Три романа Синди Блэка - "Графит" - Страница 47

Впрочем, Шарлот доводила до белого каления не только мистера Смита, но и осветителей, гримеров, администраторов залов, рабочих сцены… Она была самым настоящим генератором идей, и если считала какую-то из них стоящей, то добивалась ее реализации во что бы то ни стало. Робкие возражения о том, что воплотить ее мысли в жизнь будет технически сложно, в расчет не принимались. Она чуть не довела до истерики дизайнера по костюмам, требуя сделать крылья бабочки для Синди. Чтобы крылья не мешали в танце, их следовало сделать бесплотными, требовалось какое-то совершенно невероятное освещение и техника, чтобы тонкие цветные лучи складывались в нужную фигуру, красиво выглядящую с любого ракурса. Танцор, присутствовавший при этом разговоре, робко попытался сказать, что сможет работать и с чем-то менее удобным, но распалившаяся в споре Шарлот резко пресекла эту попытку.

— Как ты не понимаешь? — объясняла она потом, — это же их работа. Не наши проблемы, что они не хотят ей заниматься, как положено! Если сложно, но можно, то пусть выворачиваются, как хотят, но сделают! В конце концов, мы эти сложности оплачиваем. Но зритель должен получить в итоге красивую картинку, а не что-то собранное на коленке, потому что, видите ли, работникам было лень продумывать трудный вариант.

Синди был вынужден согласиться с ней. Шарлот, энергичная, фонтанирующая идеями, со всеми своими безумными костюмами и привычкой пить чай в студии из десяти разных чашек ему нравилась, как и добродушный спокойный Смит. Но больше всего танцора интересовали, конечно, другие участники группы.

Мелкий был прирожденным клавишником, на своем синтезаторе он мог воспроизводить такие сложные мелодии, что Синди только удивлялся — он не думал, что так может играть один человек на одном инструменте. Вспоминая свою учебу в музыкальной школе, унылые резкие звуки, вылетающие из-под его пальцев, Синди в полной мере мог оценить мастерство Мелкого. За клавиатурой он был царем и богом, Синди искренне им восхищался… пока музыкант не прекращал играть и открывал рот. Язвой Мелкий был еще той, от его острот доставалось всем, включая Саймона, чья харизма и обаяние на друга не действовали совершенно. Несмотря на свой рост (а может, и благодаря нему) Мелкий имел задиристый характер и не делал различий, попадал ли ему на язык друг, враг или спонсор. Впрочем, проблем от его язвительности пока не было, и Синди научился пропускать колкие замечания мимо ушей. Отвечать на них было гиблым делом — переспорить Мелкого удавалось только Саймону. Хотя парнем он был незлым, просто природа наградила его колючим характером.

Вместе с Металлом они составляли комичную на первый взгляд, но на удивление гармоничную парочку. Несмотря на свой грозный вид, гитарист оказался спокойнейшим человеком. Больше всего он был похож на дикого лесного быка, который мирно щиплет траву и никого не трогает, если только какой-нибудь хищник не решит вонзить зубы в его бок. На привычные колкости Мелкого Металл не обращал ровным счетом никакого внимания. Постепенно Синди обнаружил, что среди остальных участников с их творческими метаниями, переживаниями, постоянными переменами настроения именно гитарист был островком стабильности и спокойствия. Именно он, когда Синди еще только начинал работать в группе и что-то у него не получалось, так что танцор пробовал исправить положение раз за разом, только больше все портя, усадил новичка на диван и сунул ему в руки чашку чая. Да еще и не отпустил, пока Синди не выпил все и не успокоился. Эту молчаливую поддержку успел испытать на себе каждый участник группы. Надежного, спокойного гиганта в группе любили и доверяли ему безоговорочно. Могла разверзнуться земля и упасть небо, но Металл с его невозмутимостью, готовностью выслушать и поддержать должен был быть всегда, иначе остальные участники рисковали переругаться вдрызг.

Однако как бы Синди ни привязался к Металлу и ни научился ладить с Мелким, в группе был человек, который интересовал его больше всех прочих. Саймон был загадкой, его действия невозможно было просчитать наперед, и он-то поражал воображение Синди.

