторожившись.

— Учитывая, что я из полиции, это карабинеры. Так ты будешь в большей безопасности.

Они позвонили в дверь, как будто звонили побудку в казарме Форта Апакэ.

Вдова хозяина траттории жила на тихой улочке рядом с небольшим прудом, который торжественно именовался: озеро Редечезио.

Одетая в черное, синьора Датури была худа, невысока, ходила медленно, опираясь на палку, седые волосы собраны в пучок на затылке. Выцветшие глаза ее пристально смотрели на собеседника. От этого взгляда комиссару стало не по себе: казалось, воспоминания о страшных минутах, пережитых женщиной, лишили ее рассудка.

— «Подлецы!» — кричал он бандитам на мотороллере, а я пробовала удержать сумку. Потом Альваро неожиданно упал на землю. Я бросила все, но не могла поднять ему даже голову. Бедняга… шел дождь, а он лежал там, в воде, с открытым ртом…

— Вы давно поженились?

— Больше двадцати лет. Альваро ездил по всему свету. Париж, Ницца, Лозанна… Он был отличный кулинар. Когда мы познакомились, он только что вернулся в Милан с небольшими сбережениями, открыл маленькое кафе в конце улицы Лоди, потом продал его и купил тратторию в Милано-Сан-Феличе.

— Несчастный случай, я попала под машину, — объяснила она, когда Амброзио поднял упавшую палку.

Синьора Датури стояла возле столика, на котором возвышалась лампа с розовым абажуром. Мебель из темного дерева, подделка под Возрождение, оловянные канделябры на подставках, тяжелые портьеры с кистями придавали комнате мрачный вид.

— Я старше его, правда, не намного. Альваро казался юношей. Прекрасный был человек…

— Одного из тех, кто напал на вас около вокзала, убили.

— Я читала.

— Его поджидали возле дома, всадили три пули в грудь, он скончался на месте. Ему не было еще восемнадцати, синьора.

— Кто знает, какой бандит вырос бы из него.

— Другой, который пытался вырвать у вас сумку, живет в страхе, что его тоже убьют. Ему угрожали по телефону.

— Мне это нравится.

— Синьора, я хотел бы услышать от вас одну вещь, но вы должны быть совершенно откровенны. Я пытаюсь — вы понимаете? — выполнить свою работу. Я сделаю все, чтобы наказать виновного в ограблении, которое убило вашего мужа, но…