Пикник с кровью - Оливьери Ренато - Страница 10

— Он на совести этих двух бандитов. — Она помолчала в нерешительности. — Это будет просто справедливо, если они заплатят за причиненное зло.

— К вам приходили журналисты? — Надя стояла у калорифера, она сняла с себя суконное пальто, напоминающее по покрою военное. Ей очень шла клетчатая кофточка с серой юбкой. «А где же сумочка? Куда она запрятала пистолет?» — подумал комиссар.

— Никаких журналистов. Мне только позвонил кто-то на следующий день, спросил, видела ли я их в лицо, как они были одеты.

— А вы?

— Ответила, что ничего не помню. Только шел дождь, и что мой муж кричал, а потом упал на асфальт.

— У него были какие-либо недомогания в прошлом?

— Легкая форма диабета. Его врач, наш клиент, часто измерял ему давление. И никто даже не догадывался, что сердце у него — на пределе.

— Что вы сейчас думаете делать, синьора?

— Продам заведение и вернусь в мою деревню, на той стороне По. Она называется Ниббиано.

— Провинция Пьяченца, — уточнил Амброзио, и вдова первый раз улыбнулась ему.

— Мы задаем себе вопрос, кому могла прийти идея отомстить, — по-моему, слово правильное? — отомстить за вашего мужа. Кто были его друзья?

— Настоящих друзей у него было мало. Когда имеешь такое заведение, не хватает времени для развлечений. Мы закрывали в понедельник, он ходил играть в карты в кафе около церкви.

— Он что-нибудь читал?

— Книги. И «Коррьере», конечно. Если взглянете на стеллажи у окна, те книги он прочитал все.

Амброзио подошел к стеллажу, снял толстый том, рассеянно полистал.

— Это последняя его покупка, — тихо сказала синьора Датури.

"Так я возвращался каждый вечер в тоскливое одиночество своей юности», — вслух прочитал комиссар и захлопнул книгу.

— Это дневник Джузеппе Боттаи, министра Муссолини, который закончил свою карьеру в иностранном легионе. — Он положил увесистый том на стол рядом с серебряной кофеваркой с деревянной ручкой.

— Видите эту кофеварку? Посмотрите надпись. Кофеварка была скромная, в английском вкусе, в центре веночек из листьев, а под ним надпись: «Альваро Датури — отель „Игл“.

— Он пять лет был шеф-поваром в этом отеле, хозяева полюбили его. Добрый человек, думал только о работе и обо мне. Хотел иметь детей, но не получилось. Может, и к лучшему, если подумать сегодня. Разве я не права?

— Вопрос, который я хотел вам задать, такой, — комиссар пристально посмотрел на нее, она сидела неподвижно; поднятая голова с острым носом делала ее похожей на черную птицу на подставке. — Не было ли среди немногих друзей вашего мужа какого-нибудь школьного товарища, сослуживца по армии, с которым он встречался, которому доверял?

Она отрицательно покачала головой.

— Книги, например: кто-то их ему посоветовал, кто-то подсказал купить, может, дал почитать. Подумайте, это очень важно.

— Важно? Хотите найти того, кто убил бандита? На одного стало меньше, только и всего. Мой муж не умер бы, если бы город не был наводнен наркоманами, жуликами, цыганами.

— Я полагаю, ваш муж был смелым человеком.

— Да уж, не давал себя в обиду. Добрый и мягкий, но обиды не прощал. Уважал законы, но не позволял брать себя за зад — так он говорил.

— Сколько денег у вас было в сумке?

— Восемьдесят, девяносто тысяч лир, не больше.

— Скромная сумма.

— Он сопротивлялся бы даже из-за лиры. Это вопрос принципа. С преступностью нужно бороться жестоко, не так, как сейчас. Попробуй выстрели в вора, сам можешь попасть за решетку. Нами правят идеалисты, набожные прихожане. Альваро всегда говорил: нельзя доверять страну маленьким церковникам, готовым читать молитвы над гробом порядочных людей.

— У мужа были четкие идеи.

— А что, разве это не правда? Ну, посадите вы преступника в тюрьму. Но ведь это — спектакль. Амнистии, зачеты за хорошее поведение, Бог знает еще за какие заслуги… и вот ты уже видишь его дома, на свободе. Нужно убивать и хоронить навечно, тогда не вернутся, не будут терзать людей.