Вокруг Саймона вертелось все. Когда на него находило желание работать (не так часто, как хотелось бы Смиту), работали все. Он был способен репетировать без отдыха и даже перерывов на чай, если чувствовал вдохновение. В итоге он едва не ссорился с Металлом, который устраивал группе кофе-паузу, за которую все остальные были только благодарны. В такие дни вокалист казался неутомимым, и Синди после репетиций падал на диван в студии, не желая двигаться и собираться домой.

В обычном своем состоянии, не слыша шелеста крыльев музы над головой, Саймон был расслаблен, группу так не гонял и сам ничего не имел против перерывов. Он пикировался с Мелким, поддразнивал Металла, доводил до белого каления Смита и выводил Синди из душевного равновесия, то смеша его, то оказывая недвусмысленные знаки внимания, которые Синди на людях принимать не привык. Певец часто курил в кресле, забросив одну длинную ногу на другую, а на предложение Мелкого поднять задницу и поработать с остальными, вместо того чтобы портить связки, выпускал струйку дыма и туманно заявлял, что сейчас он не готов к таким решительным действиям, а его голосу легкая хрипотца никогда не вредила. Клавишник ворчал, но сердиться на Саймона в таком состоянии было бесполезно и глупо. Он брал свое улыбкой и уверенностью, что их группа все равно будет прекрасна, даже если ее лидер устраивает по десять перекуров за день. Самое смешное, что так в итоге и оказывалось. «Черная Луна» прочно держала свое место в таблоидах, как ни ворчал Мелкий, что слава преходяща и кое-кому надо бы активнее работать, а не только зубами на журналистов сверкать. Он придирался и сам это понимал — все знали, что работать Саймон может, вот только делает это по какому-то никому не известному, включая самого певца, графику. Впрочем, момент он чувствовал тонко: как только вся группа уже готова была послать вокалиста к черту и разойтись, он немедленно включался в работу и уже через пять минут репетиции мелкие неурядицы бывали забыты.

Хуже было, когда на него находили приступы мрачности. В первый раз увидев это, Синди не понял: в чем дело? Он не видел раньше, как только что ведущий себя нормально человек хмурится, начинает говорить отрывисто и неохотно, смотрит исподлобья и в итоге уходит в другую комнату или вовсе прочь от остальных. Впервые это произошло при Синди, когда тот был у Саймона в гостях. Ничто не предвещало грозы, но Блик становился все более хмурым, а потом и вовсе сказал прямо:

— Синди, без обид, но, может, ты домой пойдешь?

Синди так удивился, что даже и не обиделся. Просто собрался и ушел, ломая голову, не его ли поведение послужило причиной такой резкой перемены. Однако на следующий день Саймон вел себя как ни в чем не бывало, на наводящие вопросы не реагировал, и Синди, которого распирало любопытство, решился спросить у Мелкого: в чем дело?!

— А, у него это бывает, — отмахнулся приятель. — Хрен знает, почему это случается.

— И… и что же тогда делать?

— Оставить в покое и все. Пройдет. Можно, конечно, посидеть рядом, пока он в себя не придет, но проще всего оставить в покое. И не лезть — а то и по морде можно словить.

Синди принял это к сведению и только диву давался, насколько же их лидер был человеком настроения. Даже танцору, весьма зависимому от своих эмоций, не приходилось испытывать такие перепады. Уже потом Синди узнал, что в этом подавленном состоянии Саймон писал свои самые мрачные, «темные» песни.

Вскоре Синди убедился, что, давая другу характеристику «ветреный», Мартин выразился очень деликатно. Синди это характеризовал одним емким словом «кобель». Флиртовать для Саймона было так же естественно, как дышать, а объектом его пристального внимания мог стать любой хотя бы слегка привлекательный человек, вышедший из подросткового возраста. Впрочем, от внимания вокалиста хорошели даже дурнушки. Синди только диву давался, видя эти чудеса преображения. Ревновать он и не думал. Они так и не давали друг другу никаких обязательств, более того, между лидером и танцором словно возник негласный уговор: я тебе не мешаю, и ты мне не мешаешь, зато мы иногда отлично проводим время.