Четыре Ступени (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна - Страница 39

- Брось, Аркадьевна. Вон американки борются за свои права, так у них мужики на цырлах ходят, пикнуть не смеют.

- И что в этом хорошего? И потом… Нашла на кого кивать. Американки! Думаешь, они за права женщин борются?

- А за что?

- Он ведут борьбу за мужские права. Так старательно стремятся стать мужчинами, отвергая исконно женское, что у них давно настоящих мужчин нет, одна пародия на мужской пол. У них и семей нормальных очень мало. По большей части деловые союзы, в которых обе стороны только партнёры. И мы, в принципе, по той же половице идти норовим. Мужчины, того и гляди, начнут за права женщин бороться. Много сейчас тех, кто дорогу уступит, место в транспорте, дверь перед женщиной откроет, пальто подаст, тяжести поможет нести?

- Тебе же помогли? - Люська смотрела с весёлой задиристостью.

- Помогли. И тут же некая Людмила Семёновна решила, что неспроста сей знак внимания. Не иначе, как определённый интерес у мужчины возник. То есть, просто так, без интереса, мужчина посторонней женщине не поможет. Но ведь это неправильно. Не так должно быть.

- Должно, не должно, - уныло вздохнула Люська. - Надо исходить из того, что есть.

- Может, и надо, - задумчиво согласилась Светлана. - Но ужасно жалко, что нормальные мужчины нынче редкость.

- А кто сказал, что твой Дубов нормальный? Может, он сейчас помог, потому что у него настроение хорошее было, а завтра мимо пройдёт, не оглянется?

Но и завтра, и послезавтра, и через месяц, и всегда новый преподаватель поражал воображение коллег отменным воспитанием. Сперва женщины, непривычные к вежливому мужскому вниманию, ссорились между собой. Каждая считала, прежде всего к ней он проявляет непрофессиональный интерес. Со временем постепенно привыкли к манере Дубова любой женщине помочь надеть пальто, сумки до метро дотащить, если ему по дороге, вперёд пропустить. К хорошему привыкаешь быстро. И быстро во вкус входишь. Следовало ожидать, что у Павла Николаевича не сложатся отношения с трудовиком и физкультурником. Ничуть не бывало. Преотличненько сложились. Трудовик с физкультурником вдруг спохватились - ба, они же не бесполые, а вроде как мужики, - и пыхтели, стараясь соответствовать гордому званию. Без привычки оказалось трудно. Опозориться друг перед другом - стыдно. Стыд перевешивал. Смешно сказать, но присутствие Павла Николаевича всех заставило вести себя более сдержанно, воспитанно и корректно. Атмосфера в педколлективе неуловимо поменялась.

Дубов нравился Светлане. Она осознавала это. Понимала, что такой мужчина не для неё. Прикладывала все усилия для сохранения равновесия в сердце. И всё же, и всё же… Наблюдала за ним, обдумывала его слова, поступки. Иной раз чисто по-человечески завидовала. У него не возникло проблем с коллегами, не возникло проблем с учениками. Вторая четверть не закончилась, а у Павла Николаевича образовалось своё собственное, только его место. Стало казаться, что он работал в их школе всегда, и уже привычен, необходим не меньше завуча или самого директора. Вот ведь, умеют же некоторые. Что бы он ни говорил, что бы ни делал, всё было тем самым нужным, правильным, без внутренних противоречий, без лицемерия и ханжества. Так, во всяком случае, Светлане казалось. Да и не ей одной. Спокойно, незаметно, непонятным образом в два счёта приобрёл он нешуточный авторитет. Часто к нему обращались с неясным, спорным вопросом, спрашивали совета, интересовались в первую очередь его мнением. Школьники, к удивлению, признали право нового словесника быть несколько старомодным. Не поднимали насмех манеры и речь Павла Николаевича, не корчили рож за спиной, не передразнивали и не ехидничали. И даже прозвища ему никакого не дали. Оценить натуру Дубова точно, хлёстко, в одно, два, три слова - не выходило.

