Кусатель ворон - Веркин Эдуард - Страница 26

– Витя, ты должен что-нибудь придумать, – сказала она уверенно и самоуверенно.

– Что тут придумать… Катастрофа. На глазах спонсоров, и такой позор. Опять же телевидение пригласили, они все в Сеть выложат. Может, Паша ваш выступит? Он ведь в городской литературной олимпиаде тоже участвовал. И побеждал…

Лаура Петровна нахмурилась.

– Хорошо, – сказал я. – Можно что-нибудь… Но мне понадобится помощник. Как вы думаете, Паша ваш – расторопный парень?

– В каком смысле?

– Помощник, в смысле. Вот мне сейчас надо позвать Гаджиева на инструктаж, а телефона его у меня нет.

Лаура Петровна стала звонить Лаурычу.

– Пашенька, приди, пожалуйста, – сказала она. – Да, к автобусу.

– Пусть зайдет в библиотеку и прихватит какой-нибудь журнал.

– Забеги в библиотеку и возьми журнал. Какой?

– «Здоровье», – зачем-то сказал я.

– «Здоровье».

– А мне «За рулем», – попросил Пятахин.

– Заткнись, поэт, пока я добрый, – посоветовал я.

– Замолчи немедленно! – рявкнула Лаура Петровна.

Пятахин сдулся.

Нет, не зря я все-таки поехал, столько интересного. Океан.

– Ты, Пятахин, вслух долго разговаривать умеешь? – поинтересовался я.

– Умею.

– Это хорошо. Прочитаешь все-таки стихи.

– Как…

– Не свои!

Появился Лаурыч. Шустро, и со «Здоровьем». Небезнадежен. Я отобрал у него журнал и отправил искать Гаджиева, в кухню, мне почему-то представлялось, что он там. «Здоровье» было двадцатилетней давности, я открыл страницу семнадцать, выдрал ее и сунул Пятахину.

– И что? – не понял тот.

– Перепиши страницу от руки.

– Перепишу.

– Потом выйдешь на сцену, прочитаешь.

– Как?

– Вслух, полено! Ты же говорил вроде, что читать умеешь.

– Да…

– Бегло? – на всякий случай уточнил я.

Пятахин кивнул.

– Вот и хорошо…

Я оглядел Пятахина. Интеллектом, безусловно, не обезображен, могут и не поверить. Впрочем, для поэта интеллект – качество не критичное… Но надо подчеркнуть как-то…

Вздохнул. Я, не Пятахин.

– Что?

– Понимаешь, Пятачок, одних стихов мало, – я скорбно похлопал Пятахина по плечу.

– Как это?

– Так.

Я устроился в кресле, Пятахин остался стоять подле.

– Так. Ты немного отстал, дружище, в мире просто так стихи уже давно не читают. Теперь поэт – это перформер. Именно так и никак иначе, просто поэт никому больше не нужен.

– Я вроде не перформер, – осторожно сказал Пятахин.

– Этот тебе только так кажется. Сейчас я тебе объясню, Пятачок. Перформанс – это, в сущности, та же быдлеска. Но если быдлеска – это широкий формат, то перформанс всегда стихами сопровождается.

Пятахин понял и зашептал:

– Я тут у них в живом уголке тритона видел, может, это… Проглотить? Только стихи когда читать, до или после?

– Во время, – сказал я. – Нет, пожалуй, тритон – это все-таки перебор. Во всяком случае, глотать его не надо.

– Там еж есть дрессированный.

– Еж – это интересно. Возможно, еж – это подойдет…

Я набрал телефон Лаурыча и велел ему принести ежа. С одним, кажется, разобрались, теперь дальше. Александра сыграет на волынке какую-нибудь бравую печальную песню, а… Баянист у нас, кажется, Гаджиев. Играет он на баяне или не играет, это, собственно, уже не важно, судьба распорядилась за него.

Набрал Лаурыча, он ловил ежа.

– И Гаджиева захвати, – велел ему. – Нет, и ежа тоже.

– Виктор, ты что придумал? – осторожно спросила Лаура Петровна, видимо, ей почему-то не понравился еж.

Вообще, еж – это находка, такой неожиданный визит ко мне вдохновения, дикие ветры взметнулись в голове моей, тег «Наша Кафка».

– А что тут придумаешь? – спросил я. – Приходится выкручиваться, сами понимаете. А может, все-таки вы споете?

Лаура Петровна удалилась в начало автобуса и, кажется, принялась там потихоньку курить ароматические сигареты. Тег «Педагогика».