— Слишком просто.

— Ах, просто! Посмотрите, что происходит в Калабрии? Целый район в руках преступников. Города превращаются в свалки, полные бездельников арабов, вонючих бродяг и цыган — охотников за детьми. Кто их остановит, я у вас спрашиваю?!

Синьора Датури с трудом поднялась, держа палку наперевес, как оружие. Чувствовалось, что разговор с Амброзио пробудил в ней давние обиды и уснувшую было ненависть, хотя всего несколько минут назад она казалась беззащитной и беспомощной.

— Мой муж говорил: префект Мори, за которым было настоящее правительство, отправлял в тюрьму тысячи преступников, конфисковывал их имущество, а когда не хватало улик, он их создавал. Всякие мафиози, бандиты знали — пощады не будет… Видите мою ногу? Знаете, кто сбил меня на дороге Пуллезе много лет назад? Я вам скажу: человек, который даже не остановился. Подлый трус, он сбежал, оставив меня лежать без сознания.

Когда она говорила, у нее дрожали губы.

Глава 4

В ночной темноте водная гладь, мимо которой они проезжали, тревожно поблескивала. Уличные огни, яркие вывески не могли заставить Амброзио забыть недавнее волнение. Надя молча сидела рядом с ним.

— Ужасная женщина, — наконец заметила она, щурясь от огней встречных машин.

Амброзио знал, о ком она думает.

— Нужно понять ее положение.

— Она мне показалась безжалостной.

— Кое-что она нам дала. Нужно послать кого-нибудь в тратторию Милано-Сан-Феличе. Кого-нибудь наблюдательного, но чтобы не очень бросался в глаза. Наверное, Джулиани: у него вид студента. И еще вот что. Пожалуй, следует подключить к этому делу опытного журналиста.

— Зачем? — удивилась Надя.

— Мне хотелось бы, чтобы в газетах появилась душещипательная история о парне с улицы Пастренго, сыне каторжника, о его сестре, племяннике, которого зовут Авраам, как Линкольна, и у которого черная кожа. Да, я забыл еще про глаз, изуродованный каким-то подонком. Как ты думаешь, какое впечатление на читающую публику произвела бы такая статья?

— Полагаю, шокирующее. Однако какое отношение все это имеет к убийствам, которые мы расследуем?

— Самое непосредственное. Хороший репортер сумеет открыть другую сторону медали: страх одинокого затравленного юноши, который пытался спасти товарища и себя после угрожающих телефонных звонков. Понимаешь, нужно найти способ выгнать из норы того, кто распределяет пилюли девятого калибра.

— Любопытная идея, — согласилась Надя. — Как это вам пришло в голову, комиссар?

Амброзио промолчал. Машина бежала в бесконечном потоке среди моря красных огней по улице 22 Марта.

— Ну, а чем теперь заниматься мне?

Он размял в пальцах сигарету, чиркнул зажигалкой.

— Просмотришь старые газеты. Только очень внимательно и с определенным прицелом. Что ни говори, убиты трое бездельников, у которых на роже было написано: плевать мы хотели на вас, дорогие сограждане. Дорогие сограждане намотали это на ус. Не все, конечно, но некоторые. И, может быть, кто-то решил с ними разобраться. Вот такая моя версия, по крайней мере на сегодня. Не утверждаю, что она самая верная.

Они въехали во двор квестуры.

Начальник полиции ждал комиссара в своем кабинете. Амброзио со вздохом посмотрел на часы. Ему хотелось бы работать без учета своих выводов и сомнений, которые не всегда правильно понимались.

Бесила необходимость дозировать предложения и поступки, чувствовать себя под неусыпным контролем. Одно дело участвовать в конкретном событии, разбираться с преступлением за столом, после того как пролистаешь газеты и все согласуешь с Римом, и совсем другое — следить за убийцами своими глазами, слышать голоса свидетелей, жертв, близких родственников, видеть кровь, носилки скорой помощи, чувствовать запахи…

Правда, Амброзио знал, что начальник полиции сам когда-то был в его шкуре, но сегодня ему нужно лишь одно: результат. А результатом-то пока он похвалиться и не может.