Лев Яковлевич был в полной мере доволен новым сотрудником. Галина Ивановна начинала таять при одном взгляде на Дубова. Одинокие, молодые и не очень, училки продолжали делить между собой Павла Николаевича, не собираясь уступать его конкуренткам. Одна Панкратова время от времени высказывалась нелицеприятно. Не везде, не для всех, как привыкла, а только в обществе Светланы. Люська не верила своим глазам, искала подвоха, подземного течения, скрытых от людей гнили и червоточин. Не находила. Потому подозревала Дубова неизвестно в чём ещё больше.

- Слишком хорош. Слишком правильный. В природе такого не бывает. Не так что-то с этим Дубовым. Нутром чую, - делилась она со Светланой. Светлана не отвечала. Отмалчивалась. Люськино нутро было инструментом сверхчувствительным, точным подобно микронометру. Но оно вполне могло дать сбой. Тем более, что, тайно не доверяя положительному в Павле Николаевиче, Люська умудрилась в некотором роде сойтись с ним ближе остальных. С единственной из всех коллег, с Панкратовой, он перешёл на “ты”. Остальным неизменно “выкал”. Его манера обращаться ко всем на “вы” Светлане импонировала. Стимулировала как её, так и других. Появлялось некое уважение к себе, ощущение себя умной, интересной, достойной. Чувство собственного достоинства просыпалось, вот.

Теперь Светлана бежала по утрам на работу едва ли не в припрыжку. У неё изменилось настроение. Морской волной нахлынуло желание работать, тянуться за Дубовым, подражать ему, учиться у него. Очень понятное желание. Какие бы ситуации ни возникали, правым всегда выходил Павел Николаевич. Логика его выглядела безупречной. Светлане не терпелось постичь образ мысли, подход, взгляды Дубова и перенять, сколько получится. Люська посмеивалась. Но и она стала следить за своим языком, поступками и за своим внешним видом, чему коллеги удивлялись. Впрочем, за своим языком, поступками, внешним видом в достаточной степени принялись следить все. Особенно трудовик с физкультурником. Никому не хотелось оказаться причиной вежливой и тонкой, иронично-язвительной усмешки Павла Николаевича. Вроде, ничего не сказал человек, а ты уже вспотел с ног до макушки, прекрасно понимая, чему непосредственно адресовалась усмешка.

Сам Дубов, похоже, не подозревал, какие значительные сдвиги произвёл в школе за сравнительно короткое время. Он просто жил, работал, общался с людьми. Свободно и естественно. Закулисное пространство его не интересовало. Частенько, правда, он выглядел задумчивым, ушедшим в себя. Тогда хмурая складка появлялась на его переносице. Или же он начинал приставать с расспросами к учителям, жившим в районе местонахождения школы. Танечка Шергунова поделилась информацией. Вроде Дубов пытается найти кого-то из знакомых, живущих неподалёку. Танечке не особо верили. Во всём, не имевшим прямого отношения к математике, Шергунова точностью не отличалась. Она путалась, забывала важное, добавляла от себя детали и собственные соображения частенько выдавала за реальные факты. Но при этом Танечка была столь мила, очаровательна, готова принести извинения, если её ловили на несоответствиях или прямой фальсификации, что ей прощались скопом все грехи. Приучились делить шергуновские сообщения на два, а то и на три. Вот и тогда не обратили внимания. Впоследствии Светлана жалела, что не догадалась расспросить Танечку подробнее. Пока же её целиком поглотили наблюдения за Павлом Николаевичем. Постепенно она убеждалась в его принадлежности к рыцарскому сословию. И чем более его таковым признавала, тем сильнее страдала от несправедливости жизни. Ну, почему, почему ей не везёт? Ждать много лет, с каждым днём теряя надежду, а когда рыцарь появился, выяснить, что он не про тебя. Не к твоему рылу крыльцо.

- Дура ты, Светка, - поучала Панкратова, заметившая нездоровый интерес Светланы к Павлу Николаевичу. - Старый он для тебя. У вас разница лет в пятнадцать.

- В тринадцать, - поправляла Светлана, краснея. Она, как бы ненароком, однажды поинтересовалась точным возрастом Дубова у Галины Ивановны.

- Тебе молодой мужик нужен. Чтоб любил жарко. Лет на пять старше, но твоего поколения, понимаешь? А этого ещё в разгар советской власти клепали. Другой менталитет, восприятие, другие принципы. Всё, короче, другое. По моим прикидкам он занудой должен быть и педантом.