Показался Гаджиев. От Равиля пахло маслом и пончиками, я подумал, что он, наверное, кулинарный талант, любит печь пироги. Вот и сейчас, наверное, он сидел на кухне, наблюдал, как пекутся праздничные лепешки, а тут Лаурыч.

Гаджиев явился и сразу сообщил:

– Я на баяне играть не умею.

Интеллектуал, все сразу понял.

– А на баяне и не надо, – успокоил его я. – Зачем нам баян, у нас волынка будет. Тебе нравится, как волынка играет?

Гаджиев пожал плечами.

– Вот и хорошо, что нравится. Сандра будет играть, а ты петь.

– А я и петь не умею, – чистосердечно признался чистосердечный Гаджиев.

– Это и не потребуется. Во всяком случае, в классическом смысле этого слова. Ты продемонстрируешь нам горловое пение.

Гаджиев потрогал горло и спросил:

– Это как?

Про горловое пение я видел передачу по каналу «Дискавери», меня впечатлило.

– Это просто, – ответил я. – Будешь вот так гудеть горлом и щуриться.

Я показал, как.

– Попробуй. Только гуди на разные лады, чтобы на слова было похоже.

Гаджиев загудел. Ничего, от того, как гудели по телевизору алтайские виртуозы, не очень отличалось.

– Молодец, – остановил я Гаджиева. – Есть в тебе какая-то… Азиатчина. Типичный внук Чингисхана, я был знаком с парочкой. Скажем, что ты потомок древних алтайских шаманов. Что искусство горлового пения у вас в семье культивируется последние триста лет.

– Наверное… Только я вообще-то таджик. И башкир еще…

– Вот видишь! А в каждом монголе живет Чингисхан, – заверил я. – Не волнуйся, Равиль, это нужно для дела.

– Но все-таки…

– Ты же хочешь в Германию в следующем году?

– Да…

– Вот и пой.

Прибежал Лаурыч.

– Ежа там нет, – покаянно признался он. – Но я взял кактус.

Лаурыч протянул мне кактус в горшке. Изрядный такой кактус, наверное, размером с действительного ежа, шипастый, седого цвета, с подлеском из мелких иголок, похожий на новенькую пуховую шапку.

– Это еще лучше, – сказал я.

Взял кактус, взвесил. Ничего, килограмм, пожалуй.

– Это даже лучше, – повторил я и повернулся к Пятахину. – Будешь есть кактус.

Меня никто не понял. Оно и понятно, моя мысль сильно опережала скоростные показатели мышления этих личностей, это бы оценил Жмуркин, но его рядом не случилось, да и вообще, с уходом в политику старина Жмуркин изменился, стал как бы серьезным и взрослым; впрочем, я не об этом.

– Будешь есть кактус и читать стихи.

– Я не буду его есть, – уверенно заявил Пятахин.

– Не ешь, – пожал плечами я. – Так и запишем – поэт Пятахин отказался есть кактус, чем сорвал международный проект городов-побратимов. Лаура Петровна! Пятахин мероприятие срывает!

Подошла Лаура Петровна.

– Влас, ты что это? – спросила она строго.

– Он меня кактус есть заставляет…

Лаура Петровна поглядела на меня.

– Не я же его поэтом вписал, – пожал я плечами. – Назвался поэтом – жуй кактус. По-моему, это вполне себе прозрачная метафора.

– Что? – не поняла Лаура Петровна.

– Метафора. Поэт сочиняет стихи собственной душой, сочинять хорошие стихи – это все равно что есть кактус. Высокие смыслы, Европе такое нравится.

– Вот видишь, Влас, – Лаура Петровна проникновенно взглянула на Пятахина.

– Я не буду… – ответил он.

Но уже неуверенно.

– Ладно, – я сложил руки. – Как хотите. Ваше дело. Если ты, Пятахин, не хочешь быть поэтом, им будет кто-то другой. Вот Пашка.

Я поймал Лаурыча, подтащил к себе.

– Хочешь быть поэтом?

– Я никогда кактусы не ел… – неуверенно сказал он. – Но я могу попробовать…

Как интересно. Оказывается, Лаурыч не чужд честолюбия. Хоть кактус заточит, главное, что на сцене. Не в маму мальчик уродился, может, его подкинули?

– Паша! – Лаура Петровна округлила глаза.

– Пусть он жрет! – обрадовался Пятахин. – А я рядом стихи прочитаю!

– Пятахин, – произнесла Лаура Петровна негромким официальным голосом. – Твоя мать меня на коленях умоляла, чтобы я тебя вписала. Я не хотела, видит Бог. Но потом пошла навстречу. Так что… Или ты участвуешь в концерте, или я тебя снимаю с маршрута.